Он игриво подмигнул. Федор даже бровью не повел.
«За женщинами? Однажды приударил. Было. Результат — дома. Сто двадцать кило живого веса, сальные крашеные патлы и вечные причитания, переходящие в истерику. И еще два побочных эффекта десяти и пятнадцати лет от роду. Вот и вся любовь, вот и все романтические похождения…»
Агент, не отрываясь, читал свою инструкцию и ухмылялся. Это показалось Пустотелову странным. Каким-то он был несамостоятельным, этот «важный». Вздохнуть не мог без своей инструкции. Агент называется!
— Нет. За женщинами не бегаю. Я вообще никак не расслабляюсь. Я просто не напрягаюсь.
Агент удовлетворенно хмыкнул и на секунду оторвал взгляд от телевизора.
— Значит, вас в этой жизни вообще ничто не волнует? А деньги, уважение… Хотите, мы дадим вам денег? Много. Миллион!
«Хотели б дать — дали бы сразу. Миллион… Нашли идиота. Что с ним делать, с миллионом? Люське платьев с трусами накупить, а Машке таблеток, чтобы не беременела, как кошка? Клонят куда-то службисты. Завербовать хотят, что ли? Так ведь поздно. Вышел уже из того возраста, когда хотелось стать неуловимым и непобедимым суперагентом и крошить железным кулаком черепа бандитам…»
— Не надо. Не интересно мне это.
Видимо, Федор ответил искренне, а инструкций на такой случай телевизор не выдал. У агента даже немного вытянулось лицо.
— Вам что, не хочется наверх? Мы можем это устроить. Без всяких предварительных условий.
«Наверх, под это ужасное бездонное небо? Чтобы каждый день, каждый час испытывать приступы страха и головокружения? А вообще-то, плевать и на страх, и на кружение. Верх — низ, без разницы. Уведут наверх, значит, так тому и быть, но хотеть этого — увольте. Скучно…»
— Мне все равно.
Теперь агенты переглянулись уже все вчетвером. «Важный» даже вспотел, словно сделал по площади еще один круг. Он протянул руку третьему «аккуратному», чтобы и тот смог прочесть инструкцию на экранчике.
— Слушай, парень, а ты у психиатра никогда не наблюдался? — хмыкнул один из близнецов.
«У психиатра… У этого небритого алкоголика, который сам страдает целым букетом болезней, навязчивых состояний и неврозов. Наблюдался. Вернее, Люська „наблюдала“. Привела, даже документы оформила. Лечите, мол, дорогие доктора, моего муженька от того, чем он не болеет. Ну, постучали они молоточком, картинки показали, вопросы задали — такие же вот, как сейчас, глупые — да и отпустили. С главным психиатром даже выпили напоследок. Он тогда расчувствовался, обнял и напутствие сказал: „Все бы, — сказал, — Федор, были такими психами, как ты, жили бы люди, словно в раю…“»
Третий агент оторвал взгляд от экранчика в часах «важного» и тяжело вздохнул. Словно бы услышал мысли Федора, и они оказались ему чрезвычайно близки.
— Наблюдался. Жена настояла. Выпустили без диагноза.
— Это они поспешили, — заметил второй «близнец».
Федор медленно перевел взгляд на агента, и тут до него дошло, что «братья» на самом деле непохожи. Совсем непохожи.
— Ну что же, гражданин Пустотелов, — вмешался «важный», спрятав экранчик под белоснежной манжетой рубашки, а для верности еще и одернув рукав пиджака. — Как говорится, пройдемте.
«Пройдемте так пройдемте. Ничто не мешает. Ноги пока ходят. Было бы интересно, спросил бы — куда и зачем, да только ведь не интересно. Есть, конечно, вялая надежда, что за чем-то необычным и не куда-то в еще более глубокий подвал, а в приличное заведение, но искренне надеяться на это глупо. Чудес не бывает…»
— Не волнуйся, Федя, я Людмиле скажу, — трагически-участливые нотки в голосе Поликарпова звучали фальшиво. — Господа агенты, вы про Кувалду не забыли?
— Слушай меня внимательно, — «важный» агент ухватил кабатчика за шиворот. — Ты никого не видел, и куда делся Пустотелов, не знаешь. Понял?
— Понял, — поспешно кивнул Поликарпов. — А Кувалда?
— Заберем, — агент поморщился. — Свободен.
— Федя! — вопль был такой силы, что перекрыл все прочие звуки на площади. Орала Люська. Видимо, уловив каким-то женским чутьем недоброе, она пошла по следам мужа. Ее монументальный силуэт маячил в глубине тоннеля-проспекта метрах в ста от площади. Бежала Люська, несмотря на вес, довольно резво, а в руках у нее матово поблескивало нечто круглое и металлическое. Скорее всего, сковородка.
— Быстро! — скомандовал «важный». — Пивцов, Воткин — налево! Вернетесь в кабак и арестуете Кувалду. Совковский, Пустотелов — к эскалатору!
Федор уже давно разучился спешить и убегать, тем более от Люськи, даже вооруженной, но сейчас освежить память по этой теме ему помогли два весомых удара в область почек. Он споткнулся на ровном месте, упал на четвереньки, затем поднялся и побежал, стараясь не отставать от первого агента, дабы не получить «добавки» от второго, бегущего позади.
Почему надо было бить, а не просто подтолкнуть, Пустотелов спрашивать не стал. Хотя это его и заинтересовало. Впервые за последние два года.
В приличное заведение Пустотелова не повели. После недолгого марша под пронзительно синим небом агенты впихнули его в какой-то банк или кассу, затем провели по коридору, спустились вместе с Федором на лифте вниз и наконец сдали рослому охраннику в военной форме. Тот, даже не взглянув на Пустотелова, отпер железную дверь с «глазком» и приглашающе мотнул головой. Федор сразу заметил, что «глазок» в двери установлен так, чтобы смотреть не наружу, а внутрь комнаты, но этот факт не возбудил в нем никакого любопытства. Он равнодушно шагнул через порог и оказался в тесной тюремной камере.
В душном помещении стояли двенадцать коек, на которые претендовали около сорока человек. Федор оказался как раз «около» сороковым или сорок первым. Он окинул взглядом скромное убранство нового пристанища и поискал, куда бы сесть.
— А нету местов! — прямо перед Пустотеловым вырос кривляющийся тип с черными зубами и хитрющими бегающими глазками. — Тебе, баклан, два выхода: либо прямо у порога жопу прижать, либо сразу повеситься!
— Барыга, сдай назад, не в крытой, — пробасил кто-то с дальней койки. — Видишь, какие тут все. Они твоей лохматости все одно не просекут и не оценят.
Чернозубый Барыга опустил руки со спастически растопыренными пальцами и разочарованно сплюнул на ботинок Федору.
— Еще один кролик замороженный? Слышь, Хан, этот тоже тормозной! Лаблаторный подопытный.
— Пирацетам, — сказал Федор, усаживаясь спиной к стене.
— Чего? — не понял Барыга. — Э-э, ты куда уселся? А у Хана разрешения спросить?! Это, может, его любимое место?! И чего ты там вякнул? Сматерился по-новому, что ли?
