— Домой пойдете или как? — спрашивает Ахмед.
— Домой.
— Хорошо хоть только на два дня. Чувствую, что от твоих наездов будут нашей торговле сплошные убытки.
Все дружно смеются. Зубейда берет накидку, прикрывает лицо, и мы с ней выходим из лавки. На улице Ткачей всё как обычно. Стучим в дверь. Вылетает чертенок и мигом вскарабкивается на меня.
— Попался, Сержи-сахеб! Зубейда, чего ты смотришь, тащи его домой. Ругать будем.
— А за что меня ругать-то, Джамиля?
— Найдем за что, — и задумалась. — Что-то опять ничего в голову не приходит.
Джамиля со вздохом глубокого сожаления отцепляется от меня.
— Ладно, пойдем я хотя бы тебя с бабушкой поздороваю.
В моей комнате не только идеальный порядок, но даже и свежие цветы. Это льстит и радует. Значит, всё время ждали. Присаживаемся с Зубейдой на оттоманку и замираем в обнимку. Зубейда молчит и только тихо дышит мне в ухо и ласково трется своей щекой о мой висок. Потом отстраняется и начинает расстегивать и развязывать на себе всякие премудрости облачения… Часа через два слегка уставшая Зубейда уходит за обедом и возвращается с подносом, сопровождаемая Ахмедом, тоже вернувшимся домой.
— Честно говоря, я не ожидал тебя в ближайшее время увидеть. Думал, ты по уши в парижских делах.
— Дела-то идут, но для меня там образовался небольшой перерывчик. Вот и решил заглянуть сюда. Есть тут в Багдаде одна особа, по которой я очень скучаю, — Зубейда стеснительно улыбнулась и скромно потупила глазки. — А у вас тут как?
— Аладдина женили, но что-то он сразу погрустнел.
Синдбад уже загрузил свой корабль товарами для Китая и хочет отплыть дня через три. Думали опять собраться у него завтра, но поскольку ты ненадолго, то переиграем на сегодняшний вечер. Зубейда, пойдешь с нами?
— Не знаю, как Сержи-сахеб скажет.
— Ну вот, опять всё та же песня. А свои-то желания у тебя есть?
— Пойду.
Корабль Синдбада, подновленный и подкрашенный, по его словам, готов к отплытию хоть сейчас.
— Эх, Синдбад, как интересно было бы отправиться с тобой в таинственные дальние страны или на колдовские острова. Ну, хотя бы на остров циклопов.
Синдбад с восторгом принял свой новый компас и теперь вертит в руках бинокль, стараясь понять, для чего эта штука.
— Так в чём же дело? Поплыли. Циклопов уже не обещаю — всех истребили, но в мире еще много чего не менее удивительного, — он пытается одним глазом заглянуть в объектив бинокля. — Что-то не пойму: для чего нужна уменьшающая всё штука?
— Ты не туда смотришь. Маленькие стеклышки прикладываешь к глазам сразу оба, а вот это колесико крутишь, чтобы всё стало четко видно.
— Ага, попробуем, — соглашается Синдбад, направляя прибор на дворец халифа. — Чёрт, вот так штука! В жизни подобного не видел.
Убирает от глаз бинокль, всматривается в дворец и снова подносит оптику к глазам.
— Никак Гарун гуляет по стене? Точно он! Это же надо! Даже видно, что он сегодня небрит. Смотрит в нашу сторону. Или только так кажется. Темнеет уже.
Синдбад, не отрывая бинокля от глаз, медленно поворачивается, обозревая окрестности, и, покручивая колесико настройки фокуса, вглядывается в речную даль.
— Серж, твоему подарку цены нет! Небывалая вещь.
Я навеки твой должник и не расплачусь, даже если весь фарфор Китая тебе привезу. А зачем там видны какие-то черточки и циферки?
— Эта штука называется бинокль, а циферки и черточки на стекле внутри него называются шкалой. По этой шкале можно примерно измерить расстояние до рассматриваемых предметов и их размер, — и я объясняю, как.
— Здорово! Другие капитаны сдохнут от зависти.
— Конечно же, сдохнут, — согласился стоящий с нами на капитанском мостике Ахмед. — Но уже после нас. Пока ты рассматриваешь дали, мы погибнем от голода и жажды.
— Так давайте вниз. Все уже собрались и ждут только вас.
Чёрта два ждут! Уже вовсю питаются и пьют вино. Присоединяемся. Зубейда всё еще не очень уверенно чувствует себя в нашей компании. С некоторым удивлением вглядывается в сотрапезников и старается всё время чувствовать меня локтем. Через некоторое время со вздохом облегчения и удовлетворения Шехерезада отстраняется от стола и заводит приличествующий разговор.
— Что вам сегодня рассказать? О вреде чревоугодия, — и тут она с улыбкой взглянула на Зубейду, — или о вреде чрезмерной красоты?
— Нет, нет, — возразил Абу — Багдадский вор, — только не о вреде. Давай лучше о пользе.
— Тогда о пользе чревоугодия или о пользе чрезмерной красоты?
— О пользе красоты мы и так всё знаем, — со вздохом утраченных иллюзий и обретенного печального опыта произнес Аладдин. — Давай о пользе чревоугодия. О таком чуде еще слышать не приходилось.
— Ладно, внимайте и думайте. Однажды один очень богатый и очень тучный купец из Басры предпринял по своим делам путешествие по морю. Из торговых людей не только он оказался на корабле. Был и еще один торговец из Багдада, отличавшийся необыкновенной худобой. Во время трапезы худой торговец всё время смеялся и подшучивал над тучностью своего попутчика и его способностью поглощать неимоверное количество всякой еды. Худой торговец всё время допытывался, какую пользу может приносить обжорство. Толстый купец очень обижался, но ничего остроумного ответить нахалу не мог. Разыгралась буря, корабль не выдержал ее натиска и развалился. Торговцы встретились в воде. "Вот видишь, — сказал толстый тонкому, — какая польза от тучности. Тебе всё время нужно грести, чтобы не утонуть, а меня вода сама держит как поплавок. У тебя не хватит сил, чтобы доплыть до берега, а меня течение и ветер сами донесут до суши". И толстый оказался прав. Шутки худого за трапезой на корабле оказались преждевременными. Худой торговец вскоре утонул.
— И в чём же мудрость этой истории, Шехи?
— Во вроде бы плохом и вредном вдруг может обнаружиться хорошее и полезное. Всё зависит от обстоятельств.
— Так толстый купец всё-таки добрался до берега?
— Нет, его проглотила акула.
— Вот тебе и раз! Скажешь, что и в этом есть какая-то мудрость?
— Конечно. Никогда не радуйся раньше времени. Вы просто не представляете, ребята, какая скука сейчас во дворце. Бунт в гареме и то был хоть каким-то развлечением. Гарун с тоски по ночам, переодевшись, тайком ходит в город. По его словам, чтобы посмотреть, как живет народ. А зачем на самом деле, то чёрт его знает. У меня же единственная радость — посидеть или пошалить вместе с вами. Может быть, устроим какое-нибудь приключение?
Только она это произнесла, как на палубе раздался какой-то подозрительный шум, крики.
