И прибавил с горечью:
— А мне сколько уколов всадили, пока я стал видеть, как ты... И притемняться я могу только минуты на две, на три. А ты?
Я пожал плечами:
— На час, если надо.
— Ну да! — восхитился он. — На целый час? Как Жозиа? Совсем как Жозиа! Слушай, малыш, в двадцать лет ты будешь в Главном штабе Уполномоченного, это уж как пить дать!
Что бы он запел, если б знал правду! Притемняться на час? Как бы не так! Я притемняюсь уже сколько месяцев кряду... Ну да, больше года. Потому что боюсь своего света. Он так быстро растет, что я поневоле привык притемняться сразу, как проснусь, — и до тех пор, пока не лягу спать. Ну, конечно, не все время одинаково...
Вот поэтому никто и не знает, какой у меня на самом деле свет. К счастью. Меня и страх берет, и все-таки можно гордиться: свет у меня не хуже, чем у того типа, которого Черные сейчас ведут гасить.
Только я — не факел. Не такой я дурак!
Защитный шлем, как у Черных, вот что мне нужно. Под шлемом свет может расти сколько угодно, и не придется тратить силы на то, чтоб его притемнять и прятать. И я смогу наконец думать, размышлять, а не прикидываться мальчишкой.
Шлем Черного... Но если мой попутчик не врет, выходит, я могу добыть его в два счета!
— Вот оно! — говорю себе. — Я выиграл! Не слишком себя выдал и заполучу шлем, и моего света не будет видно...
Тут я заметил, что Черный не сводит с меня глаз и как-то странно усмехается.
— Что, брат, ты бы не прочь, а?
— Да, — отвечаю.
Не слишком громко, неохота, чтоб Иоланда и Жосс услыхали. Все-таки есть в этом и оборотная сторона... как-никак, мы были друзьями. Но нет, они далеко. Наверное, удрали еще прежде, чем Черные подошли ко мне.
— Слушай, — вполголоса говорит Черный. — Меня зовут Сенсина, я всего-навсего командир отделения. Если когда-нибудь ты сможешь мне посодействовать...
Вот тут я впервые убедился, что он вовсе не шутит и не дурачит меня.
Я ничего не ответил, только подмигнул.
Он явно обрадовался.
— Как погасят этого, сразу пойдешь со мной. Я хочу, чтоб ты попросился в офицерское училище при мне. На родителей, знаешь, положиться нельзя. Это такой народ, на три четверти — выродки, воображают, что миром будут править Светы!
Мы ускорили шаг и стали догонять остальных. Мой спутник показал мне на арестанта — тот со своим крестом на спине упал уже шестой или седьмой раз.
— Представляешь? — сказал мой Черный. — Чтоб такая размазня правила тысячами стоющих людей!
Я с ним согласен. Эти Факелы разве люди — позволяют себя мучить и даже не отбиваются! А этот особенно! Сам не знаю, почему я так подумал, что-то в нем есть такое — не похож он на человека. Так что, хоть я и не ответил Черному, на этот счет мы с ним думаем одинаково. Вы, Факелы... если вы хотите что-то в мире изменить... даже не управлять им, а сделать его не таким, как теперь... надо действовать по-другому. Больше года назад, с тех пор, как я стал обуздывать свой свет, я понял: люди — подлые, и ленивые, и глупые, и жадные... Да что там, можно еще много всего насчитать. У людей полно всяких качеств только не те, на которые они молятся в своих храмах, там все ложь и притворство.
Потому-то я столько месяцев скрываю свой свет и по-прежнему говорю и веду себя как мальчишка.
Пока мы с Черным толковали о разных разностях, мы порядком отстали, и, когда поднялись на вершину холма, другие Черные уже принялись гасить Факел.
Мой Черный сказал мне:
— Такой способ мы пробуем в первый раз. Обычно так поступали только с ворами, разбойниками да с теми, кто оскорбил Генерал-Уполномоченного. Ты малый смекалистый, в духе нашего времени, сейчас увидишь, как это забавно.
Может, оно и забавно, но сперва мне стало не по себе, и я насилу уменьшил свой свет. Не так-то легко притемняться без передышки, когда ты по-настоящему взволнован.
Черные воткнули крест стоймя между трех каменных глыб и теперь прибивали к нему арестанта. Прямо гвоздями. Ноги — к столбу, руки — к поперечине. И тут мне смутно вспомнилось: когда-то я уже видал что-то похожее — но где? Когда?
А этот не орал и не выл. Только жалобно стонал. Не знаю, откуда Черные взяли такие огромные гвозди. Может, таскают в карманах на всякий случай... Но молотка у них нет, заколачивают гвозди прямо камнями. Нет-нет, кто-нибудь промахнется и как стукнет этого типа камнем по руке, по пальцам...
Впрочем, он, кажется, без памяти. Свесил голову на грудь и уже не шевелится.
Черные отошли немного и давай хохотать. А я никак не могу засмеяться, хоть и чувствую, мои спутник не сводит с меня глаз. Еще бы! Ведь он ждет, что я помогу ему продвинуться по службе...
— Десять минут — и уже погас, — говорит он. — Крышка.
— А почему вы сразу их не гасите? — спрашиваю, и голос у меня немного дрожит.
— Раньше гасили сразу, — отвечает Черный. — Только надоело. Никакого интереса, смекаешь? Все одно и то же, не на что глядеть.
Сказал и отвернулся, но я чувствую, он все равно искоса следит за мной.
— Понятно, для тебя оно не так, — продолжает. — Ты ж еще никогда никого не гасил. Если хочешь, попробуй, я не против и наши тоже мешать не станут. И окликает своих:
— Ребята, дадим парнишке позабавиться, пускай погасит этого типа, согласны? Учтите, он Трехвзглядный и притемняется, когда захочет и на сколько захочет!
Тут они все обступили меня и смотрят недоверчиво. Я снял очки, чтоб видеть без ошибки, что происходит.
Мы стоим на самой вершине холма. По небу несутся большие серые облака. Понятно, Черные облаков не видят и Солнца сквозь туман тоже не различают. Что бы они сказали, что бы стали делать, если б знали, что без очков я вижу вдаль не на два и не на три Взгляда, а на сто и даже больше? И что я притемняюсь без передышки с той самой минуты, как проснулся нынче утром, и так — каждый день?
Они бы вырвали у меня глаза и погасили бы меня, уж это наверняка.
— Ну, как? — спрашивает мой Черный. — Не струсишь?
Я опять надеваю очки. Нет больше ни облаков, ни Солнца. Всюду серые сумерки.
Распятый поднял голову и застонал. И тут я решаюсь. У меня нет к нему ни капли уважения (все Факелы дураки, чего они так легко даются в руки Черным!), — но он мучается.
— А для чего вы надели на него шлем? — спрашиваю.
Мой Черный отвечает:
— Такой порядок. Чтоб не собирались любопытные.
— Но он потерял много крови, он уже на три четверти погас! Мне интересно, что осталось от его света. Может, вы снимете с него шлем?
— Сними сам, если хочешь, — говорит Черный.
Он проверяет, хватит ли у меня храбрости... Ясно, меня испытывают! Ну, если он воображает, что я пойду на попятный!..
