Для меня, вдыхающего терпкий запах фотохимикатов и разглядывающего свадебные «контрольки» это тоже кажется лёгким безумием.
Всё же есть в этом времени что-то настоящее, основательное. То, что не пропадёт навеки из за сбоя флешки, или накрывшегося жёсткого диска. То, что можно подержать в руках, подарить, оставить в наследство.
Не раз замечал, что цифровые фотографии не хочется рассматривать. Мелькнут они один раз в публикации или ленте социальной сети и растворятся в цифровом море.
Они стали одномоментными. Фотоотчётом. Я не припомню, чтобы придя к кому-то в гости мне предложили: «А давай посмотрим фотографии? Вот тут мы с Владиком на море, а это Леночка ещё маленькая, у неё первый зуб выпал».
Все, кто надо уже всё увидели, лайкнули и забыли.
А старые снимки по-прежнему лежат в фотоальбомах, с подписями на обороте, сделанными красивым, ровным почерком «Нина Николаевна с фокстерьером Эдуардом и дочкой Натой. Ялта 1965».
Даже если не знаешь, кто такая Нина Николаевна, всё равно интересно.
Нужно что-то убойное. Такое, чтобы Авдеева не глядя потянулась за кошельком, а лучше за ручкой и печатью.
Спустя час, я иду по тёмным берёзовским улицам на Заречье, к маленькому, белёному известью домику, утонувшему в сирени.
Бам!
Камешек в окошко.
Бам!
— Таш! Ташаааа!
Окно открывается. Ошалевшая спросонок Таша лупит глаза в темноту. Увидев меня, запахивает на груди накинутый второпях халат. Интересно, кого она рассчитывала увидеть?
— Ветров, ты⁈ Какого дьявола⁈
— Таш, денег заработать хочешь?
— Ветров, ты пьяный?
Ху!
Выдыхаю ей прямо в нос. Таша с самым серьёзным видом принюхивается. После успокаивается, но словно слегка разочаровывается.
Интересно, с какой целью я мог бы пьяный у неё под окном появиться? Чего она там себе надумала?
— Сколько денег?
Редакционные слухи гласили, что Таша жила в вечном безденежьи. Она относилась к тому типу людей, которые могут бахнуть двухмесячную зарплату на новые джинсы, а потом тянуть до следующей на одних макаронах.
Таша умудрялась назанимать до получки у всей редакции, так что в день зарплаты ей едва хватало денег на банку кильки в томате.
А ещё у Таши были золотые руки. Она рисовала стенгазеты, клеила плакаты и могла согнуть два десятка фигурок оригами из цветной бумаги, за что её обожала вся детсадовская малышня.
— Червонец.
Я хотел предложить четвертной, но видя жадный Ташин взгляд, опасаюсь переплатить.
— Кого я должна убить? — спрашивает она.
— Вылезай, — говорю, — пошли в редакцию, я тебе всё покажу.
Спустя минут пятнадцать тощая фигурка в джинсах выпрыгивает из окошка. Таша живёт вместе с матерью-пенсионеркой и не хочет тревожить старушку. Из окна она вылезает вполне умело. Чувствуется, что этот путь исчезновения из родного дома уже отработан.
— Ты без мопеда? — разочарованно оглядывается она.
— С ним весь Берёзов перебудим, — отвечаю.
— Да и ладно бы, — Таша смеётся.
Ночное приключение ей нравится. Такое чувство, что она только и сидела в своей комнатке в ожидании, чтоб её кто-то позвал на какую-нибудь авантюру посреди ночи.
— Офиге-е-е-еть! — Таша разглядывает фото, — вот бы я так. В белом платье… А вокруг скалы… А ты меня так на свадьбу сфотографируешь?
— А ты замуж собираешься?
— Нет, ты что⁈ — возмущается она, — Я вообще спрашиваю.
— Вообще сфотографирую.
Моя идея приводит её в восторг. Она выдаёт пару толковых идей, а потом совершенно заворожённо смотрит на пачку кальки, добытой мной при помощи Леман.
— А можно у тебя потом несколько листиков взять? — спрашивает она.
— Зачем? — удивляюсь.
Дефицит таких элементарных вещей, как ватман и калька вообще приводят меня в изумление. Тем, кто распределяет товары по магазинам, не может прийти в голову, для чего простому человеку может понадобиться бумага такого формата.
