— Пей.
Я выпил.
— А теперь вставай. Каникулы кончились.
Пол подо мной заходил ходуном, и мне пришлось вцепиться в Толстяка, чтобы удержаться на ногах.
— Где мы? — спросил я хрипло.
Толстяк усмехнулся, как будто готовился угостить меня первосортной шуткой.
— На Плутоне, естественно. Чудесные места! Летний курорт, правда, далековато.
— Заткнись. Заставь его идти.
— Шевелись, парень. Не заставляй Его ждать.
Плутон! Невозможно! Никто ведь не забирался еще так далеко! Да что там Плутон, никто еще и на спутники Юпитера летать не пытался. А Плутон намного дальше их. Нет, голова у меня совсем не работала. Только что пережитые события задали мне такую встряску, что я уже не мог верить даже очевидному. Но Плутон!!!
Времени на изумление мне не дали, пришлось быстро облачаться в скафандр. Я так был рад снова увидеть «Оскара», что забыл обо всем остальном.
— Одевайся, живо, — рявкнул Толстяк.
— Хорошо, хорошо, — ответил я почти радостно и осекся. — Слушай, но ведь у меня весь воздух вышел.
— Протри глаза, — последовал ответ.
Я присмотрелся и увидел в заплечном мешке заряженные баллоны. Смесь гелия с кислородом.
— Хотя, надо сказать, — продолжал Толстяк, — это Он приказал, а я бы тебе дал понюхать кое-что другое. Ты ведь у нас увел два баллона, молоток, моток веревки, который на Земле обошелся в четыре девяносто пять. Когда-нибудь, — заявил он без всякого оживления, — я тебе за это шкуру спущу.
— Заткнись, — сказал Тощий. — Пошли.
Я влез в «Оскара», включил индикатор цвета крови и застегнул перчатки. Потом натянул шлем и сразу почувствовал себя намного лучше лишь оттого, что был в скафандре.
— Порядок?
— Порядок, — согласился «Оскар».
— Далеко мы забрались от дома.
— Зато у нас есть воздух! Выше голову, дружише!
Все функционировало нормально. Нож с пояса, разумеется, исчез, исчезли и молоток с веревкой. Но это мелочи, главное, что не была нарушена герметичность.
Тощий шел впереди меня, Толстяк — сзади. В коридоре мы миновали Червелицего, и хотя меня и передернуло, но на мне был «Оскар» и мне казалось, что Червелицему меня не достать. Еще кто-то присоединился к нам во входном шлюзе, и я не сразу понял, что это Червелицый, одетый в скафандр. Он походил в нем на засохшее дерево с голым ветвями и тяжелыми корнями, однако его скафандр имел превосходный шлем из гладкого стекловидного материала. Шлем напоминал зеркальное стекло, за ним ничего не было видно. В этом наряде Червелицый выглядел скорее смешно, чем страшно. Но я все равно старался держаться от него подальше. Давление падало, и я старательно расходовал воздух, чтобы скафандр не раздулся. Это напомнило мне о том, что интересовало меня больше всего, где Крошка и Мэмми? Я включил радио и сказал:
— Проверка связи. Альфа, браво, кока…
— Заткнись. Когда будешь нужен, тебя позовут.
Открылась наружная дверь, и перед моими глазами предстал Плутон.
Я даже не знал, чего ожидать. Плутон так далеко от нас, что и с Лунной обсерватории еще не удавалось сделать хороших его снимков. Вспомнив статьи в «Сайентифик Америкен» и рисунки, выполненные «под фотографии», я предположил, что попал на Плутон в начале здешнего лета, если «летом» можно считать время года, достаточно теплое, чтобы начал оттаивать замерзший воздух. Я это припомнил потому, что те статьи утверждали, что по мере приближения Плутона к Солнцу у него появляются признаки атмосферы. Но Плутоном я никогда по-настоящему не интересовался, слишком мало о нем известно, и слишком много сочиняется домыслов по его поводу, находится он очень далеко, а планета, прямо скажем, не дачная. Луна по сравнению с ней просто курорт.
Солнце стояло прямо передо мной, и я не узнал его сначала, оно казалось размером не больше, чем Венера или Юпитер с Земли, хотя и намного ярче. Толстяк толкнул меня под ребра:
— Очнись и топай.
Люк соединялся мостиком с навесной дорогой, проложенной на металлических опорах, напоминающих паучьи лапы размером от двух футов до двенадцати, в зависимости от рельефа местности. Дорога вела к подножию гор футах в двухстах от нас. Земля была покрыта снегом, ослепительно-белым, даже под этим дальним Солнцем.
В месте, где дорога поддерживалась самыми высокими опорами, был виден переброшенный через ручей виадук.
Что здесь за вода? Метан? А снег? Твердый аммиак? Под рукой не было таблиц, по которым можно определить, какие вещества принимают какую форму: твердую, жидкую или газообразную — при этом чудовищном холоде «летом» на Плутоне. Я знал только, что зимой здесь так холодно, что не остается ни газов, ни жидкостей — один лишь вакуум, как на Луне.
Пожалуй, хорошо, что мы спешили. С левой стороны дул сильный ветер и замерзал левый бок, несмотря на все усилия отопительной системы «Оскара», а идти становилось опасно для жизни, в любой момент могло унести неизвестно куда. Я решил, что наш вынужденный марш-бросок по Луне был ненамного безопаснее, чем падение в этот «снег». Интересно, разобьется ли человек о него сразу или сможет еще бороться после того, как скафандр замерзнет и разлетится в клочья?
Помимо ветра и отсутствия ограждения, опасность представляли собой еще и снующие взад-вперед червелицые в скафандрах. Бегали они в два раза быстрее нас, а дорогу уступали так же охотно, как собака уступает кость. Даже Тощий выделывал кренделя ногами, а я три раза чуть не свалился.
Дорога перешла в туннель, футов через десять ее перекрывала панель, которая при нашем приближении отъехала в сторону. Футами двадцатью ниже мы увидели еще одну, она тоже отошла в сторону, а потом закрылась. Таких дверей на пути нам встретилось около двух десятков, они были устроены по принципу быстро закрывающихся клапанов, и давление после жаждой из них несколько возрастало. Что их приводило в действие, я не видел, хотя туннель освещался мерцающим светом. Наконец мы прошли через воздушный шлюз, двери которого оставались открытыми благодаря действию давления, и очутились в огромном помещении, где нас ждал Червелицый. Тот самый, решил я, потому что он заговорил по-английски:
— За мной! — услышал я сквозь шлем. Но определить точно, тот это был червелицый или не тот, я не мог, потому что их вокруг стояло много. А мне легче было бы отличить одного кабана-бородавочника от другого, чем их друг от друга.
Червелицый спешил. Скафандра на нем не было, и я испытал облегчение, когда он отвернулся, так я не видел его жуткого рта. Но облегчение было весьма относительным, поскольку теперь я созерцал его третий глаз.
Поспевать за ним оказалось нелегко. Он провел нас по коридору, затем сквозь еще одни массивные двойные открытые двери и, наконец, внезапно остановился перед отверстием в полу, смахивающим на канализационный люк.
