В заключение Оливье Ровэн посмотрел прямо в камеру и сказал:
— Не ждите, чтобы вам сказали, что и как вы должны думать. Мыслите сами, избегая чужого влияния. И если вы совершите ошибку, не страшно: ведь даже ошибки подчеркивают вашу индивидуальность. Ведь их сделали вы сами, а не люди, которые думают за вас! Пользуйтесь своей свободой, иначе вы ее потеряете.
Это интервью получило большой отклик. Сериал собрал рекордную для телевидения зрительскую аудиторию. Феномен Ровэна существовал очень долго. Оливье положил начало новой, современной форме сценария, и каждый раз, когда к Гаю Карбонара приходил очередной сценарист, он вcегда напоминал гостю:
— Либо вы даете мне сценарий, как в сериале «Вам понравится», либо мы зря теряем время. Результаты последних опросов совершенно недвусмысленны: широкой публике теперь нравится именно это.
14. ВОЙНА БРЕНДОВ
(будущее возможное)
За этим миром скрывается другой.
А за ним — еще один.
За обществом — политика.
А за политикой — экономика.
Однако, подобно тектоническим плитам, нижние уровни потихоньку поднимались, перекрывая верхние слои.
Так, уже в начале XXI века можно было разглядеть предвестники феномена, связанного с ростом могущества корпораций. К таким предвестникам относился, например, заголовок в одной газете, специализирующейся на мировых финансах: «Размер торгового оборота компании Кока-Кола превышает ВВП Испании». Или другой: «Торговый оборот корпорации Майкрософт равен суммарному торговому обороту всех африканских государств».
В полном соответствии с логикой, постепенно корпорации становились экономически сильнее государств.
Среди причин этих изменений можно было назвать и критерии выбора лидеров в политике и экономике.
Свобода маневра у политиков была довольно сильно ограничена страстным желанием понравиться избирателям, чтобы победить на очередных выборах. Однако предпочтения людей, обладавших правом голоса, были сложны и изменчивы, так как складывались из иррациональных составляющих, таких как физический облик кандидата или его личная жизнь. Слух о незаконной любовной связи мог уничтожить репутацию эффективно работавшего и компетентного президента республики.
Тем временем лидеры частных компаний преследовали только одну цель: увеличение доходов. Технари и управленцы, они могли быть косыми и хромыми, носить одежду из магазина уцененных товаров, спать с кем угодно — всем было на это плевать, если управляемая ими компания приносила прибыли. Корпорации могли позволить себе нанимать лучших выпускников самых престижных университетов за любые деньги. Имея в своем распоряжении самые интеллектуальные и, главное, самые мотивированные кадры (их вознаграждение обычно было пропорционально достижениям, в то время как политики получали фиксированную зарплату), транснациональные компании пользовались лучшими человеческими ресурсами. Правительства же шарахались от одного парадоксального политического решения к другому, стремясь сделать так, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, гладя по шерстке электорат и средства массовой информации и одновременно пытаясь покрыть дефицит бюджета, оставленный многочисленными предшественниками.
Даже речи представителей этих двух миров отличались друг от друга.
По телевидению передавали выступления политиков в серых галстуках. Государственные мужи предлагали утопические программы, хотя всем было прекрасно известно, что программы эти нежизнеспособны, если учесть мощные факторы, противодействующие их осуществлению (парламенты, синдикаты, армия чиновников, международная обстановка). Для убеждения и привлечения толп избирателей государственным мужам приходилось обращаться к самым примитивным приемам вроде кнута и пряника. Они обещали уменьшить налоги и тут же умело запугивали людей хаосом, который может возникнуть из-за действий оппозиции. Их язык был полон лукавства и двусмысленностей.
Крупные бренды прибегали к эффективным приемам общения. Они просто заявляли: «Приобретя продукт А, вы будете счастливы».
Им даже не приходилось это доказывать.
Они всего лишь демонстрировали, как загоревшая девчонка в купальнике гладит блестящий автомобиль, видеопанель или плитку шоколада. Девица могла даже лизать тот или иной товар, бросая с экрана игривые взгляды. Ни один политик не мог позволить себе подобные эротические намеки.
Продукт мог вызывать красочные зрительные образы, грезы и фантазмы. Политик, в лучшем случае, был способен успокоить и ободрить.
Несмотря на все усилия специалистов, никакому человеку в костюме с галстуком, сколько бы он ни говорил о демократии, не удавалось убедить людей в скором наступлении светлого будущего, тогда как самая обычная торговая марка газировки могла сделать это без труда, показав группу молодых людей, которые танцуют, стоя в речке, и брызгают друг в друга грязной водой.
Купить продукт того или иного бренда значило определить свою идентичность.
Или четко обозначить, кем ты не являешься.
Ты мог быть Кока-Кола или Пепси-Кола.
Найк или Адидас.
Майкрософт или Эппл.
Макдоналдс или Бургер Кинг.
Рено или Пежо.
Хонда или Тойота.
БМВ или Мерседес.
Яху или Гугл.
Диор или Шанель.
Оранж или СФР[76] и т. д.
И в результате причисления себя к определенной марке или, наоборот, антагонизма с ней незаметно возникали особые сообщества людей.
Логотипы выглядели красивее знамен.
Рекламные мелодии звучали приятнее чопорных гимнов.
Потребитель гордо демонстрировал окружающим футболку с крупно написанным названием бренда производителя спортивной одежды, компьютеров или другим престижным фирменным знаком. Он ни за что не стал бы носить футболку с портретом политика. Впрочем, мало кто из людей осмеливался носить одежду, обувь или сумки, на которых не было логотипа какого-либо бренда.
Перефразируя Декарта, можно было сказать: «Я потребляю бренд, следовательно, я существую в стиле этого бренда».
Потребление говорило о вкусах, психологии, культурных ценностях и покупательной способности человека красноречивее, чем любые антропометрические признаки. В этом можно было убедиться, читая объявления в разделе «Знакомства»: большинство, не стесняясь, перечисляли свои любимые марки одежды, автомобилей или духов и посвящали этому больше места, чем описанию своей внешности.
