Когда уже должны были закончиться самолёты, а в Баграме места стоянок, к нам на связь вышла ещё одна группа.
— Окаб, 501й, группой шесть единиц идём, друг под другом.
Издеваются⁈ Роман сейчас все волосы себе вырвет, а у меня в горле пересохло от руководства таким парадом.
— 501й, группе роспуск… — скомандовал я и принялся распихивать каждый экипаж с разным курсом по касательной к предпосадочной прямой.
— А так можно? — спросил Роман, тыкая пальцем в индикатор, где стали появляться шесть отдельных меток, подходящих к посадочному курсу под прямым углом.
— Только осторожно, — сказал я и продолжил давать команды экипажам.
Давно у меня так задница не потела, а крыша не ехала! Телефонные трубки лежали у меня рядом с аппаратами. В такие моменты тебе всегда хотят позвонить все и спросить какую-то чушь.
Когда последний самолёт освобождал полосу, я смог откинуться на спинку стула и выдохнул. Наговорился я за эти минуты на половину новой жизни, а пропотел не меньше, чем в кабине.
Пару минут я не решался встать со стула, чтобы не пропустить ещё прилёт очередной группы, но от диспетчера пришла информация об окончании этого звёздного залёта.
— В принципе, Сергей, ничего сложного, — сказал Роман, отпив глоток чая из кружки.
Ох, я сейчас бы ему сказал! Боюсь, может обидеться. С другой стороны, если дурачку не сказать, что он дурачок, он так в неведении и помрёт.
— Роман, вот ты всегда такой «умный» или это просто мне так везёт? — спросил я недовольным тоном.
— Ну, мама всегда говорила мне, что я очень умный и хороший.
— Мда… мама твоя, видать, тебя не хотела расстраивать, — тихо сказал я, но Ромка меня не услышал.
Дверь в зал управления скрипнула, и в помещение вошёл Томин, расстёгивая плащ-накидку.
— Ну, как у вас дела, ребя? — спросил Валерий Алексеевич.
— Справляюсь, товарищ командир. Ничего сложного, — ответил Роман.
Ох, как я хотел его в этот момент пристрелить!
— Родин, молодец! — пожал мне руку командир, и присел на диванчик. — Не мешал, надеюсь, управлять тебе, Роман?
— Нет, товарищ командир. Мне не мешал, — ответил одуванчик.
Согласен, что не для него я здесь потел и тратил свои драгоценные нервы. Но можно было и чуть меньше соврать о своих подвигах.
— Родин, двигай в свой модуль. Я теперь спокоен за аэродром. Видный себя показал хорошим специалистом, — сказал Томин, пожимая руку Роману. — Тебе тоже спасибо за помощь.
— Есть, товарищ командир, — сказал я и пошёл на выход.
Интересно, когда настанет день и в способностях Романа разочаруются? Такие, как капитан Видный — поцелованные взасос удачей. Им всегда везёт.
Стоянка самолётов сейчас похожа на какую-то ярмарку. Всё крутится, ездит, кричит и ругается. Техники торопят друг друга, чтобы быстрее подготовить машину к зачехлению. Водители сигналят шастающим людям по магистральной рулёжке, которые так и норовят броситься под колёса. Лётчики вспоминают события этого перелёта и обнимаются со своими знакомыми, которых они здесь повстречали.
Попробовал я разглядеть в темноте хоть кого-нибудь знакомого, да только как тут поймёшь? Не думаю, что кто-нибудь из моих однокашников мог бы сюда прилететь.
— Вася, мышь ты афганская, сколько раз я тебя учить буду, что обгонять ведущего нельзя. Можно получить за это по башке!
— От кого, товарищ командир?
— От меня! И это очень больно. Сам не пробовал, но рассказывали.
Манеру и тон его голоса я не с кем не перепутаю. В нескольких метрах от меня проводил разбор полёта мой бывший училищный комэска Ребров.
— Гелий Вольфрамович! — крикнул я.
Даже ночью было видно, насколько Ребров скривился, услышав своё полное имя.
— Это кто тут у нас? Афганский хребет твою дивизию! Родин, да ещё и живой! — воскликнул он, крепко пожал мне руку и обнял.
Тем самым лётчиком, кого он воспитывал, был не кто иной, как один из самых любимых его учеников Вася Басолбасов.
