Ну ладно, понимаю, извиняться трудно, да?
— Ты тоже меня прости, я уже пожалел, что так сорвался, — делаю я пилюлю не такой горькой.
Мне незачем строить из себя охрененного мачо, и глумиться над поверженным и униженным противником мне не нужно. Это мою самооценку не повысит. Он, всё равно, будет меня ненавидеть и при первом удобном случае ударит в спину. Но, по крайней мере, может не будет сам провоцировать подобные случаи.
— Ладно, чё, замяли значит, да? — уточняет он.
— Замяли, — соглашаюсь я.
— Слышь, зёма, а чё за зверь такой, а? — интересуется коренастый, рассматривая Раджа.
— Стаффордширский бультерьер, — отвечаю я. — Английская порода. Небольшую берёзу пополам перекусывает.
— Да ты чё? — удивляется он. — Продай.
— Не могу. Он только одного хозяина признаёт. Сдохнет без меня.
— Чё серьёзно? — удивляется он ещё больше. — Типа, как лебедь что ли? Красивый пёс. А ты где брал? Я тоже б себе такую взял.
— Из Риги отец привозил, — продолжаю импровизировать я. — Туда из-за границы завозят.
— А ещё поедет?
— Так он там служил. Он же военный.
— Мля… Слышь, Рыжий, в Риге никого нет у тебя?
Тот машет головой.
— Хорошая животинка. Если берёзу, то и руку запросто перекусит, а может и ногу, да?
Вот как бывает, человек явно криминального склада, закостеневший во грехе, так сказать, а видишь как к живому тянется, прямо сердцем расцветает.
— Ну чё, всё тогда? — спрашивает Рыжий.
— Выходит, всё, — соглашаюсь я.
— Замирили?
— Ну, да.
Они уходят, а я иду к Наташкиному подъезду. Захожу и тихонько зову:
— Наташа, Андрей!
Тишина.
— Ау! — ещё раз зову я.
Наверное в квартиру поднялись. А какая квартира? Этого я и не знаю. Вроде как считается, что это само собой разумеется, но вот… И что, все квартиры теперь обходить? Ну блин, мент в просак попал.
Но подмога приходит, и приходит она со стороны Раджа. Он уверенно поднимается и останавливается напротив двери на втором этаже.
— Раджа, точно? Не прикалываешься? А то может мстишь за то, что я про тебя наговорил коренастому парню с криминальной внешностью?
Радж фыркает, усиленно машет хвостом и нетерпеливо гавкает. Дверь тут же открывается и из неё выглядывает взволнованная Рыбкина.
— Цел? — спрашивает она.
— В смысле? — как бы не понимаю я.
— Что в смысле, бока не намяли тебе?
— Ах это, — я улыбаюсь, — нет, не намяли. Ещё не родился тот, кто сможет мне бока намять.
— Хвастунишка, — криво улыбается она. — Я минимально одного такого человека знаю. Заходи, чего стоишь, вон собачка с ума сходит, как зайти хочет.
И верно, Радж весь раскачивается от движений своего хвоста. Переминается с ноги на ногу и то и дело оборачивается на меня, мол идёшь или что ты там вообще? При этом он поскуливает, охает, хрипит и, того и гляди, сорвётся в лай.
— Да ладно, Андрюхе в интернатуру свою чесать пора.
— Да заходи уже, чай с вишнёвым вареньем попьём. Вишнёвое варенье. Эй… Вишнёвое варенье. Что, больше не работает?
Это типа триггер такой, надо при этих словах слюни пускать?
— Я научился держать себя в руках, — отвечаю я и делаю Раджу сигнал заходить.
Он несётся в квартиру и начинает лаять, как сумасшедший. Я снимаю куртку, а Наташка подаёт мне тапочки. Всё-таки она настоящая красотка с большим потенциалом, юная лань, с румяными ланитами, тёмными, тяжёлыми, слегка вьющимися волосами до плеч. Тонкая девичья фигурка, ножки… Эх, где мои семнадцать лет…
Я прохожу и осматриваюсь. Собственно, всё как у нас. Квартира точно такая же, только на втором этаже. Крашеный пол, старенький диванчик, сервант…
— И кто этот человек?
— Какой человек? Который бока тебе намять сможет? Я, конечно. Сомневаешься?
Она смеётся. Ну, и я тоже.
Мы заходим на кухню. Трыня самозабвенно пьёт чай с вареньем. Моим, судя по всему.
— А где отец, на работе? — спрашиваю я. — Воскресенье же.
