За ней змеилась веревка…
Танкетка достигла высшей точки полета и стала падать в пропасть. Для тех, кто смотрел сверху, казалось невозможным, что она долетит до другого края.
Эллен вскрикнула и отвернулась.
— Ох, черт возьми!- простонал Том Годвин.
— Есть!- крикнул Аникин. — Ну и молодец!
Танкетка пробежала несколько метров по камням и остановилась.
Петр Громов обнял Эллен за плечи. Аникин и Годвин стали натягивать провисшую через пропасть веревку. Другой ее конец был так далеко, что она казалась там светящейся ниточкой на фоне черного провала, глубину которого невозможно было даже представить.
— Не удивлюсь,- тихо сказал Петр Громов,- если здесь почувствуется дыхание еще не остывшей планеты.
— Вы хотите сказать, что там, куда можно сорваться,- не просто холодная тьма, а расплавленная магма?- подняла на него глаза Эллен.
— Я знаю, что это за красные пятна на той стороне! Если бы я мог перепрыгнуть, как танкетка, я был бы уже там. Мы переправимся с вами вместе первыми…
— В вагончике канатной дороги над Ниагарой мне казалось, что я сорвусь. Внизу были пенные струи как на мраморе.
— Канатная дорога готова,- отозвался Аникин.- Только вместо вагона крюк.
Натянутая между трамплином и танкеткой веревка шла круто вниз, провисая над черным проемом. Громов решительно подошел к трамплину.
— Аленушка! — неожиданно ласково позвал он Эллен.
Эллен подняла брови, улыбнулась и покорно подошла.
Том Годвин дотронулся до руки командора.
— Обязан вам жизнью. Сейчас речь о большем.
Громов кивнул.
Аникин надел на веревку крюк и приспособил к нему веревочную петлю, в которую можно было вдеть одну ногу, как на гигантских шагах. Потом накинул на канат вторую веревочную петлю для торможения.
Петр Громов скрепил свой пояс с поясом Эллен.
Том Годвин хотел было попрощаться с Эллен, но Громов свирепо взглянул на него, и он отступил. Аникин вел себя так, словно ничего особенного не происходит.
Вниз по канату скользнули две тесно обнявшиеся фигурки. Скафандры казались ослепительными на фоне черноты провала.
Эллен не хотела смотреть вниз, но она не простила бы себе, если бы не взглянула.
В бездне густела неимоверная чернота, как в космическом небе, даже еще темнее, потому что не было звезд. Впрочем, если не звезды, то что же светилось там, в глубине? Или это причуды головокружения?
Нет! У Эллен не кружилась голова. Она упивалась свободным полетом, не чувствовала собственного веса, не замечала поддерживавшей ее веревки. Рядом был могучий человек, для которого она была легче пушинки, который заставлял ее летать. И она летела! Это было самое острое, самое невозможное ощущение… Нет! Наслаждение! Какое бывает во сне, когда одного усилия воли достаточно, чтобы оторваться от земли, взмыть над миром, парить торжествуяі
Движение стало замедляться, полет прекратился. Громов уперся ногами в камни и помог Эллен встать. Он легко приподнял ее одной левой рукой.
— Мы летали, — слабо сказала она.
Громов опустился на колени, снимая с камней странный красноватый налет.
— Жизнь! Слышите, Аленушка, это жизнь!
Он растирал на перчатке что-то подобное плесени.
— Жизнь?- удивилась Эллен.- А это?- И она указала на беспомощно расстелившуюся на камнях металлическую гусеницу.
Петр Громов выпрямился. Только сейчас он понял, какая страшная авария произошла с танкеткой при ударе. Глаза его тревожно сузились, но на губах еще держалась торжествующая улыбка ученого, открывшего жизнь на Луне.
Люди на Луне молча стояли над разбитой машиной. Полусфера сделалась молочно-белой. Изображения на ней не было. Танкетка казалась пустой.
Аникин и Петр Громов определили повреждения. Порвалась гусеница, лопнул поддерживающий ролик. Были обрывы в радиосхеме телевизионного устройства. Нужно было восстановить и питание аккумуляторов от солнечных батарей. Часть полупроводниковых элементов должна была быть на солнце, а часть в тени. Перепад температур более ста градусов обеспечивал большую мощность. От удара щиток, создававший тень, отлетел и потерялся.
Эллен все дальше удалялась от танкетки, стараясь разыскать щиток.
Она ходила по красным пятнам «лунного леса». Лунный лес, как назвала его Эллен, выглядел ржавчиной на камнях. Рассмотреть эту плесень можно было лишь в микроскоп. Может быть, это мельчайшие грибки?
Танкетка уже не двинется, экспедиция останется здесь. Это и лучше, стоит ли уходить от «прииска невесты». Пусть уж лучше сюда прилетит большая ракета с Земли. Можно больше увезти самородков. Нет худа без добра.
Все это Годвин сказал Эллен, догнав ее.
— Боюсь, что вы, Том, плохо знаете командора,- задумчиво ответила она.- Он нашел здесь лунный лес и лунный ветер. Найдет и вулканы.
— Вулканы еще туда-сюда. Но ветер?
— А что вы думаете? Почему равнина у трещины гладкая, глянцевитая и без пыли? Через трещину из глубин планеты вырываются углекислые газы. Они питают эту жалкую растительность, и они же, растекаясь по равнине моря, сметают с нее пыль.
— У вас это здорово получается, Эль. Вы прекрасная ученица.
— Вы так думаете, Том?
Эллен и Том Годвин нашли щиток и принесли его к танкетке. Аникин уже устранил повреждение и в схеме, и танкетка теперь не была пуста.
— Как вы поживаете, мистер Громов?- приветствовал Евгения Годвин.- Вы снова здесь, чтобы доказать ненужность присутствия людей на Луне?
— Без вашей помощи не двинусь, признался Евгений.
— Скажи об этом матери, — попросил Петр Громов. — Скажи, что мы друг без друга никуда.
— Я уже сказал. Даже сказал, что по-настоящему счастлив, когда… с вами.
Годвин отошел к Эллен. Петр проницательно посмотрел на брата.
— Счастлив? Посоветовал бы тебе управлять своим изображением, смягчать кое-какие бурные эмоции…
— Нет у меня в груди такой рукоятки! Это ты можешь выключать чувства, как электрическую лампочку. Хоть на час, хоть на год.
Подошел Аникин.
— Все ясно. На день работы, не меньше.
— Мы не можем терять целый день,- решительно сказал Петр Громов.- До лунной ночи их не так много. Мы должны идти дальше. Аникин останется ремонтировать танкетку.
— Как?- ужаснулась Эллен.- Идти без танкетки?
— Годвин понесет запасной баллон кислорода. Танкетка через сутки догонит нас.
— Вам мало сделанных открытий?
— Открытия еще ждут нас.
— Вы ненасытны, командор. Вы слишком сильны, трудно идти с вами рядом.
— Я понесу вас на плече и даже не почувствую.