— Вася! Рад видеть! Как сам? — крепко обнял я однокашника.
Встреча со старыми знакомыми, особенно с Ребровым, была очень приятной. Вольфрамович рассказал, что отправили его в полк, в котором на момент его приезда не было и десяти самолётов. Их передали куда-то в полки ТуркВО. Сам же Вольфрамович был переведён в этот самый полк на должность заместителя командира эскадрильи.
— Дали мне время на изучение нового самолёта МиГ-23го и начал я летать. Потом, как сыпанули нам двадцать штук! Лётчиков нет ни шиша, зато машин настругали как Буратин.
Скучал я по эмоциональным речам Вольфрамовича. Приятно послушать о его новых жизненных коллизиях.
— Я, значит, зам комэски. А командира эскадрильи нет. Этот желторотый гадёныш болеет постоянно. От Афгана закосить решил, поскольку мы на очереди в следующем году стоим, — продолжил Ребров. — Вот я и вечно за него отдуваюсь. Прислали под Новый год нам вот это с именем Вася Басолбасов, — сокрушался Ребров, выкуривая уже вторую сигарету «Союз-Аполлона». — И это Васятка у меня ещё красавчик! Штатный ведомый!
— Командир, ну, как видите, не всё так плохо. Мы уже и на третий класс наработали, только ещё присвоить надо… — начал успокаивать его Вася.
— С такими перелётами, мы с тобой Вася только на геморрой наработаем. Ладно, Родин. Пойду других Ниф-Нуфов проверю.
С Васей решил состыковаться завтра, когда освобожусь после вылетов. Приятно всё-таки встретить своих Белогорских друзей, ещё и в Афгане.
Небо вновь стало становиться звёздным, ветерок стихал, а в воздухе стоял запах прошедшего дождя. Медленно и с хорошим настроением, я направился к дежурной санитарке, чтобы та отвезла меня к воротам нашего жилгородка.
— Едем? — спросил меня зевающий водитель.
— Да. Можешь не спешить.
— А вам завтра не надо летать? Смотрите, сколько техники нагнали. К чему бы это, — сказал водитель и дал по газам.
Услышав эту фразу, я сразу задумался. Вот балбес, ты Серый! Думаешь о погоде, на звёзды смотришь, а ведь не заметил самого главного — концентрации большого количества авиации у тебя на базе. Это явно не для пикника или празднования Дня Победы.
Видимо, наш налёт на школу, приезд конторских и сегодняшние ночные перелёты — звенья одной цепи. Руководство замыслило проведение большой операции.
И только эта мысль промелькнула у меня, как на полосу, которую очень хорошо видно с нашей дороги, заходил Ил-76. Через пару мину ещё один. Когда мы подъезжали к КПП медсанбата, отделявшего территорию лечебного учреждения от афганских поселений, я услышал посадку ещё одного. А потом и ещё.
Слишком много бортов для того, чтобы перевезти имущество прилетевших групп. Прибыло и подкрепление в виде десантников и мотострелков.
— Назад! Стрелять буду! — раздавались крики за КПП.
— Останови, — дал я указание бойцу.
Выйдя из УАЗика, я заметил небольшую стычку на КПП. Несколько афганских дехкан, что означает крестьяне, пытались что-то объяснить солдатам. Как я понял, ни слова на дари наши бойцы не понимали. Подойдя к старшему, я тихо представился ему и начал спрашивать.
— Сержант, что здесь происходит? — спросил я у старшего на КПП парня, одетого в потрёпанный бронник с автоматом за спиной.
— Не понимаю я их. Кричат, орут, пройти хотят. Усиление вызвал, сейчас будем разгонять.
— Дай я попробую, — сказал я и подошёл к самому активному среди них. — Что вам нужно? — спрашиваю, медленно растягивая слова на их языке.
Возможно, тот скудный запас дари, что я успел выучить здесь, мне может помочь. По словам этого дехканина, в его деревню пришли моджахеды и сожгли несколько домов. Досталось и его дому.
— Жена пострадала, — разобрал я последние слова этого афганца перед тем, как он повёл меня к нескольким ишакам. На них неподвижно лежало тело женщины, закутанной в тёмные обгоревшие одеяния. Как мне казалось, жизнь полностью из неё ушла, но её грудь слегка поднималась. Как и большой живот слегка округлой формы.
— Беременна, — разобрал я его.
