Она не расплакалась.
- А Тину, Тину вы взяли с собой в сауну? - спрашивает Лена.
Да не знал я тогда никакой Тины! Я же тебе уже говорил!
- А как же, - сказал я, - как же без Тины?
Не хватало нам в сауне только Тины!
Мы повторяли эксперимент снова и снова, нам нужно было убедиться, что сияньице клеток - не случайное стечение обстоятельств, не наша ошибка, не артефакт, мы должны были увериться, что взяли в руки надежные вожжи этой телеги - телеги перемен, касающихся основ жизни. Наш возраст позволял не слишком спешить, и мы наслаждались каждой минутой. Жадно созерцая этот божественный свет, как мы надеялись изменить жизнь! Ее суть, основы! Улучшить ее качество, проложить дорогу к счастью каждого и всех, дорогу к вечности... И добыть себе славу Творца! Мы были как в бреду, как в пьяном угаре! Об этом не было сказано ни слова, но все знали, что будущее планеты теперь в наших руках. Как воплотить его в жизнь?! Мы не искали ответа на этот вопрос. Это же детали, пустяк. Главное - наша идея работала! Это было достойно и восхитительно!
А работа между тем кипела, пахло ультрафиолетом, щелкали реле, мигали разноцветные лампочки, негромко ухал компрессор... И в который раз я тайком восхищался Аней, ее ангельским терпением. Я то и дело задавал себе вопрос: зачем она здесь? Что ей, по сути ребенку, здесь интересно? Спрашивал и не искал ответа. Иногда кто-то тяжело вздыхал, выказывая взволнованность. Юра пялился одним глазом в окуляр микроскопа, словно в оптический прицел винтовки. Сегодня ему нужно было попасть в десятку. Его северное сияньице мигало, как южная полуночная звезда. Все команды были отданы, теперь ни одна скрипка, ни один альт не имели права сфальшивить. Игра началась.
- Представляю себе ваш оркестр! - говорит Лена.
Обычно такая сдержанная, она вдруг переполняется любопытством.
- Когда шесть часов спустя все услышали шепот Юры, никого это не потрясло. «Есть» было произнесено шепотом, но его было достаточно, чтобы каждый почувствовал себя космонавтом. Да, мы покорили свой космос. «Ух, ты!..» - это был восторг. Нет, мы восторгались не собой - самолюбование и тщеславие уже не могли взволновать наши сердца. Мы жили ожиданием прекрасного, сияли, как женщина, подарившая миру первенца. Сказка, только что ожившая на наших глазах, давала первые всходы. Именно тогда мы и заложили основы современной геронтологии и гериатрии. Хотя и не сознавали того, что держали в руках ключи новой жизни. Но интуиция подсказывала, что мы на правильном пути. И даже если бы в эти страстные дни прозрения и безусловного успеха вдруг появилась Тина и попыталась нас переубедить или остановить, мы бы ее...
- Что, - спрашивает Лена, - что бы вы с ней сделали?
- Ничего бы не сделали, - говорю я, - мы просто ее не услышали бы...
Куда там! Нас даже Жора не смог бы остановить!
Итак, гетерогенный геном сделал свое темное дело, темное в том смысле, что иногда оно не поддавалось нашему пониманию. И заварилась такая каша, что кругом шла голова. Мы ощущали в себе сонм догадок и предсказаний и ждали новых открытий, сенсаций. Даже Ушков повеселел. Только Валерочка Ергинец (кто-то окрестил его ВИЧ) ныл и ныл. Но мы не обращали на него внимания. Да он его и не требовал, жил как живется, иногда закусив от обиды губу, иногда молча глотая равнодушие, которым все его окружали. Он был незлобив, но завистлив и даже злопамятен, как впрочем, многие очкарики-недомерки. И жил в ожидании своего звездного часа. И только лет к шестидесяти дождался-таки: стал наполеончиком в своей песочнице... Ну да Бог с ним...
Да, сказка ожила! Нам позарез нужен был успех, и мы сожалели, что в сутках только двадцать четыре часа.
Был октябрь, уже выпал снег. А я вдруг созрел и предложил Ане тайную вылазку за город, с палаткой, с костром, с горячим вином и горячими поцелуями в спальном мешке... Она согласилась.
- И вы?..
Я впервые вижу в глазах Лены желание выпытать у меня какие-то подробности. Зачем? Эти подробности не играли тогда никакой роли.
- Да, тогда уже выпал снег...
Прошла неделя или две. Мы ходили победителями. Все земные заботы были забыты, теперь мы жили ожиданием нового чуда: дадут ли наши сияющие на весь мир клеточки крепкое потомство и будут ли они жить долго-долго?
