— Вечером Лёву навестим, — понимающе произнёс я. — Может, как раз в себя придёт, и нам разрешат с ним поговорить. И кстати о самоварах… Раз уж мы на рынке, давай, в чайную зайдём, быстренько перекусим, а то бутерброды начальника у меня в желудке давно переварились.
— Только ты угощаешь, а то я сегодня не при деньгах.
— Гулять так гулять! Чай и пирожок тебя устроят?
— Только без мяса бери. Хрен его знает, какая внутри начинка: могут и собачатину или кошатину подсунуть. Я, правда, на войне даже крыс ел, но сейчас до такого опускаться не хочется.
В чайной я купил два чая и четыре пирожка с картошкой. Заморив червячка, снова вышли на улицу.
Пётр подвёл меня к афишной тумбе.
— Стоим здесь и ждём.
— Чего?
— Скоро увидишь. Ты, главное, веди себя непринуждённо и не дёргайся.
— Как скажешь.
Пётр внезапно отвернулся, от кого-то прячась.
Мимо нас протопал невысокий мужик в треухе и матросском бушлате, на ногах у него были валенки с калошами. Он на ходу вынул руку из кармана и якобы случайно выронил приметный чёрный бумажник, затем резко свернул и скрылся за прилавками.
— Бумажник упавший видел? — не поворачиваясь, спросил Пётр.
— Видел.
— Тогда готовься смотреть комедию в двух действиях.
Поначалу на бумажник никто не обращал внимания, люди проходили мимо, не замечая его. Но тут он попался на глаза худощавому интеллигенту в очках, шапке пирожком, пальто и шарфике.
Интеллигент при виде кошелька замер, воровато огляделся по сторонам, наклонился, якобы завязывая шнурки на ботинках, быстро подобрал бумажник с земли, распрямился и, расстегнув пуговицу, стал засовывать во внутренний карман пальто.
— Действие первое, — хмыкнул Пётр.
Тип в матросском бушлате появился словно из ниоткуда и преградил очкарику дорогу.
— Действие второе, — прошептал Пётр.
Я улыбнулся, догадываясь, что сейчас будет. Банальная схема развода лоха ушастого, знакомая мне и по прошлой жизни.
— Гражданин, вы чего это себе чужое имущество присваиваете?! — наехал «матрос» на очкарика.
— Позвольте, о чём это вы? — пролепетал тот.
— Я про бумажник, который вы собрались украсть.
— Ничего я не крал! — возмутился очкарик.
— Ну да, скажи ещё, что это твой кошелёк — вместе посмеёмся! Так, граждане, кто в свидетели пойдёт? — прибавил голоса «матрос».
— Какие свидетели? — вжал голову в плечи интеллигент.
— Он ещё спрашивает! Свидетели воровства. Сейчас я тебя в милицию сдам, мазурика эдакого!
— Заберите ваш кошелёк, не нужен он мне! — очкарик попытался всучить бумажник «матросу», но тот был непреклонен.
— Вот уж нет! Кошель стырил — стырил! Значит, под статью пойдёшь!
— Вы с ума сошли! Какую ещё статью?!
— Какую суд назначит. А ещё с виду интеллигентный мужчина, очки носит!
— Пожалуйста, не надо никакой милиции!
— Как это не надо! Нафулюганил и в кусты? Не пойдёт, гражданин хороший. За проступки нужно отвечать.
— Пожалуйста, прошу вас. Хотите, я вам заплачу?
— Заплатите… — «Матрос» задумался, якобы принимая решение. — Сколько?
Интеллигент вынул свой бумажник, покопался в нём и достал несколько купюр. Разводила помотал головой. Очкарик вздохнул и протянул все оставшиеся банкноты.
— Вот, возьмите, больше у меня нет.
— Пора. — сказал Пётр.
Мы подошли к незадачливому лоху и разводиле.
Тот узнал Петра и растерянно улыбнулся.
— Здравствуйте, начальник.
— И тебе не хворать. Вот, Жора, познакомься — это Лёнька Зубок — наш знаменитый халамидник, сиречь базарный жулик.
— Что вы такое говорите? — пробормотал Лёнька.
— Да вроде одну только правду.
Пётр повернулся к очкарику.
— Вы, гражданин, верните бумажник владельцу и ступайте, куда шли, а мы немного пообщаемся с вашим знакомым.
Интеллигент покорно закивал, отдал кошелёк Зубку и быстро ретировался.
