— Вот именно, Слава, тебе уже тридцать пять. Последний год комбинаторного возраста. И ты сама знаешь, что я права.
— Ты права, мама. Но мы, кажется, договаривались НИКОГДА это не обсуждать.
На слове «никогда» ее маска тоже треснула, поползла в стороны невидимыми лучами, стягивая кожу. Звенислава потянулась к тумбочке, нашаривая тоник. Согласно инструкции, эффект гарантирован, если держать маску на лице сорок минут. Никогда в жизни ей не достигнуть гарантированного эффекта.
Никогда нынешнее топтание на месте не прорастет в новое качество. Концерты в тесных и часто полупустых залах университетов и районных филармоний, прокуренные студии в подвалах, полулегальные диски без указания тиража — она давно бы все это бросила, если б не мама. И если бы не квелая надежда на внезапное утреннее пробуждение — знаменитой. Настолько, что ее звонкое имя донесется и до…
Звоночек!..
Надежды с большим скрипом доживают до тридцати пяти.
— Чуть не забыла, — добавила мама совсем другим голосом. — Тебе звонил Андрюша Багалий.
— Видел тебя в метро, на эскалаторе, — сказал Андрей.
Звенислава усмехнулась; надо же, не показалось.
— Ты ездишь на метро?
— Бывает. Ехал на важную встречу и попал в пробку. — Он улыбнулся в ответ: вспыхнувшая в темном зале цепочка огоньков рампы. — Если б не опаздывал, попробовал бы догнать. А потом подумал: вдруг ты не сменила телефон?
— Да, мы с мамой живем все там же.
Она давным-давно не была в таком дорогом ресторане. Последний раз — с одним депутатом, поклонником ее Творчества с большой буквы, на которого мама возлагала большие надежды, развеявшиеся после весьма недвусмысленного намека на сессийные каникулы и уютный охотничий домик. Прочие поклонники предлагали рестораны рангом ниже, а значит, на потенциальных меценатов не тянули.
Андрей тоже выглядел респектабельно и дорого, потрясающе вписываясь в интерьер: казалось, жемчужная обивка кресел специально подобрана под светло-серый тон его костюма. Сверкающе выбрит, стрижка явно из салона красоты. Ногти на хрустале ножки бокала были отшлифованы и чуть-чуть поблескивали бесцветным лаком. Звенислава в своем концертном платье, расшитом люрексом, с самодельной прической и макияжем чувствовала себя мишурной подделкой под драгоценность.
— Как твои дела?
Он отпил глоток белого вина и прищурил длинные глаза. Звенислава судорожно проглотила кусочек пармезана. Ей казалось, что все на нее смотрят. Впрочем, других посетителей здесь не было; но все равно — официанты, метрдотель, хостесса. Смотрят и определяют профессиональным взглядом как дешевенькую подружку делового человека, позволившего себе расслабиться на один вечер.
— Ничего. Записываю новый альбом. Потом поеду в концертный тур… и клип, может быть, снимем, если найдем спонсора.
Поперхнулась, лихорадочно запила вином подступивший кашель. Не собиралась она этого говорить! Ни за что не собиралась; и резко прервала вчера мамины стратегические рассуждения о старой студенческой дружбе и крупной компании с многомиллионными оборотами… «Перестань считать чужие деньги. ЧУЖИЕ, понимаешь?!.»
Поторопилась с вопросом:
— А ты?
Андрей усмехнулся:
— Замдиректора. Уже десятый год… и, похоже, это надолго. Мой старик так просто от дел не отойдет. А ведь большинство людей его возраста ломаются, не выдерживают конкуренции с комбинаторированным поколением.
— Да. — Она кивнула в поддержание светской беседы. — Мой отец недавно вышел на пенсию. Теперь вот не знает, чем себя занять. Покровительствует каким-то композиторшам-попсовичкам, даже пытается регулировать мой репертуар. Тоже, наверное, не от хорошей жизни… ну, передо мной-то ему нечего комплексовать.
И снова сболтнула совсем не то; прикусила язык. Сколько можно размахивать, как флагом, той торопливой, скомканной процедурой пятнадцатилетней давности— в компенсацию и оправдание всех этих бессмысленных лет? Электроды к вискам, абракадабра на компьютере, щелчок — «Рекомбинаторика завершена! Следующий». Кстати, кто был тот следующий, да и был ли вообще, она так и не узнала: из соображений конфиденциальности из лаборатории выпускали через другую дверь.
В галстуке Андрея мерцала булавка со скромной жемчужиной серо-лиловатого оттенка. Стоит, наверное, не дешевле производства средненького клипа… Резко оторвала взгляд — будто колючую шишку репейника от платья.
— У тебя очень хороший репертуар.
Звенислава изумленно подняла голову, напоролась на его глаза. Играем в светские комплименты? Андрей по определению не мог ничего знать о ее репертуаре.
— Очень хороший, но… как бы это сказать? — Прищелкнул пальцами, подыскивая слово; не нашел, махнул рукой. — В общем, не для концертов, не для клипов, даже не для записи. Чересчур личное, внутреннее. Настолько, что даже несколько чужих, случайных слушателей — уже профанация… Ты меня понимаешь?
— Нет! — Ее удивление перерастало в досаду: слова, общие, пустые слова!.. — Где тут логика? Я ведь чего только не пела: классику, романсы, рок-баллады, даже кое-что свое… Ты просто не знаешь.
— Знаю.
Он снова улыбался. Отсветы свечей на ослепительно белой скатерти тончайшего шелка.
— У меня есть все твои диски. Все четыре. Даже тот, который пустили под бульдозер за компанию с той пиратской студией… один оптовик успел закупить партию, а тебе, наверное, и не сказали. В общем, бывают в жизни ситуации, когда я слушаю Звениславу. Один. Пробовал по-другому, с друзьями, с женщинами, — не то. Нельзя.
Подошел официант, поменял сервировку, окинул подружку богатого человека профессионально равнодушным взглядом. Звенислава молчала. Про бульдозер — это уже не общее место. Значит, действительно разыскивал диски. Именно разыскивал, вылавливал; иначе не скажешь, если учесть их настоящие тиражи. Вряд ли сам — откуда у замдиректора крупной компании столько свободного времени? — наверное, поручил сбор коллекции специальному человеку. И слушал потом… со своими женщинами.
Зачем ему это было нужно? Самоутверждение? Весомый аргумент в пользу правильности принятого когда-то решения, единственно верного пути, избранного раз и навсегда? Дорогая и респектабельная жемчужина на фоне неизвестно куда рвущейся мишуры…
А раз он не выпускал ее из виду, то знал, конечно, что у нее не изменился телефон. Всегда знал. И мог позвонить — в любую минуту.
Пятнадцать лет.
— Так ты записываешь новый альбом? И что это будет?
Отрывисто, почти враждебно:
— Ничего не будет. Ты доволен?
Андрей смотрел со спокойным, доброжелательным удивлением. И в самом деле ее реакция по меньшей мере неуместна. Не гармонирует ни с интерьером, ни с собеседником. Раз уж ты ввязалась в это действо со случайной встречей и романтическим вечером, уважай партнера и декорации. Продолжай вести светскую беседу на правах старого друга. Или, если хотите, во всех смыслах старой и хорошо забытой любви…
