в лес идти! Моя с вами хотеть!
Задумалась Катя. Может и вправду испробовать свист колдовской в продувке расплава чугунного? Кто его знает, как сверхзвуковая скорость подействует?
И назавтра, на свой страх и риск, не выдала сыну Соловья-разбойника настойки шепелявки черемуховой. Парень аж просиял, когда тихонечко свистнуть попробовал, и оно получилось. Правда, пришлось дверь с косяками из стены вырванными в чистом поле искать. На триста шагов забросило, хорошо никого не убило!
Ох и свистал же в зев конвертера щучий сын! Словно космический корабль на взлете! Бабке Ефросинье едва сил хватало, чтобы от дрожи земной людям глаза и прочие органы отводить.
Но, когда Василий за работу принялся, то через семь дней такой меч сковал, что не видывали на земле прежде! Гнется, хоть опоясывайся, и дерево рубит, и металл не жалеет!
Кузнец чего только крушить им не пробовал. Даже наковальню свою не пожалел. Надвое рассек с удара одного вместе с чурбаком дубовым. А после платок пуховой подбросил над лезвием, и распался тот на две части ровнехонькие.
Вскинул кузнец меч над головой, да Кощеевой смертью назвал!
Вложил в ножны, загодя приготовленные, на Катю с тоской посмотрел.
— Прости девица красавица, — молвил он, — но расходятся дороги наши. Не можно мне держать тебя на откупе, что должна с лихвой выплатила, иди на все четыре стороны, свободна ты ныне, а мне в поход против злодея пора.
— Так, стопе! — мигом сбросив с себя очарование фэнтезийного сказа, воскликнула Катя. — Ключевое слово в твоей тираде — «с лихвой». А значит — теперь ты мне, Васенька, должен по самое «не балуй».
— Чего же ты хочешь, девица? — вытянулся лицом Василий. — Чем отблагодарить тебя за участие? Хочешь — все что есть в сумах забирай...
— Нет уж! — решительно посмотрела ему в глаза Катя снизу-вверх. Разница в росте у них немалая была, чего уж там, но Василий от ее взгляда попятился, как бы взором огненным в сердцах не полоснула.
— Отведешь меня к Кощею Бессмертному! — заявила она тем тоном самым , когда за любое возражение, из глаз вылетают лазерные лучи и отделяют голову от остального тулова. — Буду через него пытаться домой вернуться! А делать мне тут больше нечего. Себе суму оставь, на женитьбу!
Сказала так и, слезы скрывая, в избу ушла .
— Вай, какой женщина! — восхитился Соловьиный сын, подбрасывая на ладони ножик перочинный. — Эх, мала моя! Была бы взрослой — моя женщин стал бы!
Посмотрел на него Василий взглядом хорошего не предвещающим, сник парнишка, ушел со двора к деревенским в ножички играть. И правильно. Пока женилка не отросла, пусть поиграет лучше, чем напридумывает всякого, не нужного.
Поскреб затылок Василий, сплюнул набок.
«Эх, волчья жизнь!» Нравилась ему Катенька день ото дня все сильнее. Из замухрышки на вольных хлебах, на воздухе свежем девицей красной стала. Оборотлива, сметлива, пригожа, характер опять-таки — огонь-девка!
Не был бы волколаком, да не нагадай птица вещая ему суженую... Эх... Да чего нутро травить! А как пришла ночью, после бани? Прижалась телом горячим, дрожащим... Кулаком хватил Василий по избе, что мочи было. Пошатнулась та, болью рука наполнилась, легче стало. Из вьюшки Домовой кулак Василию высунул, да высказал обидное разное.
Плюнул вторично Василий, пошел в чисто поле, мечному делу учиться. Так-то он кузнец, лицо гражданское, мужик-лапотник, но краешком ознакомиться с воинскими приемами успел, когда на сборы три года назад мужиков собирали. Учили, правда, спустя рукава, мыслимое ли дело, за сборы трехмесячные из мужика воина сделать? Однако стойки основные показали, выпады, удары атакующие, да защитные.
Смотрела, слезы глотая, Катя в окно, как Василий руками навроде птица-журавль крыльями машет, вытерла под носом, что набежало, вздохнула, и пошла учить вразумлять. Ибо такому воину, не Кащея рубить Бессмертного, а лес валить возами целыми, благо деревья сдачи давать не обучены.
Схватила две палки крепкие, у стены стоявшие, пошла голову опустив. Не в ее правилах было первой на примирение напрашиваться, но тут случай особый, жизни на кон ставящий.
Увидал ее Василий, меч опустил, ждет, чего скажет девица. На палки поглядел, усмехнулся, мол, не бить ли пришла воина?
Подала ему деревяшку Катенька.
— Становись в стойку, — вздохнула девушка, — покажи искусство свое, Аника-воин.
Хотел было обидеться кузнец на прозвище такое, но смолчал. Оставил меч, взял деревяшку. Про себя решил до смерти Катю не убивать. На место бабу поставить, и только.
Встал в стойку, которую запомнил получше, двумя руками оружие держит и видит, как обратным хватом палку берет Катенька, за спину руку заводит, приседает, напружинивается, словно меньше ростом становится. Стоит раскаряка этакая, пошатывается — вправо-влево, вправо-влево...
— Нападай, — говорит девица, глаз с него не сводящая.
Пошел на нее с замахом Василий, змеей проворной метнулась противница вбок стремительно....
А дальше Василий ничего уж и не помнит. Ну, разве что прилетело сзади по темечку, и рухнул кулем в траву осеннюю, ноги раскинув, меч-палку из рук не выпустив.
— Ой! — вскрикнула Катенька, оружье прочь отшвыривая, на колени пред убиенным бросаясь. — Васенька! Как же ты! Я ж думала, блок поставишь!!!
Не отвечал Васенька. Лежал глаза под самый лоб закативший, птичек над головой порхающих чириканье слушал. С полчаса его Катенька водой отливала, да нашатырем отнюхивала. Откуда тот взялся — не ведала. Просто подумала — хорошо бы нашатырного спирту, он возьми, да и появись в кармашке! Флакончик плоский, с надписью витиеватой — «Нашатырь братьев Шаталовых. Наружное. Покойников воскрешать».
Стоял у них дома в аптечке тот флакон, с этикеткой Валеркой из озорства переклеенной. Как в кармашке очутился, даже понять не пыталась. Как и способность взглядом трубу самоварную наискось половинить. Приходили ей в мире этом время от времени бонусы. Надолго ли уменье такое, сказать Катенька затруднялась.
Да и не до того ей было! Дел то стокмо переделать требовалось! И корову подои, и коня выпаси, и домового молочком одари, банника-вуайериста заразу такую дверью по башке приложи, с лешим договорись, сталеплавильную устрой, Соловья сынка-разбойничка — добудь, лемеха отлей, щи навари, Василию в рубашке одной в чувствах признайся, самого ударом с разворота в нокаут отправь, а теперь стой на коленях пред чурбаком энтим, да отнюхивай нашатырем братьев Шаталовых! Где уж тут о бонусах думать-загадывать!
— Чем это меня так? — еще с полчасика после спросил Василий, открывая очи светлые.
Осмотрелся. Лежит головою на
