Олег кивнул. Он слабо разбирался в вычислительной технике, но с разного рода проблемами сталкивался не раз.
— Так, например, — продолжал Бойко, — записав часть своего сознания в память “Нейрона”, человек не может отсоединиться от его информационных портов, пока сам не вернется из дальнего путешествия в чужой мир, а к тому есть препятствия.
Если человек, вернее его тело, в ходе эксперимента погибает “здесь”, то смерть настигает его и “там”, только “Нейрон” обставляет се гораздо красивее — в свойственных ему понятиях.
И, наконец, самое страшное. “Нейрон”, выражающий все в собственных понятиях, как бы переводит на свой язык и человеческое сознание. Другими словами, попав “внутрь”, невозможно остаться самим собой, приходится становиться, по выбору “Нейрона”, одним из его персонажей. Нельзя сохранить свою подлинную память, она заменяется опытом этого персонажа. Только по возвращении к самому себе через выходной информационный порт человек вспоминает, кем он является “здесь”, не забывая при этом, кем он был и что с ним происходило “там”…
Олег зажмурился и помотал головой.
— Бр-р! Требуется некоторое время, чтобы понять, что тут к чему…
— Поймешь. Рано или поздно все понимают, вот только участвовать в нашем эксперименте соглашаются немногие.
— Почему?
— Н-ну… утрата памяти… это ведь, в некотором роде… смерть личности. Хорошо, если временная…
— Так, так. Ты что-то говорил насчет препятствий к возвращению.
— Препятствие одно. Ты просто не знаешь, что тебе нужно возвращаться. Потому что не помнишь, что уходил.
— Ах, да! Черт! И такую процедуру хотят проделать с моим сыном!
Олег поднялся и порывисто заходил по комнате.
— Но он забудет, что неизлечимо болен, — возразил Виктор.
— Нуда! Мы все забудем, если, например, застрелимся! Это ведь то же самое. Просто вместо одного человека появляется совсем другой. И неизвестно, где.
— Но он может вернуться.
— А что, многие возвращаются?
— Не очень.
— Ну вот! Тогда я вообще не понимаю, зачем вывозитесь с этим “Нейроном”!!
— Погоди, не горячись, — спокойно сказал Виктор, — послушай: покойницкий глаз всем нам отмерил по одному году. Кто-то его уже доживает, а у кого-то (Олег потупился) он вес еще впереди. Но только один! Так вот. Некоторые из вернувшихся до истечения своего годового срока говорят, что провели “там” года три-четыре! У нас разный темп времени. Мало того, у “Нейрона” он то и дело меняется! Как? Отчего? Нельзя ли его ускорить и подарить покойникам лет десять — пятнадцать вместо этого проклятого года? Вот над чем мы бьемся. И кое-что, между прочим, получается…
Бойко закончил лекцию и смог, наконец, вернуться к своему порядком остывшему чаю. Вместо него вдруг заговорил худой, до сих пор, казалось, вовсе не следивший за ходом беседы.
— Это еще не все, — произнес он. — Витя будет возмущаться и спорить, но я скажу: есть у меня сомнения все-таки насчет Корфа. Кажется, не все мертвые умирают в том мире…
— Ладно, ладно, — поморщился Виктор, — как всегда, запишем в протокол особое мнение Дашкевича.
— Хорошо, — сказал Олег. — Теорию этого дела я вроде бы начинаю понимать. Ну а какой он, этот мир? На что он похож?
— О! — смеялся худой. — Экзотика! Копья, мечи. Короли и принцессы. Драконы, правда…
— Средневековье, — подытожил Виктор, — но довольно оригинальное.
Вечером Зоя и Олег пришли в госпиталь. Пашка все еще спал, сильно осунувшееся лицо его было спокойно. Тот же врач пригласил их к себе в кабинет для беседы.
— Непосредственная опасность вашему сыну сейчас не угрожает, — начал он. — Оба перелома веточные, довольно легкие, без сомнения, скоро срастутся. Но вот со стороны психики… Во-первых, налицо все признаки легкого сотрясения мозга. Во-вторых, нервное истощение… Он до сих пор в шоковом состоянии…
— Что с ним делали? Пытали? — прошептала Зоя. Врач прошелся вдоль стола туда — обратно.
— М-м-да, похоже на то, — его вдруг передернуло, будто вспомнилось что-то свое. — Там же уголовники. Тюремная школа. Они это умеют… В общем, я не могу приказывать, но рекомендую настоятельно. Есть у нас…
— Доктор, — перебил его Олег. — Мы уже все знаем. Мы уже дали согласие на применение “Нейрона”. Только с одним условием…
— Хм! С каким же? — поинтересовался врач.
— Мы отправляемся все втроем…
Первое, что я увидел, открыв глаза, была индикаторная панель устройства сопряжения. Какой-то миг во мне еще жило удивление Тайка Тхоорта — ему никогда не приходилось видеть разноцветных мигающих огоньков — а затем вдруг всей тяжестью обрушилась настоящая память. Это было как прозрение — все тайны и загадки, так долго терзавшие беднягу Тхоорта, были разрешены в одну секунду. Но ответ оказался страшнее, чем мучительное неведение. Я вспомнил, кто я есть и где нахожусь. Я вспомнил, что меня ждет.
Просыпаясь от кошмара, человек испытывает огромное облегчение. Здесь было наоборот. Я словно оказался в своем старом, давно забытом кошмаре и вдруг понял, что это не сон. Я застонал, и сейчас же надо мной склонились две головы. Одна из них принадлежала Ефиму Зарецкому, другая была незнакома.
— Ну как ты? — спросил Ефим. — Голос его сильно изменился за то время, что мы не виделись и звучал хрипло, сквозь одышку.
— Сейчас, погоди, — прошептал я, снова закрывая глаза. Началось головокружение.
Итак, я вернулся. Хоть возвращаются немногие. Теперь я знал, почему. Не каждому удается попасть на остров посреди озера в стране ирманов. Не каждому на острове удается отыскать пещеру, ведущую к Выходу… Стоп! Я открыл глаза и сел, потянув за собой кое-какие провода. А как же Даяна и Кидо? Где они?
И опять услужливая память подсказала ответ. Они все еще там. Но ото не Даяна и Кидо, а Зоя и Пашка! Как долго мы искали друг друга! Как удивлялись, собравшись все вместе, что, кажется, знакомы много лет! Неужели нас опять разбросает теперь уже по разным мирам? Неужели они не найдут Выход?
— Там еще двое, — едва ворочая языком, проговорил я, — на подходе…
— Хорошо, — сейчас же отозвался Ефим. — Кто?
— Зоя и Пашка.
— Да ну?! — Зарецкий был изумлен. — Как же ты их отыскал? Как узнал?
— Не узнал. Но что-то, видимо, остается в подсознании. Нам хотелось быть вместе.
— Ладно, в отчете все опишешь подробно. Сколько времени там прошло?
— Года два. Впрочем, надо подумать… А здесь?
— Здесь все, — Ефим потоптался неопределенно, виновато глянул на стоящего рядом. — Моих уже нет никого. Сам жду со дня на день… Не надеялся тебя встретить…
