- Спасибо за ликбез, товарищ Леонов, — поблагодарил я. — В общем, диспозиция такая: Бекешин обходит дом и контролирует с той стороны, Юхтин остаётся на улице. Мы с Леоновым заходим в дом и устраиваем чистку. В первую очередь интересует Мамай, остальное — постольку поскольку. Оружие применять… ну, на собственное усмотрение. Те, кто здесь засел, перестал быть обычным детьми, на них кровь многих неповинных людей. Видите, что вам угрожает опасность, стреляйте. Пусть лучше вы прикончите кого-то из засевших тут сявок, чем они убьют вас или покалечат. Любой суд станет на вашу сторону, даже самый гуманный на свете, — я усмехнулся, вспомнив «Кавказскую пленницу». — Всё, пора, товарищи.
С револьверами наготове мы ринулись на штурм обители.
И почти сразу в доме раздался оглушительный разбойничий свист.
- Атас, пацаны! Легавые!
Послышались взбудораженные голоса, звуки сдвигаемой мебели.
- Никак баррикады ставят? — хмыкнул Юхтин.
Леонов пальнул для острастки в воздух:
- Сдавайтесь, сволочи! Вы окружены.
- За мной, Пантелей!
Я вышиб запертую изнутри дверь плечом, почти сразу оказался в сенях. Под ногами противно заскрипели подгнившие половицы — того и гляди, не выдержат.
Тут было пусто, я кинулся к следующих дверям, покрытым какой-то копотью и засаленным ЧЕМ?. Позади с шумом задышал Леонов.
Он сослепу ткнулся в полку, приделанную к стене, загремели и посыпались какие-то чугунки, банки.
- Ах ты, собака!
Не оглядываясь на Пантелея (большой мальчик, сам разберётся), дёрнул ручку на себя, вырвав с той стороны дверной крючок с «мясом».
- Ух, блин!
Притолока оказалась низкой, пришлось склонить голову. И почти сразу возле меня промелькнуло что-то тёмное и тяжёлое. Я не сразу сообразил, что это была злополучная гирька на ремешке.
Бил белобрысый парнишка с мутным взором, еле державшийся на ногах. Должно быть только по этой причине он промахнулся и не размозжил мне голову.
Что же, игра пошла по вполне взрослым правилам. Я двинул белобрысого ногой, он кубарем улетел куда-то вперёд от меня.
Ещё парочка совершенно чумазых недорослей, которых в полутьме смело можно было принять за представителей той самой нечистой силы, что боялись обыватели Выселок, разом накинулись на меня с двух сторон, зажимая в клещи.
Их не пугал револьвер в моих руках.
По странному взгляду (как не от мира сего) я понял, что парни обдолбаны марафетом по самое не хочу. И моя пушка не кажется им серьёзным аргументом.
Засверкали финские ножи.
- Стой! — крикнул я, скорее для успокоения совести. — Стой!
И, видя, что наркоманы не намерены слушаться, дважды нажал на спусковой крючок. Особо не целясь, лишь бы попасть. Хотя на такой дистанции промахнуться сложно.
Обдолбыши свалились на пол так же синхронно, как и напали. Комната сразу наполнилась едким запахом горелого пороха.
- Дяденька. Не убивай, дяденька! — из-за печки выглянуло чьё-то насмерть перепуганное лицо.
Я присмотрелся — судя по распущенным длинным волосам, это была девушка.
И почти сразу в поле внимания попал направленный ей в висок револьвер.
- Только дёрнись, сука легавая. Башку девке отстрелю! — предупредил невидимый голос.
- Мамай? — предположил я.
- Тебе какая разница? — Собеседник вместе с заложницей вышел из укрытия. — Допустим, Мамай. А ты кто такой будешь?
Он оказался ладно скроенным брюнетом с довольно породистой физиономией — всё-таки белая кость, голубая кровь.
- Начальник милиции Быстров.
- Ну, будем знакомы, Быстров. Век бы тебя не видел…
За его спиной стояло ещё четверо крепких ребят.
- Шпалер брось. Неужто пристрелишь девчонку? — сказал я. — Это ведь не так просто…
Он презрительно хмыкнул.
- Да ладно! Эту шалаву? Будь спок, дядя: шлёпну, и глазом не моргну. Ты лучше сам шпалер на пол бросай — если не хочешь потом её мозги соскребать.
- Ну ты и ушлёпок, — покачал головой я.
- Не тебе меня судить, легавый. Отпусти нас, дай уйти и больше никто не пострадает.
