"Тугер" заревел с новой силой. Никто тебя не любит, исправился Картазаев. Никто тебя не любит! Подумал он вновь. "Тугер" молчал! Он про любовь ждет, понял Картазаев. Полковник мысленно развивал тему неразделенной любви, как биомашина по-своему любит своих жертв, но никто из них не догадался ответить взаимностью.
О любви и взаимности думать становилось тяжело: вокруг стоял смрад. Если поначалу чувствовался лишь легкий запашок от чего-то протухшего, то теперь стало нечем дышать. Ничего мы потерпим, мы не бароны, решил Картазаев, продолжая карабкаться вверх по склону. Стали попадаться останки людей и животных. Полуобглоданные кости с остатками гниющих мышц. Бедное животное должно жить посреди всей этой падали, какая жалось. Неизвестно, сколько продолжалось это сумасшествие, Картазаев уже любил биомашину. И даже готов был жениться. При условии, что у нее есть российский паспорт. Люди за деньги на старухах женятся, а он на звере. И не за деньги, а за жизнь. За саму возможность дышать, пить простую воду без газа — чистую хрустальную воду. Жидкость из крана. Наливать в пропотелый стакан и пить. Картазаев уже не шел, а переползал на отвесном склоне с ветки на ветку как коростель. "Тугер" рычал совсем рядышком. Была возможность прошмыгнуть мимо усыпленного зверя, предоставив барону насладиться встречей всерьез. Была.
На самой верхушке перевала, на самом пике Коммунизма, под рукой предательски треснула сухая ветка и с криком "Б…!" полковник полетел вниз. Пытаясь схватить за деревца, он растопырил руки, но вместо замедления падения получил пнем по лбу, куда-то кувыркнулся, через что-то перелетел, где-то бежал, где-то катился вновь, потом обо что-то так приложился, что из глаз посыпались искры. Потом вроде опять бежал, но это помнил уже смутно. Когда все кончилось, он лежал на самом дне оврага, побитый, в изорванной одежде, а прямо над ним вздымался и опадал огромный бок. Бочище. Короткая густая шерсть торчала иглами.
Картазаев осторожно повернул голову, стараясь не шуметь, и увидел зверя целиком. "Тугер-88" имел длину около ста метров(88, надо было в название вникать, дубина, доблестные геллские ученые просто так названиями не раскидываются).
Шерсть покрывала только спину, рыхлый зад и ноги оставались голыми, напоминая безобразно раздувшийся конский круп. И пахли примерно также. "Тугер" недовольно заурчал. Нет, нет, нормально пахнешь, поправился Картазаев.
Так как зверь не шевелился, Картазаев, стараясь производить как можно меньше шума, обполз голову чудовища, покрытую длинной спутанной гривой. И остановился пораженный. У зверя было вымя! Самка! Женщина! Лицо "Тугера" тоже частично напоминало человечье и от этого выглядело еще страшнее. Картазаев содрогнулся, и это не укрылось от внимания монстра. Зверь открыл глаза, и полковник едва не шарахнулся назад, столько в них было ослепительной затмившей разум боли.
— Бедная киска! — проговорил Картазаев дрожащим голосом.
Зверь согласно заурчал, но боли в глазах меньше не стало. И еще злобы, что боль не становится слабее. Наверху тихо треснули кусты. Барон!
— Кушать хочешь? Кушать там! — Картазаев указал пальцем наверх.
Зверь не понимал. Он видел только одну еду, прямо перед собой. Черт, он забыл о телепатии. Картазаев усиленно представил Бклоу, лежащего на верху, чистенького, такого грациозного и аппетитного. Зверь медленно повернул голову и посмотрел через плечо.
— Ты подчинил себе кошку! — послышался негодующий крик барона.
Черные заросли прорезала молния, судя по направлению и немыслимой скорости передвижения, полковник должен был умереть раньше, чем сделает следующий вздох. Как "Тугер" среагировал, он так и не понял. Клацнули тяжелые челюсти, и росчерк оборвался в воздухе за метр от Картазаева. Только смертью пахнуло. Тело Бклоу по пояс торчало из пасти звери.
Зверь сжал челюсти, и из барона полезло из всех щелей. Картазаев торопливо отвернулся и полез по склону обратно. Зверь, было, недовольно рыкнул, но он торопливо подумал "Все равно тебя люблю!", и зверь позабыл о нем, вплотную занявшись Бклоу.
Картазаев погнал батискаф по улице прочь от моря.
Полковник рассуждал о том, как за все время никто из жертв не догадался подумать о "Тугере" хорошо, чтобы уцелеть. А он догадался. И вовсе не потому, что оказался такой умный, он всегда думал о врагах хорошо. Какие они умные, какие бесстрашные, а иногда даже жалел, это позволяло предугадывать их будущие поступки, особенно, жалость хорошо подгонялась под действия маньяков. Наверное, оттого, что любой маньяк созревает наиболее плодовито там, где существует и процветает жалость к самому себе. Жалеть себя не надо никогда-дольше проживешь! Этот постулат Картазаев сделает главным постулатом своей книги, если конечно доживет. Это будет глубоко секретная книга, изданная в единственном экземпляре для служебного пользования, и ее будут зачитываться исключительно будущие ликвидаторы. Незавидная судьба. С другой стороны, Кафка вообще никогда своих книг не видел и велел даже рукописи после смерти сжечь, а его не послушали и издали. Видать, назло. И человека обидели и удовольствие получили. И еще одну идею разовьет полковник в книге: какие дурацкие мысли возникают в голове в критический момент, и какую из этого можно извлечь пользу.
Он старался не смотреть на оптический экран, висящий прямо перед лицом с пульсирующей надписью:
— Подлетное время 1 минута!
Но взгляд беспрестанно утыкался в нее.
А мы газку прибавим. Но батискаф и так шел на пределе.
Дома слились в сплошное мельтешение. Впереди показалось, быстро приближаясь, нечто темное.
Не успел Картазаев обрадоваться, как улица оборвалась, и батискаф вновь воспарил над водной гладью.
Не может быть! Пирс оказался закольцован сам на себя! Ему не уйти!
Картазаев, скрипя зубами, заложил крутой вираж.
— ПОДЛЕТНОЕ ВРЕМЯ 8 СЕКУНД!
Батискаф развернулся и понесся обратно к берегу.
— 5 секунд!
Он уже видел ракеты. "Кобра" дала полный залп. И снаряд с "жалейки" тоже видел, хотя это было физически невозможно. Небо с треском разрывалось пополам.
Освобождающее белое пламя встало стеной. "Гелион" уходил в вечное плавание.
До берега оставалось всего несколько метров.
— Я вернусь на летний берег! — кричал Картазаев, чтобы не оглохнуть.
И даже когда в прибрежных водах Алги его выловил и спас Новый Африканец, он в беспамятстве продолжал это повторять.
Прощаться с Маргаритой Власкиной кроме Раи никто не пришел.
Девушка стояла в просторном зале совершенно одна, потерянная, уже выплакавшая все слезы и молча смотрела на лицо подруги. Рита словно спала и, казалось, что вот-вот откроет глаза и скажет что-нибудь задорное. Но Рая все время вспоминала, что это не так и ничего не изменить. У Риты никого не было, ни родных, ни близких и оттого Рае было жальче ее все больше. Сердце буквально разрывалось на части от горя.