— У него выходных не бывает. Придёт скоро.
— У-у-у, — тяну я, — надо делать ноги, а то начнёт на мозги капать.
— Ладно тебе, — улыбается Наташка. — Испугался папку моего. Садись давай.
Я сажусь. Она ставит передо мной кружку с душистым, свежезаваренным чаем.
— Ух-ты, со смородиной что ли?
— Со смородиной, иван-чаем и вишнёвым листом, твой любимый.
Надо же, у меня тут оказывается даже любимый чай имеется. Она ставит вазочку с вареньем, наклоняясь через меня, и как бы случайно прижимается ко мне грудью. Ох, Наташка-Наташка… Но я, конечно, не реагирую. Разве вправе я реагировать на девичью чистую красу? Я ведь с секс-бомбами дело имею, с такими, как Таня и Лида, со жрицами страсти. А после них стыдно как-то…
Так что, мы пьём чай и болтаем ни о чём. Собственно, болтаем мы с Наташкой, а Трыня молча наяривает варенье.
Радж с упоением грызёт косточку, припасённую для него хозяйкой.
— Андрюх, ты прям как Карлсон, — улыбаюсь я.
— Спокойствие, — с серьёзным видом кивает он, — только спокойствие. Дело житейское.
— Андрей, ты с Юлей-то не встречался больше? — спрашивает Рыбкина, а сама подозрительно поглядывает на меня.
— Нет, — внезапно краснеет Трыня.
— А чего? — наседает она. — Пригласил бы её куда-нибудь. В кино, например, или в кафе. Мороженым бы угостил.
Трыня бурчит что-то совершенно невразумительное, и Наташка от него отстаёт. Мы ещё какое-то время сидим за столом и начинаем собираться. Дядя Гена не появляется и мы обходимся без выноса мозга, что само по себе очень даже неплохо.
Посидев ещё какое-то время, мы уходим.
— Андрюх, а правда, чего ты теряешься? — спрашиваю я. — Юлька прикольная девчонка. Позвони ей да своди куда-нибудь. Насчёт бабосиков не парься.
— А?
— Насчёт денег не переживай, я подкину маленько. На погулять хватит. Ты телефон у неё узнал?
— Неа, — машет он головой.
— Ну, ты конечно лоханулся немного. Я у Витьки узнаю. Она сейчас у него обитает, а у него телефона нет. А хочешь? Хочешь к нему сходим? Я только собаку домой заведу.
— Не, ты чё! Как мы сходим-то! Не пойду я!
— Ну и балбес. Так бы вообще было органично. Пришли, посидели маленько да и всё. Возьмёшь телефончик в непринуждённой обстановке и дело в шляпе.
— Нет, я сказал, — психует Трыня. — Чё ты на меня навалился? Позвоню потом.
— Ты что, комплексуешь что ли?
— Эт чё значит?
— Ну, типа стесняешься?
— Да, блин, ну что ей со мной делать, я вон интернатовский, а у неё и нормальные пацаны наверно есть. Она вон какая классная.
Смотрю, «блин» нормально прижился в его речи.
— Хм. Я тебе один умный вещь скажу, только ты не обижайся, да?
— Да ну тебя, — отмахивается он.
— По сравнению с обычным «нормальным», — я показываю пальцами кавычки, — пацаном, который сидит у родичей на шее и жизни не знает, у тебя сто баллов преимущества. Ты самостоятельный, ты крутишься и выживаешь в конкретно жёстких условиях, а значит и девчонке своей можешь дать гораздо больше.
Он смотрит на меня практически, открыв рот.
— Но при условии, конечно. При условии, что помимо ауешной стороны жизни…
— Какой? — перебивает он.
— Ну, разбойничьей, той, где Кахи и прочее отребье. Так вот, помимо этой стороны ты должен развиваться. Не только физически, но и культурно. Читать, смотреть кино, учиться и стараться узнавать не только то, что в учебнике, понимаешь? Надо быть разносторонним человеком. Одной практической жилки и жизненного опыта мало. Пойдёшь в училище, добьёшься больших высот, если… Если! Запомни! Если будешь над собой работать. Не сильно занудно объясняю?
— Есть малёха, — усмехается он.
— Зато правда. Кто тебе правду скажет?
— Ну, такую правду училка каждый день впаривает.
— Вот и прислушайся. Я-то не училка.
— Да чё-то не уверен уже, — смеётся он. — Похож больно.
Смеётся, но я вижу, что что-то из моих слов проникает ему в голову.
— Ты Стругацких читал? — спрашиваю я.