- Из-за тебя уже пострадали. Поезд сошёл с рельсов, погибли девять человек.
- Туда им и дорога, — зло бросил он.
- То есть ты признаёшь, что эта диверсия — твоих рук дело? — уставился я на него.
- А ты что — надписи на шпалах не видел? Конечно, моих, — с гордостью заявил Мамай. — Убедились, что ЦКШ — это сила? А, если ты нас не отпустишь, скоро будет и десятый труп. Давай, мусор, решайся!
Ситуация складывалась откровенно патовая. Выпускать этих гопников на улицу — себе дороже. Где я их потом разыщу? Мамай уже успел войти во вкус крови, таких бед наворотит, что крушение состава покажется цветочками…
Но и девку, какой бы она шалавой ни была, тоже жалко. Моральное разложение — моральным разложением, однако человеком-то она осталась, пусть и непутёвым.
Выбора нет.
Я — ни хрена не снайпер, в глаз белки со ста шагов не попадаю. Однако бывают такие обстоятельства, в которых — хочешь или не хочешь, всё равно придётся стать «ворошиловским стрелком».
- Твоя взяла, — покорно объявил я и тут же вскинул руку и выстрелил Мамаю в лоб.
Всё это произошло так быстро, что главарь этой шайки даже среагировать не успел. Его, мёртвого, откинуло на спину, револьвер вывалился из рук и покатился по полу.
Девушка пронзительно завизжала, от её визга закладывало уши.
- Всё позади, успокойся, — сказал я, поморщившись. — Мамай на том свете и больше тебе ничего не сделает.
Честно говоря, я ожидал любого исхода событий, в том числе и то, что она накинется на меня — бывали в моём богатом прошлом и такие вещи, когда вместо слов благодарности мне исцарапали лицо.
Однако это явно не тот случай. Истерика у заложницы закончилась столь же стремительно, как и началась.
Четвёрка гопников попробовала дёрнуться, но я угрожающе повёл стволом «нагана».
- Не советую!
- Слушай, милиционер, чего тебе от нас надо? — проскулил один из них — жёлтый на лицо и худощавый. — Поезд — это не наша затея. И даже не Мамая.
Он бросил затравленный взгляд на труп бывшего главаря.
- Так-так, а чей же? — заинтересовался я.
Мой револьвер по-прежнему, был направлен в их сторону.
- Нам заплатили, причём хорошо.
- Кто?
- Мужик какой-то.
- Имя его знаешь?
- Нет. Он нам не представлялся. Мамай его хорошо знал в прошлом. Вроде как приятель его папашки, бывшего жандарма. Может, и сам в прошлом жандарм. Он деньги дал и надоумил, как можно поезд под откос пустить.
- И вы на это пошли…
- Мамай сказал, что будет весело.
- Надписи на шпалах тоже тот мужик сказал сделать?
- Это уже сам Мамай велел. Мужик ему ничего такого не говорил. Он вроде вообще хотел, чтобы всё по секрету было. Мы поначалу так и хотели, а потом Мамай сказал, что надо о себе заявить как положено, и велел шпалы подписать. Дескать, пусть знают наших и боятся.
- Ну вы и придурки! — ругнулся Леонов.
- Не спеши, Пантелей. Этого они ещё в суде наслушаются: от родственников тех, кто в том поезде погиб, — сказал я.
- Суд… Какой суд? — испугался жёлтый.
- Наш, советский. Ты что думал — тебя по головке за диверсию погладят? У вас есть только одна возможность облегчить свою участь — рассказать, всё как было.
- А мы молчать не собираемся. Мамаю уже всё равно, а никому из нас за решёткой гнить не хочется, — грустно произнёс жёлтый. — Только я вроде всё, что знаю, рассказал.
- Мужика, который вам платил, описать можешь?
- А чего его описывать? — повеселел гопник.
- Издеваешься? — нахмурился я.
- Ни в коем разе. Просто в доме карточка от старого хозяина дома осталась… Ну, офицера-беляка. Так на этой карточке этот мужик есть.
- Показывай! — потребовал я.
- Сейчас. Только не стреляйте — мне к комоду надо подойти, там карточка была.
- Не буду. Только делай всё медленно и печально, чтобы у меня плохих мыслей не возникло.
Жёлтый с великой осторожностью подошёл к комоду, выдвинул огромный ящик и, покопавшись, вытащил пожелтевшую от времени фотографию в рамочке.
