Развеселившаяся компания с дармовым вином и приветливыми милашками редко не соблазняла какого-нибудь путника с толстым кошелём, и игра начиналась. Когда под утро, с гудящей от выпитого головой и изрядно похудевшим кошелём, новоявленный игрок садился в свою повозку, его обычно терзали самые противоречивые чувства.
Ему хотелось убить себя за глупость, но ещё больше хотелось отыграться! И если здравый смысл не пинал его в зад и не загонял несчастного на мягкое сиденье повозки, то ноги сами несли страдальца обратно в комнату, и все опять неслось по кругу: выиграл – проиграл – выиграл. И снова проиграл…
Увидев впереди харчевню с громким названием «Золотой петух», Улаф встрепенулся. Не одну ночь он просидел здесь, стараясь добиться послушания от чёрно-красных ромбиков и сердечек, украшавших квадратики плотной бумаги. Когда казалось, что вот оно, свершилось – золотые литы звонкой струей сейчас польются в его кошель, выпадала какая-нибудь непредсказуемая карта, и… литы снова уплывали из-под его носа.
Бывали, конечно, удачные дни, когда золото звенело-таки в его карманах. Но рыжие и черноволосые красотки были на чеку – и лучшее вино уже лилось в чаши, и лучшая еда появлялась на столе, и проститутка, терпевшая ночью его нежности, получала наутро щедрую плату.
Перехватив суровый взгляд Хортона, Улаф скрипнул зубами и отвернулся. Если бы не отец, присылавший за ним кого-нибудь из прислужников с письмом, содержащим недвусмысленный приказ немедленно возвращаться домой, Улаф все дни проводил бы за игрой. Строгость отца вызывала в его душе плохо скрываемый гнев, но приходилось подчиняться… пока…
Только здесь он жил полной жизнью, насыщенной страстями и волнениями днем и простыми и понятными наслаждениями ночью. Его тошнило от вида своей толстой и неуклюжей жены, валявшейся в постели унылым бревном и ни разу не закричавшей от удовольствия. Он не понимал, что интересного она находила в чтении книг, постоянно лежавших в её комнате, и почему такое весёлое занятие, как охота, вызывало у неё глубокое отвращение.
Отец раздражал его всё больше и больше. Найдя в лице Кадура наставника и преданного друга, который угадывал его потаённые мысли и ловко облекал их в слова, Улаф всё чаще высказывал ему свои планы по управлению Прилесьем и Гудвудом, которые он немедленно претворит в жизнь, когда станет вейстором… Когда он станет вейстором… Когда он станет вейстором?!
То, как Хортон управлял Прилесьем, вполне разумно и справедливо, но не терпя постороннего вмешательства, вызывало в Улафе всё нарастающее недовольство, умело подогреваемое неприкрытой лестью Кадура и слепым восхищением Арелы.
Эти двое были так увлечены отстаиванием общих интересов, так сблизили свои души и помыслы, что однажды Улаф не без удивления заметил, что эта совместная борьба весьма тесно сблизила и их тела. Впрочем, это его ничуть не возмутило, а скорее вызвало тайное злорадство. Теперь, развалившись в кресле на заседании Совета, он мысленно потешался, представляя голову отца, увенчанную шикарными ветвистыми рогами.
«Золотой петух» остался за поворотом. Широкая, мощёная серым камнем улица, по которой свободно могли проехать в два ряда повозки, вела на главную площадь с высокой пирамидой посредине. Дом лангракса Унарии, двухэтажный, с витыми колонами у входа и фигурами пастушков и пастушек из розового мрамора по углам балкона, своим центральным фасадом выходил на площадь.
Лангракс Мортон Тупс, дородный мужчина лет пятидесяти, с круглым брюшком любителя недурно поесть, стоял на балконе и наблюдал за перебранкой возчиков, чьи повозки сцепились колёсами прямо у его ворот. Поминая всех Богов вместе и по отдельности, желая друг другу массу приятных и нужных вещей, они собачились уже минут двадцать, пытаясь заставить лошадей толкать назад тяжело нагруженные телеги.
То ли лошади не понимали, чего хотят от них эти орущие двуногие, то ли колеса окончательно заклинило, но телеги с места никак не двигались. Толпа зевак, стоявшая вокруг и встречавшая дружным смехом наиболее витиеватые выражения взмокших возчиков, с помощью, однако, не спешила – когда ещё доведется так повеселиться!
Повозки вейстора остановились, не имея возможности въехать во двор. Всадники ждали, успокаивая разволновавшихся лошадей. Арела выглянула из окна повозки и, сквасив недовольную мину, нырнула назад. Выйти из повозки и пройти пешком даже несколько метров, для господина и его семьи считалось просто недопустимым.
