Несмотря на свой гардероб, алкаш оказался подтянут, гладко выбрит, а морда будто вырезана из базальта. Правильные углы черт, как шахтер или комбайнер с плаката.
— Здравствуйте, — я раскрыл удостоверение. — лейтенант милиции Петров. Березов Александр Александрович?
— Он самый, — хозяин зыркнул на меня недобрым взглядом и добавил, будто докладывал. — Одна тысяча девятьсот тридцать седьмого года рождения.
— Можно войти? У меня есть несколько вопросов по поводу вашей дочери.
— Входи, начальник… — хмуро кивнул тот и зашагал в зал.
Я разулся и огляделся. Холостяцкая берлога выглядела просто, но чисто. Только темновато. Видно, шторы задернуты.
Я вошел в комнату за хозяином. Тот уселся в кресло, продолжая на меня коситься исподлобья. Но молчал. Что же он так меня невзлюбил прямо с порога?
— Вам знаком этот человек? — я показал фотокарточку Дицони.
Александр безразлично пожал плечами.
— Это Артур Дицони, — добавил я.
— Цыган, что ли? — нахмурился Березов, играя желваками. — И почему я его должен знать?
—Потому что он встречался с вашей дочерью. Недолго. Примерно полгода назад. Вспоминаете?
— А-а… Так тот самый артист? Заезжий.
— Вы его все-таки знаете? — карточку я все ещё держал в руке, чтобы хозяин квартиры мог всмотреться, если все-таки захочет.
— Дочь что-то рассказывала. Когда жива была, — ровно проговорил Березов.
— Его убили в Москве. Неделю назад.
— Туда ему и дорога, — буркнул тот.
— А что так? — я внимательно следил за его реакцией.
— Приехал, хлыщ столичный! Поматросил и бросил.
Он зло, размашисто махнул рукой. Кажется, стена показного безразличия начала рушиться.
— Расскажите про вашу дочь. Какой она была?
— Зачем? Я думал, вы пришли по поводу ее самоубийства. А вы смерть этого урода расследуете? При чем тут моя Олеся?
— Почему сразу урода?
— Я даже свою дочь не хоронил, — прошипел Березов. — А вы ко мне с этим цыганом прицепились.
Он воткнул взгляд в пол, в потертый линолеум.
— Мне жаль, — сказал я искренне, — как так получилось?
— А то ты не знаешь, лейтенант, — скривился Березов.
Интересно — звания отец Олеси хорошо различает, да и людей в форме, кажется, недолюбливает.
— Нет, — коротко объяснил я. — Я здесь в командировке. Из Москвы.
Сейчас не нужно было ничего объяснять, нужно было дать ему заговорить. Собственно, если б мог, я бы и столицу нашей родины не упоминал. Но Березов посмотрел на меня каким-то другим взглядом. Может, понадеялся, что я тут “за старшего”? И в чем-то таком разберусь…
— А-а… — смягчился тот. — В СИЗО я проторчал. Месяц целый. Как раз, когда дочь погибла. Чтоб всем пусто было…
Зубы его скрипнули, слова как будто не шли на язык, но он продолжил, хоть и коротко:
— Дело мне шили твои коллеги. Но отделался штрафом.
— Что за статья? И почему избрали против вас такую меру пресечения, как арест, если в итоге штраф получили? — недоумевал я.
— Водки будешь? — неожиданно предложил Березов.
Я на секунду задумался. Разговор как-то у нас с ним не клеится. Может, если чокнемся разок-другой, как водится в нашей могучей и необъятной, и дело лучше пойдет? После совместного возлияния люди братьями сразу становятся, и разговоры за жизнь по накатанной прут.
— Наливай, — кивнул я. — И давай на «ты». Меня Андрей зовут.
Березов поморщился, но промолчал. Ну, теперь хотя бы понятно, почему он ментов недолюбливает.
Он сходил на кухню, принес початую бутылку «Столичной», два граненых стакана и банку соленых огурцов.
Выставил снедь на журнальный столик, который когда-то был детским. Но сейчас лак облез, а цветочки и ягодки потускнели.
Молча налил сразу по полстакана и, не чокаясь, выпил залпом свою порцию. Даже не поморщился. Захрустел кривым огурцом, отплевываясь от ветки укропа.
Я последовал его примеру. Сегодня у меня все равно что-то вроде вроде выходного. В ГОВД без нового командировочного делать нечего.
