Скорее всего, это санитарка Кислицына. А кто-то из тех двоих — её брат. Отлично, накроем всю семейку и третьего неизвестного разом. Я подал знак Леонову: подойдём поближе. Он кивнул, взял револьвер наизготовку.
И тут входная дверь распахнулась, выпуская на улицу мужчину. Показываться было рано, мы отпрянули в разные стороны.
Мужчина чиркнул спичкой и закурил. На секунду вспышка осветила его лицо — задумчивое и мрачное. Хотя, я бы и сам на его месте не радовался жизни. После такого косяка самое время в темпе сматывать удочки и покидать насиженное место, не надеясь на чудо.
Но это точно не тип из палаты — кто-то другой, незнакомый.
Докурив, мужчина отбросил бычок и снова зашёл в дом.
Мы переглянулись.
— Пора! — беззвучно прошептал я.
И в эту секунду тишину пронзил женский крик, тут же оборвавшийся на высокой ноте. Сомнений не оставалось, внутри происходит нечто страшное.
Не сговариваясь, мы кинулись к дому.
Глава 9
Хлипкую дверь удалось вынести с одного удара. Я только поднажал плечом и практически ввалился в сени. Следующая дверь открывалась на себя, я рванул за ручку и распахнул её.
Увиденное меня не обрадовало: на грубом дощатом полу два тела, бьющихся в конвульсиях: мужское — принадлежало киллеру, метавшему в меня финку, женское, судя по полноте, санитарке Кислицыной.
Над ними во весь рост стоял человек, куривший на крыльце. В правой руке он держал окровавленный нож.
Очевидно, главарь шайки убрал засветившихся подельников. Опоздай мы хоть на пять минут, застали бы только два трупа, и не факт, что смогли бы напасть на след убийцы.
Я не церемонился: когда бандит ринулся на меня, выстрелил ему в бедро.
— Сука! Ты что творишь?! — заорал он, бросив нож и схватившись за рану.
Я оставил его Леонову, а сам проверил лежавших на полу. Мужчина только что отошёл на тот свет, а вот Кислицына сопротивлялась, жизнь не желала покидать её роскошное тело.
Вспомнив навыки оказания первой медицинской помощи, я перевязал её рану. Если повезёт — дотянет до суда и даст показания на убийцу. Не повезёт, так и хрен с ней, никакой жалости я не испытывал. Из-за этой сволочной бабы в больнице лежит мой сотрудник, который до сих пор не пришёл в сознание. И ещё неизвестно, чем вся эта история закончится для него.
Первыми прибыли медики. Они забрали Кислицыну и увезли на операцию. Фельдшер осмотрел раненого и, похвалив сделанную мной повязку, разрешил оставить его для допроса. Труп (как я и думал, это Кислицын-старший) забрали в морг.
Обыск показал, что основная масса награбленного хранилась в доме: мы нашли в подполе заботливо сложенные тюки с мануфактурой и вещи, соответствующие описаниям награбленного у Кондрюховых и священника.
Можно сказать, джек-пот, только меня это не радовало. Слишком долго гуляли эти сволочи на свободе, слишком много трупов оставили за собой.
Через час мы с Леоновым допрашивали арестованного в моём кабинете. Он назвался Тимофеем Семёновым, работником скотобойни. При нём нашли удостоверение личности на эту фамилию, но я попросил Зимина «пробить» арестованного по всем сводкам. Может, эта шайка успела наследить не только в Рудановске.
— Были ли у вас другие сообщники, кроме Николая и Агриппины Кислицыных? — спросил я.
— Зачем? — Он недоумённо повёл плечом. — Мы прекрасно справлялись с Николаем, а Гаппа… Всего лишь дурочка, которая выпрашивала у брата подарки и путалась с мужиками. Даже с одним из ваших закрутила. Не понимаю, почему Николай не прибил её за это!
— Ладно Кислицына — своё мнение о ней вы уже высказали, но вот ваш напарник… Не жалко было его убивать?
Семёнов ухмыльнулся.
— Конечно жалко, гражданин начальник. Только выбора вы мне не оставили. Сначала Коля не добил легавого у Рвача, потом в больнице сплоховал… Я сразу понял: вы нас найдёте. Тем более, если тот легавый очухается. Ну а Коля мужик хлипкий, долго язык за зубами держать не будет. Если бы вы его арестовали, сдал бы меня с потрохами в тот же день. Так что их жизнь на вашей совести, гражданин начальник.
