– Ты еще и о лекалах знаешь, – завопил до предела уязвленный Самох-валов и привскочил со стула, – да кто же ты, наконец, такая?! – Он тут же спохватился, приоткрыл дверь в коридор: нет ли поблизости охранника? Услышит, наверняка подумает, что Самохвалов рехнулся – сам о собой разговаривает да еще и орет как зарезанный. Медленно вернулся к столу, протянул ладонь к загадочной фигурке, и та легонько на нее порхнула.
– Да кто же ты, кто, – повторил он тихо и печально, предчувствуя, что невероятное существо вот-вот исчезнет. Оставит наедине с ненасытным, бессильным тщеславием. – Ты так много обо мне знаешь, так верно обо всем рассуждаешь, назови себя на прощанье!
– Мы встречаемся едва ли не каждый день, но ты меня не замечаешь,- свою очередь вздохнула гостья, – должно быть, такие важные птицы как ты никого, кроме себя, не принимают всерьез.
С этими словами она порхнула о модельеровой ладони в переплетную щель каталога и пропала. Самохвалов охватил каталог, долго тряс, перелис-тывал шелестевшие страницы, но напрасно… Он глянул на часы, рывком набросил куртку, выбежал на улицу… и едва успел вскочить в вагон послед-ней подземной электрички.
Утром проспавший, изрядно опоздавший Самохвалов медленно брел ко-ридорами Дома моделей и украдкой вглядывался в лица попадавшихся навстречу сослуживцев. Впрочем, о кем можно обсудить вчерашнее, не рис-куя вызвать поток насмешек и пересудов…
Проходя мимо раскройного цеха, Виктор вспомнил о забытой там папке с технологическим описанием модели. Вошел, прогулялся между столами, высматривал знакомый синий коленкор. В дальнем углу цеха, за деревян-ной перегородкой негромко разговаривали по телефону…
– … снилось, да, отчетливо как наяву. Будто беседую я с нашим авангар-дистом, Самохваловым у него в мастерской… причем стала этакой Дюймо-вочкой и свободно помещаюсь у него на ладони. Зато каким тоном говорю, Валя, поучаю, стыжу за амбиции, при этом все время отворачиваюсь и от-чаянно кокетничаю! Ужасно бестактно, ничего подобного живому Самох-валову я бы высказать не решилась, да он и слушать бы меня не стал… Как ты сказала: душа моя с ним во сне разговаривала? Вообще-то, он способ-ный, мыслящий, если бы еще поменьше о себе воображал… Да ну, тебя. Ва-ля, опять ты на свою излюбленную тему «он и она», а мне теперь неловко будет, если встретимся невзначай…
Самохвалов попятился, вышел в коридор и неслышно прикрыл за собой дверь. Через несколько минут из нее вышла стройная девушка в черном пальто. Бледное, очень серьезное лицо, черные блестящие волосы, постри-женные наподобие шлема, необычайно красивые ноги…
Да ведь это же Лена! Ну да, Лена, конструктор верхней одежды, о которой он разрабатывал прошлогоднюю коллекцию демисезонных пальто. Как часто Виктор советовался о ней в те кипучие месяцы примерок, прогонов, показов, сколько интересных идей они вдвоем воплотили… Умная девушка, что и гово-рить, классный специалист. Самохвалов, помнится, вое время звучал, разви-вал перед ней свои глобальные творческие концепции, а она больше молчала, слушала. А однажды пришла в новом пальто, которое сшила сама, и попроси-ла, чтобы он оценил. И Самохвалов придирчиво сощурился, долго разгляды-вал обнову со всех сторон и резонно заключил: «Чистой воды Карден!»
Та самая Лена… Прическу только изменила. А серьезность на бледном лице все та же. И пальто то же самое, черное, безукоризненно облегающее, с одной единственной пуговицей у ворота.. Как же он не узнал его на вче-рашней призрачной гостье! А саму Лену разглядел только сейчас… Оказы-вается, у запаренных текучкой конструкторов одежды бывают фигуры, о которых долговязые нескладехи-манекенщицы могут только мечтать.
И этой импозантной умнице Лене он, Самохвалов, снится по ночам…
Он рывком пригладил короткий /под Зайцева/ ежик волос, вышел из укрытия на лестничной клетке и шагнул навстречу девушке:
– Лена, привет, давненько не видались, – выговорил как можно более легко и непринужденно, – все хочу к тебе заглянуть, да замотался и не знаю, в какой ты сейчас мастерской…
– Здравствуй, Витя, – она смутилась, отвела глаза. Но потом пересили-ла себя и задумчиво проговорила, – конечно, тебе некогда, ты ведь теперь знаменитость: интервью для прессы, закрытые показы…
– Да, я очень занят и жалею, что так давно не видел тебя, – веско внес яс-ность Самохвалов, – тебя, такую сногсшибательную в твоем улетном пальтиш-ке от Кардена! Если не возражаешь, можем вместе отпраздновать Новый год.
Не возражаю, после минутного раздумья кивнула Лена, не ведавшая о самохваловских прозрениях. Она улыбнулась, впервые за все время их знакомства. И мгновенно стала другой. Задорно-кокетливой, удивительно похожей на вчерашнюю гостью…
Дарья Булатникова / БЕЛЯК
БЕЛЯК, СВОЛОЧЬ, ОПЯТЬ ПРИШЕЛ НОЧЬЮ СО СВОИМ обычным.
Отдай ноги, – требовал он, – отдай мои ноги…
Павлушка проснулся в поту. Сквозь дыру в брезенте палат-ки светили три звезды, храпели и что-то бормотали во сне красноармейцы, пахло потными, давно немытыми телами, портянками и дегтем. Стараясь ни на кого не наступить, он выбрался наружу, ссл в траву, чувствуя босыми ногами листья и стебли, глубоко вдохнул. Теперь запахи были полынь, чабрец и дым от почти потух-шего костра. Около углей кемарил часовой Вакулин, тощий парнишка, любитель жевать сосновую смолу. Как где сосенка встретится, Вакулин тут же лезет искать желтые потеки и в рот их. Говорит полезно. Павлушка однажды попробовал, больше пе стал горькая.
Обратно к своим не хотелось, тем более что вот-вот опять должно на-чаться, накатить. И что лучше лечь навзничь или обхватить колени и уткнуться в них носом? Додумать красноармеец Пеструхип пе успел опрокинулось на него степное звездное небо, придавило. Крошечной пушинкой закружился Павлушка в бесконечности и открыл глаза уже в знакомом серебристом марево.
Из него проступил сияющий огнями и белизной колопп зал, замель-кали танцующие пары, заиграла музыка. Дядька, похожий на запечного сверчка, лихо размахивал палочкой, поглядывая через плечо. Ну вот, на этот раз… бал. Пришедшее из ниоткуда чужое слово.
Что же вы, Мишель, замерли? послышался насмешливый голос, и из-за его плеча появилась темноволосая головка. Павлушка четко и близко увидел розовый пробор, завитки на шсс и крошечную коричне-вую родинку под ними»а округлом розовом позвопке. Пахнуло теп-лым ароматом, словно с летнего луга.
– Мари, – сказал он. – Простите, милая, что-то… мне не по себе.
Девушка обернулась встревоженно. И опять близко глаза-ви-шепки и озабоченно пахмурепцые брови. Сердце сладко дрогнуло.
