Купили жаровни, сколько нашли в спешке. Установили в вагонах, там, где люди поедут. Сколько могли угля запасли. Дорогой-то его негде пополнить будет. Не хотят же нас никуда в процессе движения выпускать.
Стенки у японских вагонов тонюсенькие, почти совсем тепло не держат, а нам не три версты ехать.
Двинулись…
В Чань-Чуне стояли больше трёх часов. Это пограничная японская станция. За каким лешим была остановка, совершенно не понятно. Ладно бы, какая-то там проверка для нас была, нет — никто даже к нашему эшелону не приблизился.
Жаровни помогают плохо. Тепло, что они дают, на ходу выдувает. Я только на станции, пока стояли, чуть немного и отогрелся.
— Как клопов морозят, — выдал заключение Рязанцев.
— Присоединяюсь к Вашему мнению…
А что ещё мог я сказать?
Что у меня, что у Никифора Федоровича зуб на зуб не попадал. Стёганые куртки сейчас бы нас здорово выручили. Об этом я и сказал бригадному интенданту. Тот только руками развёл и головой покачал. Нет ещё курток, не пошили.
Сутки мы мёрзли до Мукдена. Грустные места. По левую сторону от железной дороги всё тянулся и тянулся горный кряж.
— Так до самого Ляодуна будет, — в который уже раз проявил осведомленность интендант.
В правом же окне нашего купе местность ровная как стол. Скучная. Глазу не за что зацепиться.
На вокзале Мукдена было пусто, как будто в мёртвом городе. Опять стоим, непонятно чего и ждём. И не выйдешь ведь — строго запрещено.
— Не по наши ли души? — Никифор Федорович что-то углядел в окне.
По перрону в сторону стоящего состава шли двое. Оба, судя по форменной одежде, японские офицеры.
Вышедшие из дверей здания вокзала подошли к нашему вагону и постучали в дверь.
Не понял… Что им надо?
Оказалось, нас приглашают на завтрак. Не конкретно меня и Рязанцева, а всех офицеров, что едут в эшелоне.
А как же эпидемия? Карантин? Всё уже закончилось?
Ничего не закончилось. Болеют.
В холодном как на полюсе зале вокзала нас сначала напоили чаем, а затем пригласили в большую комнату, где был сервирован и собственно завтрак. Всё было вкусно, но порции очень уж маленькие. Я бы раза в два больше съел без всякого труда.
— Экономно живут, — озвучил свои, похожие на мои, мысли Никифор Федорович.
— Это не Россия. — улыбнулся я на его слова.
Благодарим за завтрак, грузимся в свои вагоны. Нижним чинам бригады такого счастья сегодня не досталось. Что там у них, как они? Неизвестно.
— Следующая станция — Ляоян, — информирует меня в очередной раз знаток расписания движения нашего поезда.
Настроение у Рязанцева после завтрака отличное. Он даже что-то насвистывает.
Вот и Ляоян. Из окна мне видно даже знаменитую Белую башню.
На вокзале реденькой цепочкой стоят японские солдаты. Когда наш состав остановился, они взяли на караул. Чётко и красиво так это всё у них выходит…
Опять будут здесь нас чаем поить? Похоже, что нет.
Не солоно хлебавши буквально через четверть часа мы покатили дальше. Мимо братской могилы, что совсем недалеко от железной дороги.
Погода пошла на потепление и мы с Рязанцевым даже немного оттаяли.
Ночью я проснулся от кашля Никифора Федоровича. Всё же заболел в японском вагоне мой попутчик.
Термометром, что имелся в моём саквояже, я измерил ему температуру. Тридцать семь и пять. Кстати, здесь такая температура в подмышечной ямке считается совершенно нормальной. Дома, она бы была расценена как повышенная, а тут — в пределах нормы. Такая вот разница. Для меня это — загадка. Кстати, руки тут у всех, на мой взгляд — тёплые. Лбы — горячие. Меня тут даже как-то с мороженной рыбой сравнили. Ну, что холодный я какой-то, сердце, наверное, у меня плохо работает и кровь тело недостаточно греет. Всё у меня с сердцем нормально, это здесь все немного с повышенной температурой.
Да, движемся мы в опломбированных вагонах. В Мукдене пломбы сняли, а потом снова навесили. Такие вот дела.