— Интересный поворот, — удивился столь кривой логике я. — Ты, значит, их приговорил, а виновата милиция.
— А как иначе? На нас столько крови, что я даже не сомневаюсь в приговоре. Не знаю, как вам, гражданин начальник, а мне моя шкура дорога и получать пулю в лобешник жуть как не хочется.
В чём ему не отказать — так в манере держаться. Он не «плыл», не валялся в ногах, не рыдал, вымаливая прощения. Чем больше я с ним общался, тем сильнее понимал, что вижу перед собой зверя в обличии человека.
Ему удалось допечь своей абсолютной непрошибаемостью молодого и горячего Леонова.
— Ты, ублюдок, — заговорил тот, наливаясь кровью, — я вообще не понимаю, почему товарищ Быстров с тобой миндальничает. Будь моя воля, я бы тебя так оприходовал — ни одного живого места бы не оставил! Ты бы у меня до суда не дотянул, подох бы, как последняя скотина, в своём дерьме и блевотине.
Семёнов отреагировал в своей манере — на удивление спокойно. На его лице лишь появилась снисходительная усмешка.
— Чего горячишься, мусор? Можно подумать, у тебя руки чистенькие: юшку не пускал, людей не убивал…
— Людей?! Да я такую мерзость, как ты, за людей никогда не считал! Давил вас гадов и давить буду! Ладно, ты мужиков взрослых резал, но как у тебя рука на баб да детишек малолетних подымалась?! — закричал Пантелей.
Я прекрасно понимал своего заместителя, у меня самого внутри всё бурлило и клокотало, только вот зачем демонстрировать этому моральному уроду нашу слабость? Он ведь даже упивался нашей реакций, словно энергетический вампир. Ему доставляло большое удовольствие наблюдать, как мы приходим в бешенство.
Мне не раз и не два попадались такие выродки. Чем труднее эпоха, тем их становилось больше.
— Слышь, начальник, — обратился Тимофей ко мне. — Убери этого психованного от меня. Не ровён час — с кулаками набросится.
— Пантелей, держи себя в руках, — попросил я. — Неужели ты не понимаешь — ему это нравится.
— Простите, Георгий Олегович. Больше не буду. Давайте продолжим допрос.
Как мы ни крутили с Пантелеем, удалось выбить из Семёнова только признания по делам Кондрюховых и Баснецова. И то, он старательно отводил вину от себя, сваливая убийства на подельника.
С его же слов выходило, что большинство убийств совершил Кислицын. Это он резал и рубил женщин и детей.
— А ведь ты врёшь, — покачал я головой, глядя ему в глаза. — Эти смерти — твоих рук дело.
Он нагло вскинулся.
— А ты сначала докажи, начальник. Пока что тут моё слово против твоего.
— Учитывая, что ты пытался убрать Кислицыных, моему слову на суде поверят, — твёрдо сказал я.
— Ну вот дождёмся суда и посмотрим. А пока буду стоять на своём, — объявил он.
Так и не добившись показаний, я отправил Семёнова в арестантскую камеру. Ничего, покантуется там денёк-другой, дальше будет видно. Даже сейчас у меня вполне хватало материала под расстрельную статью.
Кроме того, появилась надежда получить признания от Кислицыной. Врачи заверили, что жизнь её вне опасности. Пусть роль женщины в шайке не до конца понятна (я всё сильнее утверждался в мысли, что она служила наводчицей да помогала сбывать кое-какую мелочёвку), однако брат наверняка делился с ней какими-нибудь деталями, да и на Семёнова, после того как он пытался её зарезать, у Кислицыной однозначно прорезался такой зуб, которым запросто перекусить можно.
Так что я ожидал скорого пополнения в показаниях.
Тем более я очень сомневался, что Семёнов выдал нам всю шайку. Юхтин ведь стрелял тогда и явно в кого-то попал. У Кислицына не нашли огнестрельной раны, а из Семёнова врач достал одну пулю, ту что в него засадил я при задержании.
Значит, есть кто-то четвёртый, но кто?
— Товарищ Быстров, я даже не представляю, как вы выдерживаете такое! — в сердцах воскликнул Леонов, после того как конвойный отвёл арестованного. — У меня не то что кулаки, всё тело чесалось! Так бы и двинул этому гаду!
