– Я согласился ввязаться во всю эту историю, – сказал Том, – но хорошо ли мы делаем, Раутон? Я не могу связать все это с девушкой.
Репортер посмотрел на картину. Она была закрыта холстом.
– Пойми меня правильно, – продолжал художник. – Ты делаешь для меня все, даже больше, но такого рода сватовство… Сегодня к тебе подослали бандитов.
– Америка, Америка, – сказал Раутон. Он прилепил себе последний кусочек пластыря. – Завтра открываем новый филиал, третий. Есть шесть спецов, главным поставлю Хертли. Он справится. Он уже «старый». А ты не мешайся. Если будешь философствовать, перестану тебе говорить правду. Понимаешь?
– Тебе нужно было продолжать писать стихи, – сказал Трайсен со вздохом.
В тот день, когда разбили гипсовый сапог, в который была одета нога Коллума от бедра до щиколотки, Раутон положил в филиал Федерального банка двадцать семь тысяч долларов. А на следующий день открыл в Нью-Йорке бюро Треста.
Через четыре дня, когда Коллум-младший принимал сидячую ванну, репортер переслал в банк следующие шестьдесят пять тысяч, причем текущие расходы покрывала уже фирма. Через неделю Коллум должен был покинуть больницу, но главный врач (по наущению снаружи) обнаружил в его ноге незначительную атрофию мышц, поэтому прописал пациенту комплекс массажных процедур и электризацию. Когда ему проводили пятую процедуру, счет Раутона составлял сто восемьдесят восемь тысяч долларов. К девятой процедуре счет увеличился до трехсот тридцати одной тысячи долларов. Когда не очень молодой человек принимал последнюю электризацию, Раутон открыл еще два филиала, в Лос-Анджелесе и Чикаго. Счет в банке уменьшился на сорок тысяч. Это было вызвано расходами на услуги типографии и закупку бумаги. Трест начал издавать собственную газету с разделом коротких новостей, но большую часть ее полос занимали ответы клиентам, советы и указания, как можно воспользоваться услугами фирмы. Два частных сыскных бюро работали на репортера, контролируя каждый шаг старого Гиннса и его зятя. Наблюдали также и за дочерью миллионера, хотя Том и просил друга, чтобы этого не делали. Срок женитьбы еще не был официально назначен. Двадцать второго сентября Трайсен вечером пришел в центр, который размещался в старом жилище Раутона.
Репортер просматривал банковские бумаги.
– У нас около полумиллиона наличными, сто тысяч в бумагах, и столько же нам еще должны.
– Он был у нее сегодня.
– Слушай, Том, дружище, – медленно сказал репортер, отодвигая от себя бумаги. – У меня есть для тебя предложение. Если согласишься, уверяю тебя, ты станешь миллионером и победишь. Но выслушай меня молча, а потом скажешь свое решение. Хорошо?
– Согласен.
– Младший Коллум исчезнет. Потом он появится целый и невредимый, но у тебя уже будут миллионы.
– Гангстеры?
Репортер не шевельнулся.
– Это плохое слово, но это так.
– Я не могу согласиться.
– Ты говорил во время нашего первого разговора, что согласился бы на все.
– Наверное, ты неправильно меня понял. На все, если речь идет обо мне, но не о судьбе другого человека.
– Ничего бы с ним не случилось…
– Нет-нет. Ты должен меня понять. Ты ужасно добрый, кроме того, тебе это нравится, не тряси головой, ты любишь именно такой образ жизни. Но вспомни, что я говорил о ней. И ей – о себе. Может быть, я представил себя лучше, чем есть. Тем более я должен… Нет-нет… Не будем говорить об этом больше, хорошо?
– Ты рисуешь?
Трайсен не ответил. Репортер внимательно присмотрелся к нему. Лицо художника было, как всегда, напряжено и словно терялось среди высоких полок, заставленных папками и книгами. Взгляд у него был ясный, но какой-то стариковский.
– Ну хорошо. – Раутон посмотрел на часы. – Мне пора идти.
– Играем дальше?
– Буду поднимать ставки, – сказал репортер и улыбнулся.
Девушка вошла в свою комнату, закрыла двери и включила голубой светильник на тумбочке. С минуту неподвижно стояла перед зеркалом, не глядя на него. Потом подошла к столику. Рука, протянутая к полке с книгами, упала.
– Извините.
Она резко повернулась, не говоря ни слова. В центре комнаты стоял худой невысокий человек в сером костюме. Руки у него были скрещены на груди.
– Что это значит?
– Вы умная девушка и не выгоните меня, – четко произнес он, – пока не услышите несколько слов. Вы знаете Тома Трайсена?
Она не дрогнула.
– Что с ним?
– Ничего. Вы не хотите присесть? Я расскажу все по порядку.
Она непринужденно села у резного секретера. Человек приблизился, придвинул стул и сел так, чтобы видеть ее лицо, залитое голубым светом.
– Моя фамилия Раутон. Я друг Тома. У него большой талант, и вы знаете об этом. Когда случилось с ним это… несчастье…
– Несчастье?
– Когда он в вас влюбился, – сухо сказал репортер, – и совсем растерялся при этом, я решил ему помочь. Но обычные способы тут не могли помочь. Нужно было придумать что-то невероятное, чтобы с Томом не случилось того, что часто случается с людьми слишком простыми и способными, но не думающими о долларах. Вы слышали о «Тресте твоих грез»?
Она кивнула.
– Это я его учредил. Сейчас на счете у нас восемьсот пятьдесят тысяч. Нам нужен месяц, чтобы сделать из этого три миллиона. Тогда у нас будет в Федеральном банке сумма, которая, как я полагаю, устроит вашего отца. Но поскольку ваше бракосочетание должно произойти, как говорят, раньше, я решил посоветоваться с вами. Если вы, конечно, захотите со мной разговаривать.
Девушка судорожно вздохнула. Огромными зелеными глазами она всматривалась в лицо репортера.
– Захочу… – сказала она. – Так это… вы все сделали, чтобы…
– Да, но давайте поговорим о деле. Когда свадьба?
– Как вы все это… Боже мой, у меня все в голове перемешалось. Как вы сюда попали?
– Это не сложно, я был репортером. Когда свадьба?
– Что теперь будет? – шепнула она, прижимая ладони к груди.
– Все будет хорошо. Когда свадьба?
– Через две недели.
– Вы… любите Трайсена или нет?
У нее дрогнули ресницы, но она не опустила глаз.
– Извините, но у нас нет времени на застенчивость. Я лишь выдвинул идею и приложил некоторые усилия, а у него на чаше весов жизнь. Так как?
– Он знает.
– Но я не знаю.
– Я люблю его, – сказала она, глядя прямо в сияющие глаза репортера.
– Благодарю вас. Свадьба не состоится в срок, правда?
– Как это?
– Вы заболеете… будете себя плохо чувствовать… правда?
– Как долго? – спросила она.
Он улыбнулся одними глазами, оценивая то, что она поняла игру. Ее глаза тоже прояснились. Ей нравился этот странный человек.
