Возле «Крейсера» дежурит несколько такси. Кэт кидается к первой стоящей машине и быстро договаривается с водителем.
— Давай доедем до аптеки, — спорю с ней я, — просто бинты купим. Там ничего страшного.
— Это всё из за меня, — повторяет Кэт, — всё из за меня. Какая я дура!
Такси останавливается у поликлиники. Мы проходим внутрь, минуя регистратуру. На мои вялые попытки сопротивления Кэт не реагирует. Она тащит меня через толпу пенсионерок, мамаш со справками в пионерлагеря и работяг с листами профосмотра, как ледокол баржу среди айсбергов.
У кабинета с надписью «М. Д. Силантьева, зам. гл. врача», она коротко стучит в дверь и тут же заходит внутрь.
— Катя? — темноволосая женщина с тонкими чертами лица отрывается от стопки медицинских карт, — Что случилось? Я, вообще-то, занята…
— Вот, — Кэт подталкивает меня вперёд.
Женщина хмурится и недовольно откладывает бумаги.
— Что у вас там?
Вместо ответа, молча расстёгиваю рубашку. М. Д. Силантьева подходит ко входной двери и защёлкивает её на ключ.
— Раздевайтесь.
— Совсем?
— До пояса.
Она срезает ножницами бинты, и я стискиваю зубы, когда подсохшая кровь отрывается от кожи. Шов выглядит неважно, распух и сочится сукровицей.
— Какой коновал вас штопал, молодой человек? — спрашивает врач.
— Не могу сказать, — отвечаю, — был в этот момент без сознания. Так что лично не знаком.
— Ждите здесь, — сообщает она, выходя за дверь и повторяя операцию с ключом, только на этот раз уже с другой стороны.
— Ты куда меня привела? — спрашиваю у Кэт.
Находится в запертом кабинете неуютно. Такое чувство, что М. Д. Силантьева лишила меня возможности сбежать и теперь вернётся с милицией.
— Успокойся, — говорит Кэт, — это моя мама.
Уважаемые опытные фотографы. Прошу простить меня за этот небольшой ликбез. Я выяснил, что многие читатели не сталкивались даже с основами, и надеюсь, что теперь для них постижение фотоискусства станет понятнее и интереснее.
Глава 7
— А почему Силантьева, а не Грищук? — нахожу самое умное, что можно спросить в этой ситуации.
— Мама у нас самостоятельная, — сообщает Кэт.
Похоже, эта черта передаётся в семье по женской линии. Интересно, какая фамилия у Кэт по паспорту? Не удивлюсь, если взяла мамину, чтобы «не влияло». Тяжело, наверное, жить в тени собственного отца.
Поговорить мы толком не успеваем. Ключ в двери снова поворачивается, и в кабинет возвращается М. Д. Силантьева. Даже не спросил, как её зовут, бестолочь.
— Катя, — доктор сурово оглядывает мой голый торс, — подожди в коридоре.
К счастью промолчав, Кэт фыркает и выходит за дверь. У зав. главного врача в руках стальной поднос со скальпелями, ножницами, иглами и другими малоприятными вещами.
— Встаньте, молодой человек, — командует она, — и руку приподнимите.
Сразу видно интеллигентного человека. Многие на её месте начали бы «тыкать» просто из расчёта, что они старше и важней. А здесь вежливость, причём не показная. Глубоко въевшаяся привычка — вторая натура.
Кошу глазами вниз, рана выглядит отвратительно. Опухла и подтекает кровью. На другой стороне груди расцветает свежая гематома. Вид у меня хоть куда. Если приглядеться, то синяки от драки с Копчёным тоже прошли не до конца. Просто какой-то мелкоуголовный тип. Дебошир.
— У вас ножевое ранение, — сообщает мне Силантьева, — Это криминальная травма. Я должна сообщить об этом в милицию.
Теперь я понимаю и закрытую дверь и демонстративное выставление Кэт. Доктор решает, как со мной поступить. По закону она действительно должна сообщать о подобных случаях. Но здесь явно замешана её дочь, и сразу выносить сор из избы будет опрометчиво.
— Простите, — говорю, — не знаю вашего имени-отчества…
— Мария Дмитриевна, — отвечает Силантьева, — вам Катерина не сказала?