— Прости, Лёня, но сегодня не твой день, — продолжил напарник.
— Так я ж ничего… Так, фраера поучить решил. Встречаются ещё порой несознательные граждане, до чужих вещей охочие. Нам с ними не по пути.
— Всё правильно говоришь, Зубок. Не по пути. Только уж больно дорого уроки твои обходятся, да и сомневаюсь я, что патент на них у тебя есть.
Жулик вздохнул.
— Вы, наверное, ко мне из-за сегодняшнего?
— То есть про нападение на угрозыск ты уже слышал?
— Весь город слышал.
— Кто взял грех на душу — в курсе?
Зубок печально повёл плечами.
— Прости, начальник. Я — человек маленький. Ты ж мой уровень знаешь: ничего серьёзного, одна мелочишка: фраерка развести, то да сё… Я ж не вентерюшник какой, оружия в руках сроду не держал.
— Вентерюшник — налётчик, — пояснил мне Пётр и вернулся к жулику:
— Не прибедняйся, Зубок. Ты ж ведь на свободе только потому, что я тебя не посадил, а посажу я тебя, когда перестанешь приносить мне пользу, ну или перевоспитаешься, во что лично я верю слабо. В общем, даю тебе поручение: хоть из кожи вылезь, но узнай, кто ж на такое дело решился и почему. Сроку тебе… послезавтра. Не сделаешь — пеняй на себя, поедешь в Сибирь этапом, туда, где сопли на лету замерзают. Бывай! — Он похлопал Зубка по плечу.
Мы вышли с рынка.
— Напугать ты его напугал, только вдруг — это и в самом деле не его уровень? — спросил я.
— Вот послезавтра и узнаем. Так-то Зубок не дурак, без мыла куда хочешь залезет. Ну, а не он сведения в клювике принесёт, так мы и других попросим. Мы все яйца в одну корзину не складываем.
Вместе со мной Пётр обошёл ещё парочку информаторов и везде дал соответствующее напутствие.
Было уже часов пять вечера, когда мы решили навестить раненого Лёву. На извозчике подъехали в госпиталь.
Нас высадили напротив центрального входа. Несмотря на зиму, в небольшом парке возле госпиталя можно было увидеть некоторых пациентов и тех, кто пришёл их навещать.
Взгляд упал на чёрную коляску с опущенным верхом. Она стояла неподалёку от ворот, в ней никого не было.
Я невольно замедлил шаг.
— Ты чего? — удивился Пётр.
— Точно с такой же повозки по нам стреляли.
— И что: в Ростове таких десятки, а то и сотни. Ты какие-нибудь особые приметы коляски запомнил?
— Только то, что она чёрная, — признался я.
— Маловато для опознания будет.
— Маловато, — согласился я.
И всё-таки эта чёрная коляска не выходила у меня из головы. Жаль, что пустая, было бы интересно посмотреть, кто на ней катается.
Мы пришли в приёмный покой узнавать у дежурной медсестры, где лежит наш друг и можно ли его навестить.
Полистав журнал, та сообщила:
— Повезло вам. Главрач разрешил навещать больного Петросяна. Он лежит в хирургическом отделении, третья палата.
— Спасибо, красавица, — улыбнулся напарник.
— Только белые халаты наденьте! — предупредила она. — Кстати, о нём уже спрашивали минут за пять до вас.
— Может Художников или Паша Рыженко? — предположил Пётр.
— Они не представились.
— Они?
— Да, их двое было.
— Раз пять минут назад спрашивали, значит, не разминёмся, — резонно заметил напарник.
— А ты хоть знаешь, где тут хирургическое отделение? — спросил я.
— Ещё б мне не знать, я в нём уже три раза лежал. Один раз аппендицит резали, два раза пули выковыривали. Я ж тебе говорил, город у нас весёлый, — балагурил Пётр.
У него было хорошее настроение: наш товарищ жив, его можно навещать.
Получив белые застиранные халаты, мы пошагали по коридору, по лестнице поднялись на второй этаж.
— Вот и хирургическое отделение, — сказал напарник.
В отделение вели высокие, почти по потолка, двери. Открыв их, мы прошли мимо постовой медсестры, которая была так погружена в книжку, что не удостоила нас внимания.
В нос шибанула острая смесь запахов: лекарства, хлорка, подгоревшая пища… Краска на голых холодных стенах облупилась, доски под ногами предательски потрескивали. Из законопаченных окон всё равно пробивал сквознячок с улицы.