При появлении вейстора Прилесья ругань и возня вспыхнули с удвоенной силой, но телеги сцепились намертво. Лангракс, заметив Хортона со свитой, ехидно заулыбался, и оба его подбородка довольно заколыхались. Всё его круглое лицо с крупным носом и пухлыми щеками выражало сейчас неприкрытую радость. Вдоволь налюбовавшись на неприятную ситуацию, в которую попал вейстор, Мортон отправился раздавать указания по случаю прибытия дорогих гостей.
Возчик широкой телеги с бочонками, суетливый рыжебородый мужичонка в чёрной длинной рубахе с цветным поясом, совсем растерялся, видя недовольство прибывшего господина, и, зло ругаясь, хлестнул тяжёлой плетью по морде своей лошади. Та шарахнулась в сторону и жалобно заржала.
Из заднего ряда зевак, раздвинув всех, не спеша вышел высокий широкоплечий мужчина лет тридцати. Тёмные, слегка вьющиеся волосы были зачесаны назад и открывали волевое лицо с тонкими чертами, высоким лбом, прямым носом и глубокой ямочкой на выступающем подбородке. Голубые глаза под прямыми бровями так глянули на рыжего возчика, что тот весь съёжился и отошёл за телегу.
Оглянувшись по сторонам, мужчина кивнул крутившемуся тут же парнишке лет десяти и, когда тот подскочил, со словами «Подержи-ка», отдал ему свою коричневую куртку из тонко выделанной кожи, хорошо сшитую и явно новую, и длинный меч в дорогих ножнах, на золотой рукояти которого сверкал кровавый рубин. Мальчишка в полном восторге прижал к груди такое сокровище и затаил дыхание.
Оставшись в белой рубахе из тонкого льняного полотна, мужчина закатал рукава, обошёл вокруг телег и приступил к делу. Ухватив обеими руками колесо телеги, нагруженной бочонками, он упёрся левой ногой в ступицу колеса второй телеги и резко потянул.
Мышцы на его руках и спине вздулись буграми и, казалось, ещё чуть-чуть, и они прорвут тонкую ткань, но тут телеги сдвинулись с места, и через мгновение колёса уже были свободны. Толпа в восторге зашумела. Возчики кинулись благодарить избавителя, но тот, тяжело дыша и расправляя рукава рубахи, только махнул им головой.
Телеги, скрипя, разъехались, следом потянулись любопытные. Мимо застёгивающего пояс мужчины проехали, наконец, повозки и всадники. Хортон, остановив своего коня, спросил у незнакомца:
– Как зовут тебя, воин?
– Тен Сногрид, господин Хортон.
– Ты знаешь меня? Откуда? Я не помню, чтобы мы встречались!
– Я друг вашего сына, Дартона. Я видел вас с ним, когда год назад вы приезжали в Остенвил.
– Тен Сногрид? Припоминаю… Конечно! Дартон говорил о тебе и твоей поразительной силе! Как же ты оказался в Унарии? Почему не на празднованиях?
– Меня отпустили на несколько дней проведать матушку. Она живёт здесь, но после смерти отца уже два года не встаёт с постели. Сейчас ей стало совсем плохо, вот она и написала мне письмо. Дартон узнал об этом и велел ехать. Я здесь уже неделю, правда, завтра должен возвращаться, чтобы успеть на церемонию.
– Мы завтра рано утром тоже выезжаем. Буду очень рад, если ты в пути согласишься скоротать время в разговорах со мной. Или ты торопишься?
– Думаю, что Трианию мы с вами проедем вместе, в этом краю в последнее время стало неспокойно. А дальше посмотрим.
– До завтра, друг мой.
– До свидания, господин Хортон.
Спешившись у главного входа, где на мраморе широкого крыльца его с нетерпением ожидали жена, сын и невестка, Хортон, всё ещё улыбаясь, первым прошёл в широко открытую дверь. Большой холл с полом из красного мрамора был красиво украшен мебелью и тканями всех оттенков красного и коричневого. Широкая лестница встречала гостей огромным чучелом свирепого вепря, прародителя хозяина этого дома.
По этой лестнице и спускался сам радушный хозяин, очень напоминая своего предка залежами жира на упитанном теле да маленькими круглыми глазками с белыми ресницами, совсем утонувшими в его лице, которое сияло сейчас самой радостной улыбкой.
– Мой дорогой друг! Как я рад тебя видеть! Это просто невыразимое счастье, что всё семейство Орстеров будет сегодня у меня в гостях!
Говоря это, он обнял Хортона пухлыми руками и постарался прижать к своей груди, чему тут же воспротивилось его объёмистое брюхо.
– Приветствую тебя, лангракс Унарии!
– Боги, Боги, ну к чему такие церемонии! Хортон, друг мой, как твоё здоровье? Благополучно ли добрались до нашего городишка?
