не менее по лесу мы изрядно замедлились. Вася скоро устала, и Алёнка посадила её к себе в седло. Бабушку пришлось подсадить в фургон, расчистив местечко в уголке, хотя она ворчала и хорохорилась. Чтобы было не скучно, озадачила её разбором семян. А поскольку там была целая здоровенная коробка, увлеклась бабушка надолго.
С вечера мы успели отойти от ворот километра на три.
На ночь мы устроили наш маленький табор в большой палатке, а сами взяли маленькую и ушли с Вовой в сторонку, жечь костёр и смотреть на звёзды.
ДОРОГА, ДЕНЬ ВТОРОЙ
Новая Земля, дорога к острову, сорок пятый день нового мира
Первая половина ночи у меня ушла на то, чтобы поздороваться с мужем как следует, так что встали мы поздно. К моему удивлению, изрядно взбодрившаяся бабушка уже успела накипятить полный котелок чая и разогреть оставшиеся пирожки, так что, наскоро перекусив, мы тронулись в путь.
Лес становился всё гуще, пробирались мы ещё медленнее, чем вчера. Вдобавок, вскоре въехали в полосу сырого, прямо-таки очень промокшего леса. Я подивилась открывшемуся феномену.
— А вы что, вчера не слышали, как гром гремел? — бабушка бодро бежала впереди тележки, — Под утро так громыхало! Видимо, гроза полосой прошла.
— Я, если честно, вообще ничего не слышала, спала без задних ног.
Вовка усмехнулся в усы и пошёл убирать с дороги очередную мешающую лесину.
Лес был похож на тайгу — и в то же время не похож. Вроде бы те же деревья, но местами они становились большими, да что там — просто огромными, под стать знаменитым американским секвойям. Пахло опавшей хвоёй, папоротниками и какими-то травами. Лес не был мрачным и тёмным, был в нём и подлесок, в котором периодически что-то двигалось и шуршало. По дороге пришлось переходить речку. Теперь мне стало понятно, почему муж вёл нас именно так, вроде бы отклоняясь от обозначенного им направления. К броду.
Спустя три часа мы решили сделать перерыв и попить чайку из термосов.
Рассевшись в рядок прямо на стволе очередного поваленного дерева, мы передавали друг другу пакеты с бутербродами и прихлёбывали душистый чай, в который Вова добавил листики малины, смородины и маленькие красные ягодки, кажется, костянику. Вкусно.
Я оглядывалась по сторонам. Этот лес, как и луговина, тоже был полон жизни. Вокруг беспрерывно пищало, трещало и чирикало. По стволам деревьев то и дело проскакивали белки и бурундуки. Вова вдруг шёпотом скомандовал:
— Тихо! — мы замерли и даже перестали жевать, — Смотрите! — он показал нам взглядом, куда надо смотреть. Метрах в ста, в просветах между деревьями, показалась стайка пятнистых косуль. Они неторопливо паслись, потом, услышав какой-то подозрительный звук, насторожили уши и исчезли в чаще.
Мы ещё немного посидели и двинулись дальше.
Следующий кусок оказался тяжёлым. Приходилось много рубить, оттаскивать в стороны и снова рубить. Даже бабушка завладела одним из топоров, объявив, что уж деревьев за свою жизнь она перерубила предостаточно, и имеет приоритетное право. Мы с Алёнкой убирали стволы, что потоньше. Васька таскала ветки, суслик мой мелкий. За четыре часа мы продвинулись едва ли метров на сто пятьдесят. Поэтому, когда наконец открылось чистое место, все вздохнули с облегчением.
Лошадки бодро затрусили вперёд, словно радуясь, что всё же могут обогнать пешеходов. И — да, мы расслабились. Может быть, потому что сильно устали. И не подумали ни о вчерашнем напитавшем и без того сырую прогалину дожде, ни о том, что трава посреди открытого пространства странным образом напоминала болотную. Начав проваливаться, лошади испуганно рванули вперёд, и даже проскочили коварное место, увязнув лишь по бабки, но повозка… тяжело гружёная повозка прочно села по самые оси и продолжала медленно уходить в рассевшуюся под колёсами густую грязь. Вскоре мы погрузились едва ли не по дно фургона.
Вот когда я услышала от мужа практически петровский загиб. Жаль, не записала!
Ну, это сейчас забавно, а тогда мы были практически в отчаянии. Вдобавок, что-то начало происходить с моей мамой. Я сперва думала, что она от работы раскраснелась. Но ей становилось всё хуже. Начался жар и озноб, пришлось срочным образом пролезать в затопшую повозку, доставать из неё тёплые вещи и укутывать бабушку в несколько слоёв, подложив на землю карематы. И всё равно её трясло, так что зубы стучали.
Я напоила её оставшимся в термосе горячим чаем, и она забылась, или, скорее, провалилась в странный не то сон, не то беспамятство. Испуганная Вася прижалась к бесформенной тряпичной куче, совершенно скрывшей от нас бабушку, и походила на маленького мышонка.
Мы пытались вытянуть наш домик на колёсах и так, и сяк, подкладывать брёвна, вытолкнуть его рычагом — ну, никак… Усталые лошади дрожали. И что мы были грязные по уши — об этом и говорить нечего.
— Приплыли, бл*дь, — Вовка тяжело дышал, упёршись в колени руками.
— Да… — я вытерла взопревший лоб и посмотрела на руку. Рука была грязно-зелёная, — Вот тут мы и будем жить…
Эта фраза стала последней каплей… я услышала его совершенно животный рык, и повозка начала потихоньку сдвигаться вперёд. Как мне сказал потом муж: «Такой псих меня взял, аж в глазах потемнело! И я понимаю, что ноги у меня проваливаются всё глубже в землю, но телега начала двигаться…»
— Алёна, кони! — Алёнка встрепенулась и потянула поводья, да и лошадки, почувствовав внезапную слабину, засеменили ногами, пытаясь поскорее убраться от этого страшного места…
С утробным чавканьем грязевая яма выпустила свою добычу, лошади дёрнули вперёд, мы радостно закричали, а Вова, не удержавшись на ногах, упал вперёд, прямо в колышущуюся жижу.
Я кинулась помочь ему выбраться и — готовый вырваться смех облегчения застрял у меня в горле. Я не знаю что он словил на дне этой злополучной ямы — острый сук или ещё что, но рука была пропорота до самой кости, и оттуда щедрым ручьём бежала кровь.
— Вова-а-а-а!!! — в этом крике, наверное, было всё: и предельное эмоциональное напряжение, от того, что только что была эйфория, а потом всё стало плохо, и вот, вроде бы когда уже ситуация начала разрешаться — эта ужасная рана, да ещё и грязная, и где-то на
