— Мало приятного быть пленником, — сказал Джим. Он посмотрел на Мэри, но она не пошевелилась и не сказала ни слова.
— Да, но чего тут еще ждать, — ответил Моллен. — Мы продвигаемся к возможности общения с ними, используя идею, которую ты высказал в одном из отчетов. Насчет того, чтобы вешать на грудь людям экраны с изображением лаага, и речь говорящего переводилась бы в жесты лаага на экране.
— И вы этого уже добились? — спросил Джим.
— Нет, еще нет, — отозвался Моллен, — это конечная цель, и мы к ней идем. Но пока мы пытаемся разобраться в их языке жестов. Ты слышал про технику «третьего языка»?
— Нет, — ответил Джим.
— Это значит, что если двое не говорят на языках друг друга, то нужно изобрести третий язык для их общения. Это отросток искусственных языков, которым учили шимпанзе и других животных, пытаясь общаться с ними начиная с двадцатого века. Существовал знаковый язык, и язык символов, который исследователи использовали с разными животными, и так далее... Так вот, мы и пытаемся разработать третий язык для общения с лаагами.
— И это возможно? — спросил Джим.
— Это возможно, если у обеих сторон достаточно общего. Например, с шимпанзе, собаками, слонами и парочкой других видов это сработало, а вот с дельфинами и китами ничего не вышло. Слишком разная среда. Нам просто повезло, что лааги создали технологическую цивилизацию, не слишком отличающуюся от нашей. Может, мы и думаем не так, как они, но у нас достаточно общих проблем — например, как попасть на космическом корабле из одной звездной системы в другую.
— Вы уже разговариваете с лаагами о космических полетах?
— Нет, до этого, боюсь, еще далеко. Сначала нам, согласно твоей идее, пришлось создать лаага-переводчика. Техники спроектировали картинку, которая повторяет телодвижения лаагов. Телодвижения вызывались нажатием соответствующих клавиш на клавиатуре под картинкой. Потом в стену камеры, построенной вокруг входного люка лаагов, мы добавили прозрачное окно. У окна поставили экран-переводчик и посадили около него оператора, который нажимал на клавиши и заставлял картинку двигаться. А тем временем мы старались выделить из привезенных вами снимков разговаривающих лаагов по крайней мере несколько жестов, в которых наши пленники угадали бы попытку общения с ними.
— Вы, наверное, используете снимки из камеры в щупальце сквонка, — предположил Джим. Он глянул на Мэри, но она по-прежнему не шевелилась и смотрела в другую сторону. Джим даже не знал, слушает ли она их разговор.
— Да, у нас есть изображения почти всех мест, которые вы посетили в том городе, — подтвердил Медлен. — Первый крупный прорыв мы сделали, когда разбили движения рук и тела на отдельные единицы действия в заданном трехмерном пространстве. Эти единицы были достаточно малы, чтобы мы были уверены, что каждая из них — это один сигнал или даже часть его. Тебе понятно?
— Нет, — сказал Джим.
— Суть в том, чтобы добраться до исходных составляющих их языка. Мы также учитывали, когда они одновременно двигали более чем одной частью тела. Так или иначе, все жесты были записаны и сравнены — слава богу, что на это есть компьютеры, — а потом упорядочены по частоте употребления, по условиям и ситуациям, в которых они употреблялись, и так далее.
— Да, я что-то подобное себе представлял, — сказал Джим. — Большая, должно быть, работа.
— Очень большая, — согласился Моллен. — Но потихоньку техники стали выделять связи. Ну знаешь, это движение связывается с началом разговора с кем-то, а это с концом. Это употребляется при приветствиях, а это при расставании с кем-то; и так далее, и тому подобное. Из всего этого мы собрали фразу, примерно означающую «мы хотим с вами поговорить». В камере у люка мы поставили для лаагов экран и клавиатуру и подсоединили их к экрану и клавиатуре снаружи, а потом оператор у нашего экрана напечатал: «Мы хотим с вами поговорить».
— А где в этот момент были лааги? — спросил Джим.
— В корабле, конечно, — сказал Моллен. — Они отправились внутрь, как только мы послали людей в скафандрах установить для них экран и клавиатуру. Мы решили, что они будут наблюдать за происходящим на экранах корабля. Так или иначе, техник повторял то же самое послание снова и снова.
— И что было дальше, сэр?
— Один из лаагов вышел к клавиатуре, несколько часов изучал систему клавиш и наконец набрал послание, которое мы не в состоянии были расшифровать.
— И техники застряли.
— Нет, они поняли, в чем дело. Они послали другое сообщение, в котором говорилось: «Мы хотим поговорить с вами с помощью этого», и экран показал некоторые символы искусственного языка, который мы разработали для налаживания контакта между людьми и лаагами. Им эта идея пришлась по душе, и дальше уже мы работали как с лабораторными животными, только очень умными, конечно.
— И все получилось? — спросил Джим.
— В каком-то смысле да. Искусственный язык, как ты сам понимаешь, очень ограничен. Но теперь мы добавляем движения фигуры лаага, когда символы не передают то, что мы хотим сказать, или если нам кажется, что мы достаточно хорошо понимаем жест и можем употребить его по назначению. Лааги это заметили и стали исправлять наши ошибки, и с тех пор у нас начался прогресс.
— И как далеко зашел этот прогресс?
— Мы, конечно, только начинаем учиться с ними разговаривать, — объяснил Моллен. — Никто не знает, сколько это займет, но должен заметить, что эти лааги очень активно с нами сотрудничают. Как только один встает из-за клавиатуры, другой за нее садится.
— Разумеется, — сказал Джим.
— Почему разумеется? — с любопытством поинтересовался Моллен.
— Потому что они живут ради работы. Я говорил об этом в отчете, и Мэри наверняка сказала то же самое. Если бы вы подольше продержали их в плену без всяких занятий, они бы, наверное, умерли. А теперь вы дали им повод для жизни.
— Так или иначе, — сказал Моллен, — скоро мы сможем с ними разговаривать, и тогда начнется настоящая работа.
— Заставить их осознать, что нет смысла изматывать себя войной, которая ни одной из наших рас не принесет никакого толка?
Моллен внимательно посмотрел на него.
— Да ты это, похоже, уже обдумывал, — сказал он.
— У меня на это были месяцы, — сказал Джим. — Научиться общаться с лаагами — это одно. Заставить их видеть дело по-нашему может вообще оказаться невозможным.
— Ты, да вдруг пессимист? — удивился Моллен. — Это что-то новенькое.
— Я не пессимист, а реалист. Мы людей между собой-то не могли заставить договориться, пока не началась война с лаагами и нам всем не пришлось сотрудничать. А образ мыслей лаагов отличается от нашего куда больше, чем у любого человека. И потом, вряд ли они изменят свой образ мыслей просто потому, что мы им скажем что-нибудь. Лучший наш шанс — это продать им что-нибудь.
