Невероятные приключения Катеньки - Александр Сержан

«Как же так?» — думала Катя. Как же это случилось? Обшарпанные стены палаты районной больнички, зажим на пальце, пиликающий рядом прибор, собственные слюни под раструбом аппарата искусственной вентиляции легких, игла в вене, сгорбленная горем мама, отчаянное лицо Валерки, и марево, марево, марево сжигающего изнутри жара. Как же так получилось, что все в твоей жизни было напрасно? И отказ от вакцины — продукта устроителей мирового заговора, и правильное питание по системе Юлии Золотаревой, и здоровый образ жизни... Напрасно, бесполезно, муторно... За окном солнце клонится к вечеру, палата, Валерка, мама начинают кружиться, пустота, покой, облегчение с зависшим на одной ноте писком...

«Это монитор сердечных сокращений» — успела догадаться Катя. " Все в порядке. Так и должно быть. У меня просто остановилось сердце. Ничего страшного«.

И она улыбнулась. И успокоилась.

Но ненадолго.

— А ну, вылезай, девка! — заскрежетал по ушам чей-то скрипучий голос.

Что-то широкое проскользнуло снизу, дернуло, потащило.

В ноздри ударило горячим, живым, с кислым привкусом ржаного хлеба.

— Аааааа! — выдохнула Катя в мрак настолько густой, что, казалось, можно резать ножом.

Выдохнула и забилась, стуча ладонями по податливому, непонятному, окружающему со всех сторон...

— Цыц! — прикрикнули сверху. — Размахалась оглоблями! Сиди смирно, не ровен час ножом полосну!

Голос был тот же. Скрипучий, властный, не терпящий возражений. Катя в ужасе зажала ладонями рот и...

И в этот момент темноту прорезало узкое, сверкнувшее лезвие. Чей-то глаз в мохнатых седых ресницах заглянул в щель, и следом костлявые руки нырнули в разрез, вцепились в Катины плечи.

— Ааааа! — в ужасе забилась извлекаемая наружу девушка.

— А ты отвернись, отвернись, нечего на голых девок пялиться! — строго прикрикнули на кого-то.

— Да че я тама не видел? — пробасил кто-то, напуская в голос побольше лени, чем заинтересованности.

— Так и нечего наново смотреть, раз видел, — сварливо заметила старая бабка, морщинистыми, узловатыми руками, рвущая облепляющий тулово тестяной кокон. Ржаной дух сгустился вокруг теряющей разум девушки.

— Не, не, девка, — встрепенулась старуха и неожиданно заголосила. — Рано тебе помирать то... Вот оботрем тряпицыю то... Ой молодое тело какоеееее... Кожа светитси, прям Луна поднебесное... Грудь высокое... Наливное... упругое, что твой колобок... Отвернись, Васька, кому говорят, клюкой по загривку огрею..., чей-то и волосиков нигде... Девка, сколько тебе от роду то?

Мокрая, елозящая по коже тряпка замерла вместе с бабкой.

Катя икнула, не найдя разума на внятный ответ. Происходящее казалось бредовым сном.

— Ой, дура я дура та-а-а-а..., — заголосила бабка, отшвыривая тряпку и хватаясь за лохматую голову. — Срам то како-о-о-ой! Да на сединушки та мои то-о-о! Да где же это видана та-а-а-а, чтоб нетронутых девок забирать та-а-а-а?

— Двадцать два, — против воли вырвалось у Кати. Не смотря на окружающий бред ей стало жалко убивающуюся бабульку.

Та замерла, позабыв закрыть кривой рот с одиноко торчащим клыком. Нечесаная, седая, скрюченная, горбатая, точная копия Бабы-Яги она растерянно разглядывала сидящую в раскрытом хлебном бутоне Катю, только что вынутую из горячей печи.

— Сколько? — шепотом переспросила она.

— Двадцать два, — повторила Катя. — А где я?

— Так туточки, где же еще тебе быть то теперича? — удивилась ее непонятливости бабуля. — В своем мире погасла звездочка твоя девонька, отныне здесь тебе светиться, здесь жить.

— Где, здесь? — пролепетала Катя, оглядываясь. Ее окружали незнакомые запахи, ощущения, бревенчатые стены, взгляды. Удивленные — старухины, и Васькины — косо бросаемые на голые стройные Катины ноги. Катя смутилась и машинально прикрылась ржаной корочкой кокона. И тут же потеряла сознание. Ни фига это был не сон.

Очнулась уже затемно. Вскочила, испуганно озираясь, судорожно пытаясь определить себя в сумраке. Разум хотел если и не найти ответы, то как миниму сформулировать сами вопросы. Катя тряхнула головой, сжимая руками плечи. Пальцы ощутили какую-то ткань. «Что тут у нас?» — цеплялась за краешек реальности Катя. Рубаха грубого полотна неприятно щипала голую кожу. «Думай, девочка, думай! » - твердила она себе, пытаясь не сойти с ума окончательно.

Что произошло? Где мама, Валерка, палата в конце концов? Неуверенно поднялась на ноги. На пол свалилась тяжелая шкура. Ноздри ожгло кислым запахом старой овчины.

«Как на деревне у бабушки» — вспомнила Катя беззаботное детство. Сознание осторожно, боясь порвать, тянуло ниточку памяти. Старый деревенский дом, русская печь, широкие лавки, кровать с никелированными шарами, связки чеснока и лука, запах керосиновой лампы... Так выглядит счастье когда тебе десять и впереди летние каникулы...

«Стоп» — приказала себе Катя. Она сейчас не в бабушкином доме. Это точно. Тот остался в далеком прошлом островком надежности и уюта. А здесь и сейчас никакой надежности не ощущается. Это, во-первых. Мысли путались, бесновались, наскакивали одна на другую, как льдины в речном заторе.

Она схватилась за голову. «Да что же такое с сознанием?» «Еще раз. Давай, напрягись... Пандемия, ковид, самолечение по методу Юлии Золотаревой, осложнение, двустороннее воспаление легких, больница, безнадежное состояние... ИВЛ, плачущие мама с Валеркой, писк монитора, остановка сердца, смерть...

«Смерть?» — вздрогнула Катя.

«Смерть» — повторила она с какой-то щемящей тоской. А как же мама? Как же брат Валерка? Нет, нет, нет! Я не хочу так! Я не хочу! Выпустите меня! Верните домой!

Кажется, она закричала в голос...

— Ну чего ты? — пробасил кто-то из темноты. — Не изводи себя так-то уж!

— Аааа? — вскрикнула, почти всхлипнула Катя, подавшись назад. Ноги тут же подкосились, и она упала на лавку.

— Кто здесь? — прошептала Катя, вжимаясь в стену. — Не подходите! Я... Я буду кричать!

В ответ в углу завозились, чем-то зачиркали, заискрили. Робкий огонек лучины начал разгонять сумрак.

— Не бось меня, — попытался успокоить ее тот же басок. — Ничо тебе не сделаю.

Лучина разгорелась, высветив говорившего. Васька. Тот самый, который пялился на ее голые ноги, вспомнила Катя. Широкоплечий, кряжистый, детина, с выпуклым лбом, аккуратной бородкой, с горящей щепкой в пудовом своем кулаке.

— А где бабуля? — спросила Катя, быстро моргая.

— Я за нее, — серьезно ответил Василий. — Травы тебе оставила, наказала баню топить.

— Какую еще баню? — медленно сходила Катя с ума. —