— До последнего момента я понятия не имел, куда она меня ведёт, — объясняю. — И кто вы такая, тоже сообщила уже в этом кабинете. И я прошу у вас прощения за беспокойство, Мария Дмитриевна. Сообщать ничего не надо, все уже в курсе и активно ищут преступника. Если сомневаетесь, то можете позвонить в Берёзовскую ЦРБ, товарищу Мельнику. Он, конечно, отругает меня потом, за то что я уехал без разрешения, но мои слова подтвердит.
— Берёзовской? — удивляется она, но уже без прежнего напряжения, — далеко же вас занесло.
— Всех манят огни большого города, — отвечаю.
В глазах доктора Силантьевой беспокойство сменяется любопытством. На парня из захолустья я непохож. Дорогие импортные джинсы, модная рубаха. Женщины замечают такие вещи, тем более женщины, живущие в достатке.
Марию Силантьеву можно было бы назвать красивой, если бы не тонкие, чересчур сильно сжатые губы и пронзительный взгляд карих глаз, который норовил забраться прямо под кожу. Лицо её было очень подвижным, эмоции постоянно сменяли друг друга.
От этого, казалось, что она подразумевает больше, чем произносит вслух, а в моих словах всё время ищет двойной смысл. Это слегка пугает.
Я думал, что после расспросов, меня отведут в обычный врачебный кабинет, но Мария Дмитриевна твёрдо решила взять дело в свои руки.
— Кто же вас так? — спрашивает она, беря в руки большой шприц.
— Мария Дмитриевна, — говорю, — я правду говорю. Не надо избавляться от свидетеля.
— Смешно, — она смотрит на шприц и позволяет себе улыбку. — Вы случайно не артист?
— Я фотограф, — отвечаю.
— Вот уж не думала, что это опасная профессия, — она кивает на рану. — Неудачно сняли кого-то?
— Ограбить меня пытались, — уступаю ей в словесной дуэли.
— В Берёзове творятся такие страсти, — она ловко, не прекращая говорить, обкалывает мою рану новокоином. — И почему вы стали жертвой? Носите при себе большие ценности?
— Аппаратура у меня не дешёвая, — отвечаю, — но, к счастью, всё уцелело. Ай!
— Терпите. А как вы с Катей познакомились?
Вот ключевой вопрос. Поэтому я удостоился чести оказаться в руках у зам. глав. врача.
Силантьева откладывает шприц, и о дальнейших манипуляциях я могу только догадываться. Бок быстро и полностью немеет, а я с момента появления на сцене колющих предметов упорно смотрю в стену. Не люблю я их.
Ситуация располагает к откровенности. Конечно, она мне не ногти вырывает, анестезия действует отлично. Но всё это позвякивание медицинских инструментов по металлу создаёт атмосферу доверия.
— Нас товарищ Игнатов познакомил, — леплю из всех событий наиболее правдоподобный вариант, — вы знаете товарища Игнатова из обкома партии?
— Я то знаю, — удивляется Силантьева, — а вот вы с ним каким образом встретились?
Доктор берёт несимпатичного вида щипцы и принимается аккуратно, но резко извлекать остатки прежнего шва.
— Так, он к нам в Берёзов приезжал, снимки мои смотрел, — рассказываю, уходя от скользкого момента знакомства с Кэт, — Они с нашим первым секретарём, с товарищем Молчановым дружат.
— Ах да, с «декабристом», — усмехается Силантьева, как мне кажется, довольно ехидно, — А что, Владлен разбирается в фотографии?
— Наверное, — пожимаю плечами, — он меня в районку рекомендовал, и теперь вот там работаю. А почему «декабристом»?.
— Неважно, — отмахивается доктор, и видно, что она сказала лишнее.
«Декабрист», для меня это слово связано с восстанием, но Молчанова в этом трудно заподозрить. Ещё со ссылкой, и должность в Берёзове очень её напоминает. Неужели это вызывает такую иронию?
Что ещё связано с декабристами? Жёны. Символ преданности семье и своим мужьям, безропотно отправившиеся в ссылку. Молчанов в Берёзове живёт один. И Силантьеву это явно веселит. Сейчас для меня это не играет никакой роли, а вот на будущее стоит запомнить.
— Не знаю, как сам Игнатов, а вот его знакомый оказался человеком очень знающим. Орлович Афанасий Сергеевич, — делаю восхищённые глаза. — Вы его, наверное, тоже знаете.