Но калька⁈
— Ты чего⁈ — Таша смотрит на меня, как на ненормального, — выкройки переводить из журналов! Как их ещё по-твоему перерисовывать?
— Значит, можно, — соглашаюсь я.
Не обеднею, если что можно будет и через Леман заказать ещё. Она тоже моя потенциальная заказчица, так что пускай поучаствует в процессе.
Практически всё необходимое у Таши есть. Единственный «секретный ингредиент», которого не хватает, это клей ПВА. В продаже завались «Канцелярского», который при засыхании превращается в ломкую прозрачную массу и уродует бумагу. А простого белого ПВА — нет. Дефицит.
Приходится утром ехать в Кадышев и снова пытать Людмилу Прокофьевну, на предмет ценной канцелярии.
— Ветров, ты меня заинтриговал, — заявляет Леман, — что за шедевр ты там готовишь?
— Вы ж меня, как подарок преподнести собираетесь, — отвечаю, — вот и хочу выглядеть подороже и пореспектабельнее.
— Ты же Авдеевой делаешь?
Киваю.
— Бесплатно? — заведующая смотрит на меня, как на ненормального.
— Как дополнительную услугу, — отвечаю, — только не сдавайте меня заранее.
Леман встаёт и лично идёт со мной на склад. Там из закромов извлекает коробку с тюбиками ПВА и отсчитывает мне четыре штуки.
— Что бы ты там не делал, — заявляет она, — для меня потом тоже сделаешь.
— Всё покажу и расскажу в лучшем виде, — клятвенно заверяю заведующую. — Сколько с меня?
Она для меня в этом мире, «агент влияния» в среде людей, обладающих деньгами, и не знающими, на что их потратить. Амбассадор и инфлюенсер в одном лице.
— Нисколько, — удивляет меня Леман, — но насчёт подарка я не шучу.
* * *
— Это что? — спрашивает меня Авдеева.
«Обязательные» фото уже просмотрены и одобрены. Мы сидим за большим прямоугольным столом у них в гостиной, который для пятерых слишком велик. Поэтому занимаем только правую его часть.
Причём, молодые сидят по одну сторону стола, а хозяева дома по другую. Между ними отчётливо наблюдается напряжение. Мне выпадает «председательствующее» место во главе.
Совместный просмотр фотографий хоть немного, но сглаживает противостояние. Обе женщины хотя бы начинают улыбаться. Невеста на фото чудо как хороша.
В нарушение всех канонов того времени я делаю несколько снимков родителей и добавляю их «бонусом» к общей стопке. Это Авдеева тоже замечает.
Потом разговор переходит на моё здоровье, ведь ранен я был как раз по пути со свадьбы. Мать и дочь охают, а Михаил, пользуясь случаем, извлекает из шкафа коньяк, под шумок разливая по бокалам.
Точнее, от коньяка там оказывается только бутылка. На деле это крепчайшая настойка, причём в основе была точно не водка. Или самогон, или медицинский спирт.
Дамы опрокидывают её совершенно не чинясь, а я закашливаюсь, что вызывает шквал сочувствия.
— Не наладилось ещё здоровье, — сетует новобрачная.
— Значит, повторить надо, — делает неожиданный вывод Михаил, супруг Светланы Юрьевны.
Анатолий впервые улыбается мне тепло и слегка покровительственно, мол «щегол».
— Погодите, — говорю, понимая, что сейчас настал тот самый момент. — Меня очень вдохновила ваша свадьба, и я вот что для вас придумал.
— Что это? — задаёт тот самый вопрос Авдеева.
Перед ней тонкая, но достаточно тяжёлая книжка формата 18×24. Как раз что-то среднее между книгой и иллюстрированным журналом, вроде «Работницы».
Обложка у книги твёрдая, обтянутая тёмно-бордовым бархатом. Мы с Ташей чуть не поругались из за цвета, но теперь я понимаю её правоту. В гостиной Авдеевых этот предмет смотрится органично, словно всегда тут находился.
Обложку удерживает закрытой атласная шёлковая лента, перевязанная кокетливым бантиком.
— Вы за ленточку потяните.
Советские фотоальбомы стандартны и безыскусны. Толстые картонные страницы с прорезями под любой формат. Поместится одна большая, две средние или четыре маленьких фотографии.
Авдеева держит в руках фотокнигу. На первом развороте снимок новобрачных на скале во всю страницу. В мягкой виньетке осветлённоё, так что фото кажется вообще без границ, плавно переходя в фон бумаги.
