— Добро пожаловать, — повторил еще раз Мартан и стукнул своим посохом в пол.
Тотчас же в залу вошла толпа темнокожих санталов, двое из них покрыли белым коленкором два стула, другие двое разостлали на столе белую скатерть, третьи поставили на скатерть большой узорчатый досторхан, на котором были насыпаны горой разнообразные сласти, стояли вазы с вареньем, несколько стаканов и высокий, узкогорлый хрустальный графин с водою.
Мартан пригласил своих гостей занять стулья, нарочно для них покрытые коленкором, приказал поднести им досторхан со сластями и тогда уже сел сам. Когда оба гостя с трудом проглотили по ложке варенья и запили его глотком воды, думая про себя, что рюмка водки с куском ветчины или жирной семги были бы несравненно уместнее, чем эти сласти, так как варенье в подобных случаях возбуждало у них только тошноту, Мартан снова обратился к ним с вопросом, каким образом они получили от Нариндры записку с адресом того человека.
Авдей Макарович подробно рассказал, с какою целью оба они приехали сюда из Европы, как Дайянанда и Рами-Сагиб привели их в храм Парвати, как Анандрайя проводил их затем к факиру Нариндре и как этот последний вызвал перед ними на стене храма появление Магабанпура, храма Кришны и наконец фигуру Нарайяна, которую они не только видели вблизи, но даже говорили с ней и получили из рук ее записку с его адресом. Брамин, слушая внимательно рассказ Авдея Макаровича, кивал время от времени головой, как будто желая этим выразить свое полное доверие. Чудо Нариндры, по-видимому, не произвело на него особенного впечатления, и он слушал о нем, точно ему рассказывали о самой обыкновенной вещи.
По окончании рассказа, брамин вынул из-за пазухи письмо Рами и записку с адресом Нарайяна и еще раз рассмотрел то и другое.
— Хорошо, — сказал он, после нескольких минут размышления. — Подождите меня здесь, я, быть может, найду человека, который знает адрес того, кого вы ищете.
— Нарайян здесь, — шепнул Авдей Макарович, когда Мартан вышел из зала.
— Да. Но вопрос: покажут ли нам его?
— Покажут! Ваша записка произвела сильное впечатление. Я уверен, что Мартан отправился переговорить с Нарайяном и передаст ему письмо Рами.
— Хорошо, если бы это была правда. Тогда мы были бы у берега…
— Т-с! Кажется, кто-то идет по коридору… Нет, я ошибся. Но, однако, ужасно хочется заморить червяка… Эти горные прогулки, да еще вдобавок верхом, чрезвычайно возбуждают аппетит. Очень, очень не дурно было бы теперь закусить…
— Кто же вам мешает? — усмехнулся Андрей Иванович, иронически кивнув на стол.
— Ну, уж это, батенька, прошу покорно! По моему это просто варварство — угощать на тощий желудок подобными рвотными снадобьями. Право, меня тошнит при одном взгляде на эти сласти. То ли дело у нас, на матушке-Руси: сейчас бы явилась и водочка, и селедочка, и балычок янтарненький, и семушка румяненькая — что твоя красная девица… Эх, просто слюнки текут!
— Постойте: на этот раз действительно кто-то идет по коридору, — остановил размечтавшегося профессора Андрей Ивановича.
Оба прислушались. Через несколько мгновений дверь отворилась и вошел Мартан. Остановившись на мгновение у двери, он снова пытливо оглядел своих гостей, потом, стуча посохом, перешел через залу и сел рядом с ними у стола.
— Прошу, — поклонился он, указывая на досторхан.
— Много довольны, — ответил с комичной гримасой Авдей Макарович. — В жизни, мистер Мартан, больше горького, чем сладкого, больше горестей, чем радостей, — поэтому мы, как мудрецы, предпочитаем "горькую" сладкому.
— В первый раз встречаю таких мудрецов, — сказал улыбаясь брамин.
— А ваши отшельники? — попробовал вывернуться Семенов.
— Наши отшельники, сагиб, соблюдают умеренность в пище и шитье. Они не употребляют изысканных яств, чтобы не обременять желудок, не пьют опьяняющих напитков, чтобы не расстраивать здоровье и не затемнять свой ум. Но ни один из них не станет жевать горький ревень, вместо сладкого плода шелковицы или каштана. Впрочем, это дело вкуса… Сагиб извинит старику его старческое брюзжание.
— Помилуйте, мистер Мартан, где же тут брюзжание? Напротив — то, что вы высказали относительно отшельников, очень интересно. Приятно слышать, что есть такие отшельники, которые не отказываются от сладенького… Наши отшельники, например, считая лакомство грехом, предпочитают простую грубую пищу.
— Сагиб меня не так понял, но это все равно. От нашего спора ни ваши, ни наши отшельники не сделаются святее. Я хотел вам сказать, что видел человека, который знает нужный вам адрес.
— И что же, этот человек может нам его сообщить? — спросил Андрей Иванович.
— Сагиб, он мне не сказал ни да, ни нет. Но он высказал желание вас видеть и, если вы хотите с ним познакомиться, то я вас к нему провожу.
— Будьте так добры, мистер Мартан.
— Ведите, ведите, батенька. Вы нас обяжете.
Брамин жестом пригласил своих гостей следовать за собой и вышел из зала. Началось странствование по длинным запутанным коридорам, напоминавшее нашим героям подобную же прогулку в храме Парвати. Но здесь была та разница, что мистеру Мартану не предшествовали свеченосцы и в темных коридорах нашим путешественникам пришлось идти ощупью, почти держась за платье великого брамина. Наконец, Мартан отворил дверь и наши герои вошли вслед за своим вожатым в продолговатую залу, всю залитую розовыми лучами заката. Ученый скворец, висевший в клетке у самой двери, приветствовал их именем Кришны. Но наши путешественники уже не раз встречали в Индии подобных птиц, повторявших имя Кришны, которому они были посвящены, поэтому, взглянув мельком на клетку, они занялись осмотром комнаты. Несмотря на мраморные стены и высокие лепные своды, она представляла что-то среднее между кельей монаха и кабинетом ученого: письменный стол, покрытый бумагами и раскрытыми книгами, несколько полок с книгами по стенам, книги и бумаги на полу, на окнах, на столах, стоящих между окнами, — все это свидетельствовало об ученых занятиях ее обитателя, а простой деревянный диван или скорее продолговатый сундук, жесткое деревянное изголовье и грубая циновка из пальмовых листьев, заменявшая постель, указывали на его монашеские наклонности. Об этих же наклонностях говорило и остальное убранство комнаты, ее голые стены, простые деревянные столы, жесткие стулья, некрашеные полки для книг. Но зато перед окнами кельи находилась такая масса роскошнейших цветов, что им могла позавидовать любая оранжерея Европы. Среднее окно доходило до самого пола и заменяло дверь на террасу, всю потонувшую в цветах. Андрей Иванович подошел к двери и остановился изумленный и обрадованный.