Березов закурил. Я не торопил его с рассказом. Он задумчиво потер виски и начал излагать:
— За спорт меня посадили, гражданин начальник.
— Как — за спорт? — горячительное теплом прошлось по жилам, мне уже самому захотелось поговорить с этим мрачным человеком. Не из-за работы. А просто понять…
— Статья такая есть, незаконное обучение карате, — мышцы Александра под тонкой тканью тельняшки напряглись и вздулись буграми, теперь на алкаша он был совсем не похож.
— Осенью в прошлом году ввели, — кивнул я. — Добавили пункт в 219-ю. Посчитали, что спорт такой воспитывает жестокость в советских гражданах и растит хулиганов. Но, насколько мне известно, на практике за такое редко сажают. Не припомню, что наши рейдовали, отыскивая подпольные секции.
— У нас в стране несколько миллионов человек занимались этим спортом до запрета. Представляешь, если всех сажать, какой резонанс поднимется? Я тут с друзьями по Федерации разговаривал, многих все-таки из них прижали, кто с размахом занятия вел. Но не за карате. Кого за незаконное получение прибыли, налоги же они с секций не платили. Кого за хранение валюты. Был бы человек, а повод найдется — тебе ли не знать. Вот такая вот практика, — хмыкнул Березов.
Но поговорить ему все-таки хотелось, и он продолжил рассказ:
— Я вообще бесплатно обучал. Но у меня в секции сынок одного шишки из Горкома занимался. Гадкий пацан. Папашей кичился и младших обижал. Я его хотел турнуть, но директор школы за него лично попросила. Не мог я ей отказать, ведь занимались мы в школьном подвале. Да и, как бы, руководитель она мой была. Это я сейчас кочегар, а до СИЗО в школе работал. Военруком. Так вот, однажды этому недомерку в спарринге нос свернули. Недоглядел я маленько. Буча поднялась знатная. Директор сразу от меня открестилась, что, мол, знать не знала о подпольной секции. Ей гороно выговор влепил за халатность. Я не стал ее за собой тянуть, легко отделалась. А мне приписали незаконное получение денежных средств — и под арест взяли. Якобы с ребятишек я плату брал. Ладно бы это еще не в школе случилось, а где-нибудь в подвале клуба. Вот и взялись за меня по полной. Я ведь не дурак. Сказал, что не карате это вовсе, а рукопашный бой. Ребятишки у меня многие без кимоно занимались. Не было у них возможности его купить или сшить. Деньги мне приписать так и не смогли, как ни старался папашка того пацана. В общем, промурыжили меня знатно. Зато пошли по всякой ботве педагогической. Дескать, занятия проводились на низком методическом уровне и без соблюдения техники безопасности. И как тренер я не аттестован в Минспорте. Всех собак на меня повесили и следствие затянули. Вот так бывает на практике... В итоге дело в конце концов прекратили, а я месяц в СИЗО за просто так прочалился. Вышел, а дочи нету уже… Вот такие дела, лейтенант. Давай помянем… — Березов съежился, посмотрел пустыми глазами в стену, тряхнул головой и налил нам ещё водки. — Не чокаясь.
— Н-да… — я передернул плечами. — Скверная история. Извини, конечно, за такой вопрос. Но почему Олеся покончила с собой?
Березов опрокинул стакан, залпом выпил. И стукнул им об столик. Выдохнул и проговорил:
— А кто ее знает… Меня-то рядом не было.
— Извини еще раз. Она и правда ждала ребенка?
— Цыган ее с пути сбил, — кивнул Александр. — Сказала, что его ребенок. Я хотел морду ему набить, да только где ж его сыщешь? Он тут недолго ошивался, а потом исчез.
— А что он тут вообще делал? Что-нибудь слышал об этом? Ведь ты знал, например, что он артист.
— Не знаю… Олеся не рассказывала. Да и сама, наверное, не знала. Что мне про него говорить! Олеся, она вообще у меня была девочка тихая, скромная. Простая даже. Хотя училась хорошо. После ПТУ на фабрике швейной работала. И вот в двадцать лет ее не стало… А мне теперь всю жизнь гадай. Что же произошло? И кто виноват…
— Это несчастный случай, Александр Александрович. Но если кто-то и виноват, и я об этом узнаю — обещаю, приму меры.
