Крисп смеется:
– Вероятность сто процентов!
– Значит…
– Значит, гематрийская разведка не просто в курсе дела о пассажирских коллантах! – Крисп перебивает начальство, и никто его не одергивает. – Если Галеви – это Фриш, он следил за объектом не для того, чтобы выудить из него сведения. Напротив, он хотел предотвратить утечку информации! Пассажирский коллант – проект гематров с самого начала!
Крисп не знает, что только что сделал абсолютно верный вывод из ряда ошибочных посылок. Он знает другое: Эрлия была бы довольна. Эрлия была бы им довольна.
VI– Трубки есть? – спросил Диего.
Ну ее к черту, эту Ойкумену, подумал он. Еще дадут клистирные! И уточнил:
– Курительные. Есть?
– Трубки? Комната для курения на втором этаже. И табачок там же, да-с! Но вы можете не утруждаться, я сейчас кликну Анастасию Евдокимовну. Она принесет…
– Спасибо, не надо. Я найду.
Вслед за маэстро, как по команде, вышли Фриш с Пшедерецким. Штильнер проводил их растерянным взглядом:
– Они могли бы курить здесь…
– Они не курят, – Яффе встал у окна, глядя поверх забора на ледяной плес водохранилища. – Допускаю, что сеньор Пераль курил раньше, но бросил. Вероятность семьдесят два процента. Сейчас он раскурит трубку, сделает две-три затяжки, тем дело и кончится.
– Но как же? – кудахтал профессор. – Но почему же?..
– Фриш, – пояснил Яффе. – Мар Фриш.
– При чем тут мар Фриш? Он требует, чтобы они курили?!
– Он понимает, что я хочу остаться с вами наедине. Он подал им знак.
– А вы хотите остаться со мной наедине?
– Да.
– Зачем?
Штильнер сел в кресло, откинул голову назад и прикрыл глаза. Задавая вопрос, он знал ответ. Профессору требовалась пауза для этих простых действий: сел, откинул, прикрыл. В темноте и неподвижности беседа с Иданом Яффе превратилась в чистый, незамутненный диалог.
Штильнер не сомневался: так ему будет легче.
– Нам надо обсудить будущее. Будущее пассажирских коллантов в целом – и будущее сеньора Пераля в частности. Не притворяйтесь, будто не понимаете, о чем я. В какой-то мере Бюро спровоцировало вас на инициирующий разговор с мар Шармалем. В какой-то мере вы спровоцировали мар Шармаля на создание пассажирского колланта. В какой-то мере мар Шармаль спровоцировал все нынешние коллизии. Ответственность, Адольф Фридрихович. Мы несем ответственность, и я предлагаю разделить ее по-честному.
– Только ответственность?
– Нет. Преимущества – тоже.
– Мы говорим, как пожилые родители накануне свадьбы детей. Им – любовь, нам – расходы и перспективы. Какие мне предстоят расходы?
– Время и силы. Время, потраченное вами на изучение возникших феноменов. Силы, потраченные на этот труд.
– Что еще?
– Самоограничение. Вы станете изучать только те феномены, на которые я укажу. Остальные, как бы заманчиво они ни выглядели, не отнимут у вас времени и сил.
– Самоограничение? Скажите лучше, подчинение!
– Как вам будет угодно. Вы не спросите о перспективах?
– Милостивый государь! Я не гематр, но я не идиот! Доступ к вашим феноменам, возможность сунуть пальцы в язвы мироздания, шанс набить этот старый рассохшийся мозг, словно шифоньер, новым гардеробом… Каких перспектив мне еще желать? Даже если вы засекретите все сверху донизу…
– Я понимаю. Никакая секретность не абсолютна.
– И я понимаю. Вы не начали бы вербовать меня так прямо, желай вы всего лишь научных консультаций. Что вам еще надо?
– Я планирую ассимилировать сеньора Пераля в гематрийской среде. Дать гематрийское гражданство, прикрыв от Великой Помпилии. Снабдить средствами к существованию.
– Иными словами, купить добровольное сотрудничество?
– Да. Он вдовец, мы женим его на гематрийке.
– Мы?
– Вам известно, что ваша дочь неравнодушна к сеньору Пералю?
– Черт возьми!
– Вы имеете что-то против их брака?
– Я не лезу в сердечные дела своих детей! И вам не советую!
– Оба молоды, хороши собой. Общие интересы: фехтование…
– Хватит! Вы отвратительны.
– Обеспеченная жизнь. Образование для детей.
– Если Джессика не будет против…
– Если правильно подойти к вопросу, она не будет против. Вероятность семьдесят шесть процентов ровно. Вопрос в другом: не будет ли против сеньор Пераль?
– С чего бы?
– Варвары избегают брака с гематрийками. С точки зрения варваров, гематрийки холодноваты.
Профессор Штильнер открыл глаза. Встал из кресла, подошел к столу с выпивкой. Среди рюмок и графинов, ближе к краю, блестел стакан с минеральной водой. Профессор взял стакан и, когда алам Яффе повернулся к хозяину дома, выплеснул воду в лицо собеседнику.
– Вы повернулись нарочно? – спросил Штильнер.
Яффе кивнул.
– Почему?
Достав платок, Яффе вытер мокрое лицо:
– Вашу реакцию я рассчитал заранее. Мне следовало позволить вам разрядить напряжение. Иначе вы бы замкнулись, и я потерпел бы поражение. Вы обиделись за дочь?
– Гематр! – надо было слышать, с каким великолепным презрением произнес Штильнер это слово. – Он, значит, рассчитал заранее! Нет, любезный, я обиделся не за дочь. Я обиделся за жену, земля ей пухом. Эмилия Лукинична родилась гематрийкой, и я никогда – вы слышите? никогда! – не считал ее, как вы изволили выразиться, холодноватой. А моя дочь тут вообще ни при чем. У Джессики имеется полный комплект чувств, да такой, что любой варвар обзавидуется! Вы, главное, попадитесь ей под горячую руку…
Яффе долго молчал.
– Да, – наконец признал алам. – Тут я недосчитал. Чувственная гематрийка – это слишком даже для меня. Все понимаю, но разум отказывается учитывать такой фактор в расчетах.
Штильнер протянул ему салфетку:
– Сейчас вы очень похожи на помпилианца. Когда разговор заходит об их рабах… У помпилианцев рабы тоже попадают в «слепое пятно».
– Вам, кстати, известно, – резко, слишком резко для гематра Яффе сменил тему, – что ваша дочь выиграла турнир?
– Выиграла?
Вместо ответа Яффе достал уником. В активированной сфере смеялась Джессика Штильнер – на верхней ступеньке пьедестала. К груди она прижимала золотой кубок в форме тюльпана и огромный букет живых тюльпанов: ярко-красных, с желтой бахромой по краям.
– Вот засранка! – с чувством выругался профессор. – И ни слова отцу…
VIIС восточной веранды открывался прекрасный вид на залив Делмар-Гугу. Утреннее небо переливалось всеми оттенками перламутра. Морская гладь в лучах солнца сияла… Нет, решил Лука Шармаль. Расплавленное золото не годится. Слишком расхожая метафора, к тому же ошибочная по оттенку. Расплавленная платина? По цвету ближе: семьдесят два с половиной процента соответствия. Но платина не звучит. Банкир еще раз мысленно повторил: «Не звучит» – и остался доволен. Странный критерий для словосочетания, которое не произнесли вслух; впрочем, мар Шармаль полагал, что отыскал верные слова. Подходящую метафору для воды, отражающей свет, он найдет в другой раз, а пока его вполне удовлетворило оригинальное «не звучит».
