— Я думаю, и Андрюха Терентьев, Трыня наш, тоже бы захотел позаниматься.
— Ну, ты прям целую команду хочешь пристроить. Не знаю. Я сам там без году неделя.
— Ну ты же там всех знаешь по прошлым делам ещё.
— Знаю так-то, но у нас сейчас начальник училища новый, так что неизвестно, какие порядки. Я же только прибыл считай и сразу на больничный. Пойду вот завтра. Буду уже помаленьку втягиваться в процесс.
Часов в пять приходит Трыня. Выглядит он немного взволнованно, но ничего не объясняет.
— Потом поговорим, — бросает он, когда я пытаюсь выяснить в чём дело.
Мы болтаем, тренькаем на гитаре, вернее воем и ревём на гитаре и уламываем папу пробить нам пару раз в неделю возможность тренировок. Андрюха прям очень сильно загорается этой идеей, и отец обещает сделать всё, что возможно.
Потом ужинаем. Со дня рождения уже ничего не осталось. Поэтому мы с Трыней едим магазинные пельмени, а родители паровую рыбу. Нам тоже предлагают, но мы отказываемся. Я эти смешные подушечки, помню, в детстве любил. Практически та же колбаса, только в тесте.
Нет, вру, конечно. Вкус совсем другой, от колбасы и близко ничего нет, только консистенция. Некоторые пельмешки развариваются, сбрасывая свои шкурки из теста, и остаются голыми, маленькими розовато-серыми пенёчками или пеллетами, чтобы не сказать чего похуже.
В моей глубокой тарелке оказываются и разваренные, и не разваренные, и пенёчки, и шкурки. Я заливаю их густым слоем сметаны и посыпаю чёрным перцем. Самое смешное, что мне это безобразие нравится. Я просто кайфую от него. Да ещё и с кусочком чёрного хлеба. Просто атас. Каждый день есть не буду, но в охотку, первый раз лет за тридцать… Просто огонь. Мама смотрит с удивлением, а я наяриваю, только за ушами трещит.
Наевшись и напившись чая, выходим на улицу, погулять с Раджем.
— Ну, рассказывай, конспиратор, что там стряслось? — спрашиваю я. — Выдержка у тебя, как у Штирлица, конечно. Молодец.
— Да чё рассказывать? Ты же и сам поди знаешь.
— Про одноногого что ли? — спрашиваю я.
— Ага, — кивает Трыня.
— Я не всё знаю. Расскажи, чем там дело кончилось, если в курсе.
— Ну ты матёрый, конечно. Я, если честно, опупел конкретно. Как ты вообще пятерых уделал? Я не всё знаю, но у нас интернат весь день сегодня кипит. Все про крутого Бро говорят.
— Ну, расскажи, что знаешь.
— Во первых, я чуть не поседел, как Брут, когда узнал, что тебя к Джагиру поволокли.
— Какой ещё Брут?
— Ну, этот, Хома, из Вия, — пожимает он плечами.
— Смотри-ка, — удивляюсь я, — ну-ну, продолжай. А, нет, погоди-погоди. А если бы его план увенчался успехом, ты бы перестал со мной общаться?
Трыня зависает сначала, но быстро соображает, о чём речь.
— Во-первых, — говорит он с обидой в голосе, — они бы тебя так отделали, что ты бы ещё нескоро смог общаться, если вообще смог бы. Въезжаешь, да? А, во-вторых, нет, я бы не перестал.
— Ладно, — я приобнимаю его за плечо, — извини, что спросил. Правда. Глупость сморозил.
— Фигня, — великодушно прощает он. — Ну, короче, я не знаю, как ты это сделал, но ты теперь легенда.
— Легенда о динозавре, — говорю я. — Хреново, вообще-то. Легенду все хотят сокрушить, а мне это вообще не надо.
— Ну, теперь ничего не поделать. Короче. Джагир и Цыган в больничке. Цыган в розыске был и Боня тоже. Цыгана взяли. У него рожа ошпарена, но как бы не сильно. Глаза не пострадали. И сотряс у него. Конь в норме. У Фета челюсть сломана и зубов нет. У Джагира черепно-мозговая, но вроде очухается. У Бони сотрясение по ходу, но он в больничку не ходил. Конь вообще огурцом, ничё не сломано. Боня и Конь свалили оттуда, они не при делах как бы. Конь самый молодой. Он у нас в десятом классе учится. А Боня и Фет тоже у нас учились, ну, раньше, то есть. Менты вроде на пьяную драку решили всё списать. У них праздник, Цыгана поймали, хотят на него всё и повесить. Может и Джагиру тоже чего припаяют.
