а?
Он, по-видимому, хотел ухмыльнуться, но лишь передёрнул щеками от боли.
– Мы-то… – хмыкнул Иван, поглядывая на Учителей. – Ты лучше сидел бы у меня тут и никуда не рыпался. А то, видите ли, ему прогуляться захотелось. Вот на мордобой и нарвался.
Симон и Сарый, введённые в курс случившегося, помалкивали. По их мысли, пусть Дигон выскажется, стряхнёт напряжение, чтобы после с ним поговорить спокойнее.
– Ничего, впредь наука, – отозвался Сарый на последнюю реплику ученика.
– Кому? Ему или мне? – недовольно спросил Иван. – Хорошо рассуждать, сидя себе… – Он оборвал себя, заметив осуждающую покачку головы Симона и появление обиженной мины на лице Сарыя. – Что будем делать, Учители? В который раз уже ставлю этот вопрос… Конечно, не сразу. Но, хотели мы того, или нет, а разворошили осиное гнездо. А кушеры могут контролировать не только широкую полосу времени, но и большой промежуток. Вначале я подумал, узнав видение Дигоном дороги времени, о контроле узкой части поля ходьбы. Но кушеры и сам он проявились на Пулковских высотах в точке зоха входа в Кап-Тартар.
– Не… – протолкнул Дигон сквозь зубы. – Там… перемычка… для входа.
– Там скрещение струн, – поправил Симон.
– Вы об этом знали? – Симон на вопрос Ивана кивнул. – Но мы с вами, когда шли на встречу с Дигоном…
– Мы с тобой можем не замечать струн. Ты – тем более. Я ведь тебе уже говорил. Для нас с тобой поле ходьбы существует, так сказать, по-настоящему. Для большинства же ходоков доступны единицы струн и переход с одной на другую порой затруднителен, а то и не возможен.
– Но тогда мы можем подкрасться к логову Ждущего по параллельной струне и…
– Да, – сказал Симон. – Подойти можно. В первый раз, когда Дигон вышел из Кап-Тартара, мы с ним так и сделали. Потому он смог воспользоваться Камнем Памяти.
– У вас, Дигон, в вашем времени, есть переход между полосами… струнами времени. Так?
– Нет. Наше настоящее… Это где в”ыг сейчас живёт, уже ушло вперёд лет на двести от перехода.
– Ты мне об этом не говорил, – укоризненно сказал Симон. – Но тогда как же ты вернулся в будущее? Ты тогда не мог ориентироваться на дороге времени.
Лицо Дигона застыло отталкивающей маской.
– Наверное, – проговорил он и надолго замолчал. – Не знаю… Ты меня отпустил, и я пошёл… В”ыг тогда уплыл, а он, наверное, меня позвал.
– Кто он? Кто позвал?
– Он… Навырг… Камень Памяти.
– Так, так… Значит, Навырг – это Камень Памяти, а Рюноша…
– Плохой Камень.
– Сочувствую. Но когда Навырг позвал тебя, что ты ощутил? – спросил Симон и подстегнул: – Ну, вспоминай!
Но Дигону, похоже, вспоминать было нечего, ибо он, как в забытьи, повторился:
– Он позвал меня.
– Что было потом?
– Я пришёл… Он был один… Я приложился к нему лбом и всё вспомнил.
– Не знаю, запретные это темы для него или нет, но разговаривать с ним хуже, чем с первоклассником, которого заставили пересказать только что прочитанное. До скончания века будем из него выдавливать информацию по капле.
– Другого у нас нет, Ваня… Не горячись! Медленно – да, но ведь мы кое-что уже знаем. И ещё, надеюсь, узнаем.
– Мне кажется, – негромко сказал Сарый, переставляя тарелки на столе, – в основе всего этого лежит способность кушеров или Камня какого-то лишать ходоков поиска направлений на дороге времени. Может быть, он что-нибудь об этом скажет? Как они и что при этом делают?