Когда фундамент Храма был прочно заложен, встал вопрос: кому достанется это строение. Нескрываемую озабоченность проявлял Ушков.
- Человечеству! - негромко и торжественно провозгласил Юра.
Здесь не могло быть двух мнений.
- Человечеству?!
От удивления у Ушкова соскочили с носа очки. Мне просто нечего было сказать. Анечка вдруг выронила из рук мерный цилиндр, служивший нам вазой для полевых цветов, и перезвон хрусталя повторил мои слова:
- Че-ло-ве-чес-тву!..
Валерочка тоже не удержался:
- Я тоже хотел бы знать, - проговорил он, поправляя очки, видимо, чтобы лучше рассмотреть носки своих черных блестящих ботинок, - какова доля моего...
- Доля твоего вклада? - перебила его Ната и решительно сообщила: - Совсем незначительная, если не сказать более определенно - безмерно ничтожна. И тебе не удастся примазаться...
Ната терпеть не могла слюнтяйство и лизоблюдство в ком бы то ни было, а уж Валерочке она всегда в полной мере высказывала свое если не презрение, то явное нерасположение.
- Ты же... Ну ты... понимаешь меня?
Валерочка был похож на столбик, помеченный бродячим песиком. Он стоял не шевелясь и осторожно теребил большим и указательным пальцами левой руки взмокшие от пота волосы, старательно укладывая их поперек головы, на намечающуюся лысину. Он не мог противостоять Нате, и нам было его искренне жалко. На помощь пришла Инна:
- Ты принес мне воланы? - спросила она у Валеры.
- Да, - радостно воскликнул он, - принес! Один!.. Больше не нашел...
И весело направился к своему столу.
Мы были первыми на этой планете, мы первые из всех людей ощутили пальцами вязкую глину Творения. До нас никто - никто никогда! - не знал этого счастья. По крайней мере, мы так думали. Даже в жутких условиях подвального помещения, в нашей несчастной стране, Богом созданной для испытаний, нам удалось разложить по полочкам Его Величество Геном. И совместить несовместимое! Сказка заиграла нежно-золотыми переливами реальности, вступила в жизнь. Это не какие-то путешествия Одиссея и Гулливера, не странствования Дон Кихота, не приключения барона Мюнхгаузена или Алисы в стране чудес. Это была не выдумка, не досужие метаморфозы Овидия или Гаргантюа и Пантагрюэля, не умствования Мефистофеля и не ужасы Дракулы и Франкенштейна. Даже не выкрутасы Гарри Поттера и не призрак коммунизма. Куда им всем, бедолагам! Эта идея никому еще не приходила в голову, и ее призрак еще не бродил по Европе, Азии или одной из Америк, нет.
Правда, мир давно бредил эликсиром бессмертия и искал пути к вечной жизни. Но мир не там рыл свой колодец. Многие копали, но не там, где надо. Даже мысли лучших фантастов витали далеко от метаморфоз и перипетий генетического кода. А ведь кому пробивать, проклевывать заскорузлую скорлупу невежества, торить тропу жизни, как не им! Просто ген, его сила и мощь, этот код - шифровка самого Бога - пока еще не стал достоянием человека. А ведь крохотные обломки какой-то там кислоты - ДНК, едва различимые даже вооруженным по последнему слову техники глазом таят в себе силы неведомые. В генах, в генах - главная сила жизни. Не видеть этого может только слепой. Охваченные надеждой и страхом, мы верили в успех.
Итак, сказка ожила. Мы перешли свой Рубикон, преодолели видовую несовместимость и теперь гены кролика дружили с генами удава, а гены мышки - с генами сиамского кота или тигра. Получались самые невероятные комбинации генов и животных, и растений, и растений с животными. Еще не все в мире перемешалось, хаос еще не наступил, химеры еще не завоевали обширные территории и не стали врагами людей, но каждый продвинутый и посвященный теперь понимал: лед тронулся...
- Это же страшно, - говорит Лена, - что вы...
- Да нет, - произношу я, - мы ведь просто играли. Как дети...
Уж не думает ли она, что мы не понимали всей опасности этой игры? Но мы, и правда, не все принимали всерьез. Лена права: этот дамоклов меч уже навис над нашими головами. А мы играли! Как дети...
Пробные эксперименты с клетками дали положительные результаты: в условиях жуткого ультразвукового стресса они прожили втрое дольше контрольной группы. Но то были клетки, а не человек. Даже не дрозофила. Затем были эксперименты на лягушках и рыбках, на мышах и морских свинках, на кроликах и собаках... На обезьянах...
Когда много лет спустя я с восхищением рассказывал об этих, на мой взгляд, выдающихся достижениях Тине, она только качала головой.
- Бедные животные, - сказала она, - какие же вы все-таки дикари! Как вы могли такое делать?
