— Сядь, — спокойно сказал я.
Я говорил это таким тоном, как тысячи раз говорил своим слугам и рабам. И они знали, какая плата ждёт их, если ослушаются.
Креона наткнулась на мой взгляд и, надув побелевшие губы, молча села на траву. По её щекам текли слёзы.
Рядом тут же оказался бард, протянувший руку к её плечу:
— Хладочара, душа моя, иди я тебя утешу, — при этом взгляд его ни на секунду не сползал с обнажённой груди, на которой иней уже растаял мелкими каплями.
Колдунья всё же пришла в себя и, гневно отбросив руку Виола, снова натянула рубаху. Потом мрачно уставилась на охранника.
— Кто это там? — спросил я колдунью, кивнув на дальнюю повозку с девушкой в кандалах.
Креона долго сверлила меня взглядом, но так ничего и не сказала, лишь снова включила надменную маску и гордо вздёрнула подбородок.
— Они вместе попали к ним… уф-ф-ф… в лапы, — устало пояснил мне бард, кивнув на Креону и на надсмотрщика.
Он стоял на четвереньках рядом с колдуньей и держался за живот. Позеленевший бард старался не смотреть по сторонам, и казалось чудом, как он вообще добрался сюда сквозь кучу трупов.
Я ухмыльнулся. Не иначе, свет Сияновых грудей ему помог… Но едва Креона натянула рубаху, как спасительный свет померк.
Застонал, очухиваясь, надсмотрщик. Его глаза сначала тупо глазели в голубое небо, а потом испуганно сфокусировались на мне. Прекрасно, не надо будет всё повторять.
— Итак, продолжаем исповедь.
— Исповедь⁈
— А ты как думал, ну не допрос же, — я злобно ухмыльнулся, покосившись на барда с колдуньей, — Не может же листва допросы устраивать?
Виол и Креона, судя по их лицам, разделяли мой юмор так же, как и надсмотрщик. Уставились, как Жрецы Света на обосранный алтарь, и не знают, что сказать.
— Где вы меня схватили?
— В Кам… В Камнеломе.
Что это за город, я, конечно же, не знал, но в будущем надеялся на двоих молчаливых спутников. Информации мне нужно было ещё много.
— Как это случилось? Я что, задолжал кому-то?
— Не… не знаю, тебя твои же привели!
— Кто? — я удивился, — Лиственники?
— Какие лиственники? — надсмотрщик всхлипнул, когда я двинул рукой к его ноге, — Броссы!
Я даже плюхнулся на задницу от удивления. Вот тебе на!..
Глава 7
Моё удивление придало сил носатому, он явно принял это за слабость. Людям очень сложно менять привычки, тем более таким, как этот надсмотрщик, ведь он привык глумиться над слабыми и беспомощными.
— Да, святоша поганый, это были твои же родимые броссы. Они сказали, что такому еретику только и место в цепях. Как собаке! — рявкнул он, и сплюнул, попав мне на колено.
— Ты, дерьмо мороженное, — подала голос Креона, и поползла к нам, — Я сброшу тебя в нужник Моркаты!
Я отвлёкся, выставив руку и останавливая колдунью.
— Бесишься из-за напарницы, да? — ощерился носатый. Страдания Креоны явно доставляли ему удовольствие, — О, как я забавлялся с ней, натянул по самые яйца! Чумному нужна одна хладочарка, а у нас целых две… Благодари свою Моркату, что ты оказалась страшнее, чем твоя подруга!
— Да чтоб тебя осёл оприходовал! — вырвалось у барда, — Ты что несёшь?
— Убью!!! — Креона рванулась вперёд, но я стиснул её поперёк тела и так держал несколько секунд, пока она рвалась и плыла, как рыбка, к объекту своей ненависти.
Через миг глаза, горящие голубым огнём, встретились с моими:
— Пусти, хорлова падаль!
Её ногти, впившиеся в мои руки, вдруг заледенели, и по моему телу покатилась морозная волна. У меня перехватило дыхание, ощущение было, будто я на жаре в ледяную реку вошёл и только-только коснулся воды причинным местом.
Улыбнувшись, я мысленно призвал Тьму. Та, естественно, только лениво махнула в ответ, но этого хватило, чтобы по крови понёсся жар бросской крови. Навыка направить огонь именно к ледяным ногтям мне не хватило, но всё равно стало потеплее.
