Поливку проверяла Ольга. Она наклонялась к самой земле, рассматривая, как стекают по стеблям дрожащие капли. В руках она мяла потемневшие мокрые комочки почвы.
Повинуясь какому-то непонятному внутреннему порыву, Багрецов сбежал с холма, перепрыгнул через канал и, широко раскинув руки, будто пытаясь кого-то обнять, наклонился над серебристой пшеницей.
Мокрые колосья щекотали его лицо, пахло свежестью прошедшего дождя.
От земли поднимался волнующий теплый пар.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СВЕРШЕНИЕ НАДЕЖД
Что мне делать,
если я
вовсю,
всей сердечной мерою,
в жизнь сию,
сей
мир
верил,
верую.
В. Маяковский
ГЛАВА 1
ВСТРЕЧИ В МОСКВЕ
Довольство
неважное зрелище.
Комсомольский характер
крут.
В. Маяковский
Наши друзья возвратились домой.
Прошло лето. В трудах и заботах незаметно пролетела осень. И вот в конце ноября в один из воскресных дней Багрецов снова вспомнил ночи на холме.
Да, это было ночью. В последний раз он с Тимофеем осмотрел водоем, проверил турбину и генератор, управление с диспетчерского пункта. Вадим вспомнил, как в эту ночь он и Бабкин молча спустились с холма, прошли вдоль канала, где отражалось звездное небо, и так же молча, не проронив ни слова, сели в машину. Каждый по-своему вспоминал месяцы, проведенные в Девичьей поляне.
Сегодня - настоящий зимний день. Вадим стоял у окна своей маленькой комнатки, бывшей "детской", где он вырос. На всех ее стенах висели полки с книгами. На низком потолке прилепилась карта СССР. Удобно лежать в кровати и мысленно путешествовать по стране. На месте, где должна быть Девичья поляна, светилась маленькая серебряная звездочка. Она всегда напоминала Багрецову о лампе на холме.
Тесно в комнате. На столе, на шкафу, всюду громоздились самодельные радиоприемники, какие-то аппараты. Конечно, комната была слишком мала, но Вадим считал, что только лаборатория института лучше его родного уголка. В лаборатории светло, просторно, и, кроме того, за соседним столом сидит Тимка. А это тоже что-нибудь да значит...
Однако почему-то именно сегодня Вадим поймал себя на мысли, что не было у него лучше "рабочего кабинета", чем в Девичьей поляне. Сладкое волнение охватывало Вадима, когда он вспоминал об этом сарае, где сквозь дыру в соломенной крыше тянулись солнечные лучи.
И сейчас светит солнце... Блестит на крыше только что выпавший снег... Синие тени легли на тротуары... Люди с поднятыми воротниками куда-то бегут, торопятся.
Деревья Сокольнического парка подняли вверх, как штыки, голые черные прутья. А внизу на соседнем дворе - деревянная горка, покрытая льдом... Ребятишки на санках... Сквозь двойные плотные рамы доносится их громкий смех.
"Мороз и солнце. День чудесный..." - начал было вспоминать Багрецов любимые стихи, но снова его мысль возвратилась к Девичьей поляне. Пушкинские стихи хорошо читала Стеша... "Вспоминает ли она когда-нибудь о нас? Тимофей как-то между прочим сказал, что получает от нее письма... Тимка скрытный, он не говорит, о чем она пишет... Ну, это его дело".
Вадим включил приемник.
"Услышь меня, хорошая", - тихо прошелестело в репродукторе.
Ольга так пела. Странное щемящее чувство... Какое-то непонятное сожаление. Опять вспоминается холм, освещенный луной... девушка, идущая навстречу... Довольно!
Багрецов подошел к двери. Она автоматически открылась. Фокусы с фотоэлементом. Вместе с Бабкиным делали. Кому они сейчас нужны?
"Тимка задерживается, - подумал Вадим, взглянув на часы. - Он обещал прийти к десяти".
Бабкин жил один. Во время бомбежки в Минске погиб его отец - мастер одного из московских заводов. Мать Бабкина умерла уже после войны от тяжелой болезни.
В семье Багрецова скромный и трудолюбивый Тимофей стал желанным гостем. Мать Вадима - детский врач - всегда беспокоилась о Бабкине, если он по своей щепетильности, не желая надоедать, долго не приходил, Заметив кашель и насморк у своего любимца, она обязательно, несмотря ни на какие его сопротивления, выслушивала Тимофея и прописывала лекарства. Он очень стеснялся, считая для себя неудобным лечиться у детского врача. Мать Вадима была другого мнения. У Зинаиды Павловны Багрецовой, так же как и у большинства матерей, сын и его товарищи все еще считались детьми.
Вот и сейчас она без стука вошла в "детскую".
- Вадик, - обратилась к сыну Зинаида Павловна, придерживая старомодное пенсне. - Там к тебе пришли...
- Спасибо, Мама. Но прости меня, - недовольно сказал он, - сколько лет я тебя прошу, чтобы ты не называла меня Вадиком. Пойми, что я уже студент, меня только в детском саду этим... Вадиком называли.
- Да что ж тут плохого, Димочка? - Зинаида Павловна смущенно сняла пенсне.
- Мамочка, милая моя! Ты же меня и при товарищах Вадиком зовешь... Хочешь, я перед тобой на колени стану? - Димка со смехом бухнулся на пол. - Умоляю, не надо Вадика.
- Ну, хорошо, хорошо! Встань, простудишься! Да переоденься скорее.
Вадим осмотрел свой костюм. На нем была синяя рабочая куртка, во многих местах прожженная паяльником и закапанная канифолью.
- Ничего. Тимка меня и не в таких видах видел. Тащи его сюда.
Зинаида Павловна загадочно улыбнулась.
- Тимочка еще не пришел. Там у тебя другой гость... Я ее проводила в столовую.
- Как ее? - спросил Вадим и вдруг вспыхнул.
- Да ты не красней, - рассмеялась мать. - Ничего тут нет особенного, я полагаю. Кстати, - все еще продолжая улыбаться, заметила она, - девушка мне понравилась... Очень приятная, вежливая, серьезная и к тому же... весьма хорошенькая...
Димка нервно провел пятерней по шевелюре. Вот еще напасть! Никакая девушка к нему не могла прийти. Да если бы это и случилось, то мама знает всех его знакомых.
Он стащил с себя куртку и бросился к шкафу за костюмом.
- Только, пожалуйста, не забудь, что я тебе говорил, - предупредил он мать. - У меня есть полное имя.
Зинаида Павловна вздохнула. Растут дети, растут. Скоро будут звать их по имени-отчеству.
Она закрыла за собой дверь.
"Вадик" метался по комнате и искал куда-то запропастившиеся новые ботинки.
В коридоре на вешалке он заметил маленькую шубку из розоватой цыгейки. Нет, такой он не видел ни у одной из своих знакомых студенток и лаборанток института. У двери стояла тщательно упакованная корзинка.
Подойдя к зеркалу, Вадим в последний раз оглядел себя со всех сторон, поправил волосы, чтобы они казались еще пышнее, и с замиранием сердца направился в столовую.
За столом сидела Ольга.
Сердце у Вадима екнуло. Что-то будто оторвалось и скользнуло вниз. Он не понимал, почему это случилось. Может быть, и не Ольга была в этом виновата, а воспоминания о ночах на холме, о всем том светлом и радостном, что было в Девичьей поляне.