— Кто что говорит? Не ваши пацаны, естественно, а от блатных какие разговоры слышны? Или от Кахи что-нибудь?
— Каха говорит, что Джагир сам виноват, беспредельничал, и за него никто впрягаться не будет. Короче, это типа его дело. Ещё сказал, что никогда не говорил, будто ты на Джагу катил. Что не знает, с чего он это взял. Так что это дело чисто одноногого и тех, кто в нём участвовал. В общем, все умыли руки. Ещё сказал, что с тобой не закончил, что типа у него к тебе старый счёт остаётся, но сейчас пока не время. А потом, когда время придёт, он с тобой рассчитается. Пацаны говорят, что он просто ссыт и так типа на тормозах хочет спустить. Ну и вот. Конь язык в одно место засунул и ничего никому не говорит. Боня где-то шкерится, но за тобой вряд ли пойдёт. Все пацаны хотят научиться махаться, как ты. Но только теперь если чё, если кто захочет тебя загасить, будут на тебя целой толпой ходить. Имей в виду.
— Придётся стать Шаолиньским монахом и Брюсом Ли.
— Это чё значит?
— Потом расскажу.
— Ладно. Короче, это Каха говорит, но как там на самом деле, я не знаю.
— Слушай, — говорю я. — Я теперь с тобой по улицам не буду ходить. Надо нам затаиться. Конспирацию соблюдать. Во-первых, будешь моими ушами, а во-вторых, тебе самому лучше не афишировать наши дружеские отношения. Спокойней будет. А про Рыжего, кстати, ничего не слышно?
В это время из-за угла дома появляется Рыбкина.
— О, мальчики, привет! — говорит она, подбегая к нам. — Давно гуляете?
Радж радостно лает, приветствуя её появление.
— Да, — отвечает Трыня, — давненько. Я вот собираюсь к себе уже возвращаться. А ты откуда и куда?
— Я к Ленке Мироновой ходила из параллельного класса.
Я поворачиваю голову и вижу, как из-за того же угла появляются ещё две фигуры и одна из них кажется мне знакомой. Ёлки… так это же Рыжий, собственной персоной. Неожиданно…
— Так, — говорю я. — Быстро. Андрей, бери Наташку и веди в подъезд.
— Почему это? — удивляется она.
— Быстро и без разговоров. В Наташкин идите, чтоб он тебя не срисовал, понял?.
— А… — начинает она, но встретившись со мной взглядом, тут же осекается.
— Мухой, я сказал.
Она недоумённо смотрит на меня, но позволяет быстро сориентировавшемуся Андрею увести себя к подъезду. Я же поворачиваюсь в сторону пришельцев и иду им навстречу. Сделав несколько шагов, останавливаюсь. Радж подбегает ко мне и становится чуть впереди, внимательно глядя на приближающихся людей.
Они останавливаются в паре шагов.
— Здорово, Бро, — неприязненно говорит Рыжий.
Руку он держит на перевязи, и манерно оттопыривает указательный палец, замотанный, как колбаска. Рожа чёрная, даже в сумерках это хорошо видно. Рядом с ним стоит крепкий коренастый парняга лет тридцати. Он в спортивной шапочке и короткой кожаной куртке. Лицо безразличное. Глаза пустые. Думаю, он опасный и неудобный противник.
— Здорово, коли не шутишь, — отвечаю я. — Какими ветрами вас надуло?
— Это что ли и есть твоё Бро? — спрашивает коренастый.
— Ага, он, — говорит Рыжий, — Слышь, Бро, мы по твою душу пришли.
5. Решения съезда выполним
Надо, наверное, с Раджой позаниматься, сделать его боевым псом. Хотя, жалко, конечно. Не хочется его мучить, да и в случае реальной заварухи ему может достаться, мама не горюй. Мы стоим и молча смотрим друг на друга. Искры, конечно не проскальзывают, но воздух становится гуще. Ну, говорите, вы же пришли, не я. Чего вам там нужно?
— Короче, Бро… — начинает Рыжий и замолкает, прикусывая губу.
Коренастый безразлично смотревший на меня, поворачивается к Рыжему и в его взгляде появляется любопытство.
— Мля… — мнётся Рыжий. — В общем, хочу замять инцидент… Был неправ.
Чего? Это типа он извиняется что ли?
— Но ты, вообще-то тоже! — голос его делается увереннее и злее, но будто что-то вспомнив, едва начав, он тут же замолкает.