Носатый не замечал нашей борьбы и хохотал, словно умалишённый, хрюкая кровью в сломанном носе.
— Как она стонала… Ха-ха! Просила ещё, и мы ей не отказали!
Креона продолжала стискивать мои руки, и вокруг нас даже трава покрылась инеем. И всё же, неплохой потенциал у этой алтарницы.
— Ты… — буркнул я, — Успокоилась?
Колдунья морозила меня несколько секунд, не понимая, почему не получается, а потом просто поникла у меня в руках и стала всхлипывать. Магию она уже не контролировала, и слёзы сыпались с её щёк ледяными крупицами.
Я положил ревущую колдунью себе за спину и обернулся к носатому. Хрюкающий хохот сразу оборвался.
— Я не убивал её…
Он побледнел, как луна, увидев в моих глазах что-то особо ужасное. Ну, а чего там ужасного? Просто ничтожество подписало себе смертный приговор, и это уже ничего не изменит.
— Вы… — носатый повернул голову к Виолу, — Скажите ему, что он лиственник. Он не должен… вы же знаете… и мухи не обидит!.. А-а-а!!!
Я схватил его за голову, без особых церемоний притянул визжащую морду к колену и вытер плевок его же волосами. Больше измазал себя в крови, конечно, но главное было в символизме.
— А я ему говорил, что листва себя так не ведёт, — с хмурым весельем бросил бард, — Знаешь, как он мне вмазал?
— О, лиственник, молю твоё Древо! — носатый захныкал, когда я отбросил его обратно к колесу, — Прости меня, неразумного, не ведаю, что творю! Я же ходил в «Дом Святых Ветвей», точно говорю, я молился каждый день…
Я напрягся. А вот молитвы мне были не нужны.
— Попробуешь обратиться к Древу, и встретишься с ним лично, — холодно ответил я, — Рассказывай всё, что знаешь.
* * *
Толстый — это работорговец, родом из соседней большой страны Межемир. Он согласился на крупный заказ от одного почтенного вельможи из Солебрега, хоть это и было рискованно, учитывая законы Троецарии.
— Троецария? — вырвалось у меня.
На меня уставились и раненый охранник, и оба моих невольных спутника. Впрочем, Креона с Виолом явно стали привыкать к моим провалам в памяти, поэтому бард ткнул пальцем в землю:
— Ты в Троецарии, громада.
— По закону человек не становится рабом только потому, что его поймали, — добавила чародейка.
Я лишь кивнул, и по-дружески похлопал носатого по раненой ноге:
— Дальше.
Тот завыл, стукнувшись головой об колесо, но быстро стал рассказывать.
Основной народ они наловили в соседней Лучевии. Затем караван зашёл в Троецарию на севере, под Бросскими горами, пошли на юг вдоль восточных гор, разделяющих две страны. Дошли до Камнелома, но заходить в город, естественно, не стали.
Там, кстати, они и встретили Железных Броссов, которые тащили из своих гор связанного проповедника. Вообще, они хотели сдать меня обратно лиственникам, которые всё это время проповедовали в Камнеломе, и предупредить, чтобы те больше не совались в Бросские горы со своим Древом. Но встретили работорговцев, и им пришла в голову другая идея.
— Железные броссы… — задумчиво произнёс я.
— Броссы-железняки, — сказал Виол, — Поклоняются священному железу, и на дух не переносят вас, лиственников.
Я поджал губы, пытаясь поймать ускользающую мысль.
— А есть и не железняки?
— Видит Маюн, я о вас мало слышал, — виновато пожал плечами бард, — Железняки много торгуют, их сталь славится на всю Троецарию, но из гор своих не вылезают.
— У вас три племени, Малуш, насколько я знаю, — подала голос мрачная колдунья.
От этой новости мне захотелось ещё разок схватить носатого за патлы и приложить об колесо. Ну, просто из злости, потому что задача с броссами резко усложнялась.
Охранник под моим взглядом вжал плечи, сам прижавшись сломанным носом к колесу.
Да уж, Отец-Небо… Броссы, говоришь? А то, что их три племени, расщелину мне в душу, не забыл уточнить? Чью кровь-то сохранить⁇
— Почему молчим? — угрюмо спросил я, и носатый затараторил.
На этой дороге им нужно было поймать самую сложную рыбку — магов. И они правильно рассчитали. По восточному тракту всегда идёт много молодых послушников, которых так и тянет к Моредару, южной столице Троецарии.