Ивану что-то не понравилось в словах Учителя. То ли настороженность и неуверенность, то ли отстранённость, мол, моё дело сказать, а вам делать. Поэтому он отозвался на мысль Сарыя неожиданно для того резко:
– Вы думаете, нам это важно знать?
– А что нам важно знать? – словно ожидая именно такого поведения со стороны ученика, уязвлённо ответствовал Сарый. – Нам надо хотя бы что-то знать, если мы хотим выделить суть. Я пока что не могу этого сделать, а ты, похоже, сделал. Так что?
Иван, в свою очередь, не ожидавший ничего подобного от молчаливого до того Учителя, насупился. Его и так тяготила возня с Дигоном, а тут он оказался крайним во всей этой нелепой, по его мнению, истории, участником которой стал не потому, что ему хотелось, а навязанной самими Учителями.
Всеми тремя.
И – действительно.
Дон Севильяк привёл этого подарка, утверждавшего о народной памяти в веках ему за доброе дело, если он его выведет из Кап-Тартара.
Симон посоветовал протащить сектанта через неодолимый для того барьер между мирами, и сам отвёл его, по сути, под ручку в нужную точку зоха.
А Сарый…
Ну, этот с удовольствием и злопыхательством отпустил Дигона на прогулку по городу, предоставив ученику суматошно мотаться в реальном и временном мирах, подраться с кушерами и вновь пробить это сектантское чудо к себе домой…
И после всего этого – к нему же претензии!
Он встал во весь свой рост и по-армейски чётко и громко, чтобы слышали все и потом не ссылались на глухоту, проговорил:
– Вот что, Учители мои дорогие! Вы тут с ним разберитесь сами, выделите важное и полезное, а потом мне доложите!
И ощутил ностальгическое чувство утраты – почему он не остался в армии? В которой всё отлажено, продумано, регламентировано и ясно. «Есть» или «слушаюсь»! И вся недолга… О чём-то важном думает начальство, конкретизируя придуманное в приказах. Дан приказ – и точка! Приказы не обсуждаются, а выполняются. Выполнил, доложил и… свободен до следующего приказа…
И думать ничего не надо!
…Но как он злился когда-то, будучи в армии и выполняя порой дурацкие, по его представлениям, приказы, а то и разноречивые, никчёмные, иногда и грязные по своему содержанию или направленности. Мыслилось, нужна свобода действия, собственное понимание необходимости и важности…
Вот он теперь это получил сполна!
И ему это, оказывается, совсем не нравится.
А что ему, собственно, нравится?
Равнодушно изучив распухшую физиономию Дигона, посмотрев на улыбку Моны Лизы Сарыя и задумчивого Симона, Иван стал на дорогу времени.
Поздний вечер на Пулковских высотах встретил его, вновь разгорячённого и нервно вздёрнутого, прохладой. Подул сильный северный ветер, нагнал облака.
Несмотря на свежесть и ветер, в округе пахло чем-то странным и противным, так пахнет в рыбном магазине, где плохо хранят товар. Принюхиваясь, Иван стал оглядываться, но шорох за спиной заставил его резво обернуться. Ил-Лайда бросилась ему на шею со слезами радости, словами каких-то упрёков и любви…
Они расстались с нею в поле ходьбы, как только он вынес её через барьер из Кап-Тартара и опустил на землю.
– Я буду тебя ждать сегодня же. Во время, когда совсем появятся звёзды.
– Но там тучи всё небо затянули.
– Звёзды есть всегда, даже если будут тучи, – наставительно сказала она. – Разве ты не знаешь?
– Знаю. Но не забудь одеться. Там… тогда будет совсем холодно. А ты…
Она засмеялась.
Полураздетая, только-только выдернутая из-под ласковых горячих лучей Кап-Тартара, она излучала теплоту.
– Я ждала тебя. Мне с тобой не холодно.
– Но