Глава 25
Глава 25 Посадка на корабль
Скучно…
Скучно…
Скучно…
Еду как рыбка в консервной банке.
Из-за сидения на жесткой полке в японском вагоне уже ягодичные мышцы заболели. В русском вагоне полочка-то помягче была.
У Никифора Федоровича хоть развлечение есть — болеет он. Чихает. Кашляет. Временами его в дрожь бросает.
Чтобы не заразиться, я прикрыл нос и рот марлевой маской. Вот и пригодились наши изделия. Ещё до Франции с её испанкой не добрались, а уже маска мною используется.
Хоть какая-то защита.
Дотащились в Дайзянь.
Вот уже и воду стало видно.
Ну, вроде добрались. Слава Богу.
Сейчас, как обещано, нас японцы на предмет инфекционных заболеваний осматривать будут. Не тащим ли мы какую-то заразу. Зараза, она по латыни и есть инфекция.
Так, из вагонов нас выпустят только после освидетельствования японским врачом. Сидим и ждём — делать-то нечего.
Ага, появилась за окнами процессия. Все с ног до головы укутаны, одни глаза видны, да и те за защитными очками. Серьезно японская медицина к делу относится, это уж точно. Правильно, пример с них брать надо.
Маловато что-то их. Так они нас до морковного заговенья обследовать будут…
А, нет… Вот, ещё подходят…
Провозились с нами японцы до самого вечера. Рязанцева, как больного, куда-то увели. Признали подозрительным его состояние здоровья.
Куда? На изоляцию.
Будут за ним наблюдать.
Бригадный интендант чуть не плача со мной попрощался. Взрослый мужик, а вот поди ж ты… Больные, они частенько как бы в детство впадают. Становятся послушными. Хоть за ручку их води. Но, это не все. Некоторые просто дуреют на фоне интоксикации. Такое могут выкинуть…
Меня чуть вместе с больным интендантом не загребли. Еле я отбоярился.
По большому счёту, если бы я на месте японских врачей был, отправился бы доктор Воробьев вслед за Никифором Федоровичем. Ну, и все пассажиры нашего вагона в придачу. Мы же с интендантом контактировали? Контактировали. Вот и пожалуйте под наблюдение.
Но, видно так мы Франции сильно нужны, что осмотр для проформы был проведен и Рязанцева для галочки загребли. Показать японским медицинским специалистам надо было, что они работали.
Осмотреть нас осмотрели, здоровыми признали, но в порту лишнего шага в сторону сделать не дали.
Густой цепью на некотором отдалении от нас солдат выставили. Даже с примкнутыми штыками. Дескать, стойте на месте и не дёргайтесь. Иначе — уколем в одно место.
У наших нижних чинов винтовок нет. На земле союзников они их получат. Сейчас только у офицеров бригады оружие имеется. У меня в том числе.
Стоим. Ждём. От воды ветерком потягивает.
На японском транспорте прокатились, сейчас будем на французский пересаживаться. Вот он, его мне даже видно.
Это — товаро-пассажирский пароход французской компании. «Amiral Latosche—Treville».
Адмирал, значит… Ну-ну…
Скорее бы приказ на погрузку был. Что-то озяб я. Не заболел ли по примеру бригадного интенданта?
Так-то я холод хорошо переношу, но эту гадскую сырость… Ещё в плену от этого страдал. Нет бы, пусть и низкая температура, но чтобы сухо…
Со стороны моря ещё и гнильцой какой-то попахивало. Ну, или чем-то подобным.
Генерал-майор с сопровождающими всё что-то решал в одном из портовых зданий. Никак не возвращался.
Стульчики какие-то, могли японцы и поставить. Хотя бы и для офицеров.
У меня уже все ноги устали. Точно, не прошла без следа для меня эта морозиловка в вагоне…
Наконец Лохвицкий появился. С ним целая толпа японских офицеров. Их-то за каким хреном тут столько? Боятся? Уважение показывают?
Всё. Разрешили грузиться.
Сначала на борт «Latosche—Treville» ручеек офицеров потёк. Я в том числе.
Каждому из нас выдали бумажку с номером каюты. Поедем мы с комфортом. Пароход, выделенный нам, не исключительно коммерческий, а торгово- пассажирский. На нём имеются каюты первого и второго классов. Рядом «Гималая» стоит, тоже для нашей бригады. Там таких кают не наблюдается. Ну, это со слов генерала.
