Он шествовал к выходу, чувствуя торжество.
– Глуши, глуши… давай. Не поможет, – навязчиво и нежно вибрировала Сэм.
– Заткнись!
Конрад со всего маху шарахнул по барной стойке. Аккуратный и вежливый официант с удивлением и испугом открыл было рот, чтобы поинтересоваться, что не так, но Конрад извинился с натянутой улыбкой и одним махом опустошил стакан виски.
– Это тоже вариант… не смаковать, а жечь горло. По-мужски.
Горело не только горло, но и ушибленная рука.
– Ты не чувствуешь себя всесильным? Разве ты не этого хотел? Свобода.
– Я зависим от тебя. От тебя и твоего голоса. Какого чёрта? Я устал.
– Я – это ты… я озвучиваю твои тайные желания и делаю их материальными. Учись наслаждаться, каждой клеткой кожи, каждым мигом, каждым часом. Учись приобретать и оставлять, оставлять вовремя. Я фиксирую всё. Каждую твою эмоцию… поэтому наслаждайся. Желай и наслаждайся.
– Достала.
– Ты желаешь. Ты чувствуешь. Я фиксирую. Ты избавляешься. Только и всего.
– И этому нет конца. Мне больно.
– Тебе больно, потому что ты чувствуешь. Слишком много энергии концентрируется в тебе. Энергии победителя. Ты выбрасываешь её и освобождаешься. Это бесценный опыт. На нём вырастет целое поколение, поколение победителей.
– Я чувствую себя подопытной свиньёй.
– Да ладно. Это пройдёт.
– Конрад? – он почувствовал руку на своём плече и обернулся.
– Барт, здорово.
– Пошли, присядем.
Свободный столик посреди зала, темнота. Какая дурацкая шляпа. Неглаженный костюм. Всё понятно – опять у Барта нелады с женой.
– Неважно выглядишь, – Барт смотрит на него с тревогой, которая кажется Конраду смешной. Но ему надо, надо с кем-то поговорить.
– Зачем тебе этот неудачник? – завибрировала Сэм. – Сейчас будет тебя парить своей Лизой и её тупой мамашей. Избавься от него.
– Поссорился с Лизой?
– Знал бы ты. Деньги, деньги, чёртовы деньги. Мало, мало.
– Бывают вещи и похуже, – рассмеялся Конрад. – Представь – сидит у тебя внутри существо и разъедает тебя, твоё сердце, твой мозг день за днём.
– Да я знаю, она сидит у меня дома. У неё даже есть имя – Мила Джонс. Это она капает Лизе на мозги. Ей всё мало, мало, мало… Всё ей не так.
– У моей тоже есть имя. Сэм.
– Саманта? Женщина?
– Можно так назвать.
– Избавься от неё, и всех дел.
– Она живёт там, внутри.
– Любовь? Найди другую.
– Это хуже. Я не могу говорить.
– Не можешь говорить? Ха. А вот сейчас встань и скажи ему – да пошёл ты, неудачник! Строй свою жизнь сам, а не иди на поводу у двух тупых баб! – нервно вибрировала Сэм. – Сделай это! Тебе не нужны такие друзья.
А дальше что-то произошло…
Конрад не помнил, как очутился на улице. Кажется, был скандал. Барт стал последним из друзей, от которых он избавился из-за Сэм. Наверное, он действительно сам так хотел.
– Отлично… – оценила Сэм его смелость. – Больше никаких баров. Я же сказала, тебе не заглушить меня… себя. Ничем. А теперь иди домой и зафиксируй всё, что ты получил. Иначе у тебя опять будет рваться мозг.
– Больно? Сейчас… ещё минуту.
– Голова… чёрт. Там всё переворачивается.
Какие у Лив прохладные, мягкие руки. Ему действительно легче.
– Не уходи. Пожалуйста…
– Я не оставлю тебя, нет. Я рядом. Я с тобой.
– Не уходи.
– Послушай, тебе надо избавиться от этого, Конрад. Я договорюсь… это закончится.
– Бесполезно – я нужен им.
– Я же врач, послушай меня… я скажу им, что твой мозг не выдерживает. Твоё тело истощено… Не молчи, Конрад. Слышишь? Поговори со мной. Не молчи.
– Она сказала – прыгай, прыгай, прыгай. А там было высоко. Она хотела, чтобы я разбился… Ей мешает моя оболочка, ей уже нужна другая. Она хочет убить меня.
Её руки… спасительные руки… Только Лив умеет так обнимать. Так успокаивать…
– Всё закончится. Я договорюсь, и всё закончится. Спи – я рядом. Спи. Всё хорошо…
Сон… который уже не спасает. В его снах продолжение того же наваждения. Голос, нервные вибрации, боль. Боль. Боль…
– Ха. Конрад. Даже не думай. Мы – одно… Я – часть тебя. Убив меня, ты убьёшь себя, – вибрировала хохотом Сэм. – Не проще ли взять пистолет и… пиф-паф! Прямо в лобик, а? И всё закончится… Кто захочет помогать тебе? Конрад, тебе платят за то, что ты – проводник. А потом? Что потом? Эта девчонка, единственная, которой ты нужен любым… а у тебя не останется чувств для неё… для себя. Ты ничего не сможешь решать. Ты задумал убийство себя? Ха. Ха. Слабак. Ты пожертвуешь всем, перестанешь быть тем, кем стал, потому что струсил. Ну-ну. Давай. Давай!
Конрад не отвечал. Последнюю флэшку он уничтожил, изо всех сил раздавив её ботинком.
Датчики. На голове, на груди, на конечностях. Зелёные халаты и маски. Он сам в зелёном халате. Топчан жёсткий и неудобный.
– Что со мной будут делать?
– Вы больше не будете её слышать.
– Но она не исчезнет?
– Исчезнет. Для вас исчезнет. Считайте. От двадцати до одного в обратном порядке.
– Двадцать… девятнадцать… восемнадцать.
Провал в пустоту. В пустоту без боли.
Монитор прибора накрыла волна зелёных, жёлтый, красных огней. И отхлынула. Громко завизжали предупреждающие сигналы. Человеку, лежащему под накрахмаленной простынёй, было уже всё равно.
ПУЛЬС:–
ДЫХАНИЕ:–
СИГНАЛ:–
ПАМЯТЬ:–
Каждый вечер в старом парке, где загадочно перешёптывались вековые деревья, появлялась молодая пара. Девушка в белом, в небесно-голубом прозрачном шарфе, и худой осунувшийся молодой человек с прозрачными глазами. Его лицо было спокойным и безразлично-радостным. Казалось, его ничто не беспокоило. Он был безмятежно счастлив.
Они крепко держались за руки и будто были потеряны для всего мира.
Когда в его глазах возникала внезапная тревога, будто он вспоминал что-то нехорошее, девушка доставала из крошечной сумочки красную таблетку. Нежно шепча, она уговаривала своего спутника проглотить лекарство, тот безропотно слушался.
Память и боль медленно стирались, как осенние листья с широкой безлюдной аллеи.
Продолжалась жизнь…
Я в нетерпении расхаживала по платформе. Электронное табло на здании вокзала показывало двадцать три ноль-ноль. И плюс двенадцать градусов по Цельсию. Холодный нынче август. Но по крайней мере, ветра нет. Дождя тоже не ожидается. Уже прекрасно.
