личного кабинета.
Столовая как всегда порадовала, да и посетителей не так много, наверное уже все пообедали. На раздаче взяла крабовый салат, молочный суп и картофельное пюре с приготовленной на пару сёмгой. На десерт булочку с маком и пару стаканов сока. Заплатила за все двадцать шесть копеек, сумма смехотворная, не то что в других, народных столовых.
Катерина на диете не сидела, хотя надо отдать ей должное, в больнице и сейчас кушала тоже самое, наверное так поддерживала меня.
— Ни фига себе, я в цековской столовке, про которую по всей Москве шепчутся, — уплетая крабовый салат, делилась со мной впечатлениями подруга.
— Ну и как тебе? — с улыбкой посмотрела на Катюшу.
— Ты ещё спрашиваешь, да здесь намного лучше чем я себе представляла! Филе из кабана за восемь копеек, а наш салат за четыре! Порции просто огромные, на половину больше чем в городском общепите!
Действительно, такой огромный кусок рыбы не подают даже в ресторане. Похоже борьба с мировым капиталом требует неимоверных сил, от этого и такие внушительные порции. Вспомнился осажденный Ленинград, там во время блокады происходило тоже самое, партийцы в райкомах жировали, а народ умирал с голода. Ни один из них не умер от истощения, им даже запретили ходить в общественную баню, чтобы не раздражать своим упитанным видом голодающее население.
После обеда поднялись в мой кабинет, который оставил двоякое впечатление. Вроде всё как надо, даже место для секретарши есть, но всё какое-то мрачное. В такой обстановке думать о светлом будущем не получится, разве что о новых репрессиях.
— Странно, кабинет у меня есть, а я о нем ни сном ни духом. Секретаря тоже как ни странно нет, хотя за дверью располагается большая приемная. Что здесь делать, зачем он мне, не принимать же посетителей? — присаживаясь за огромным письменным столом, задала риторический вопрос, тот самый, который без ответа.
Вот уже одиннадцать лет, как Никанор Валерьяныч Ситников работал в аппарате ЦК, на Старой площади. До этого пять лет проторчал в Московском обкоме, пока его усердие не заметили вышестоящие товарищи. Помог счастливый случай, его теперешний начальник возвращаясь с дачи пробил колесо, ну а он проезжал мимо. Номер своего будущего благодетеля запомнил давно, не раз приходилось грузить вещи в его багажник (его прежний был приятелем нынешнего, вместе ездили на охоту и рыбалку). Пока менял на запаску разговорились, в результате перевод в бывший «Торговый дом Титова». Сейчас Никанор Валерьяныч не покладая рук трудился в четырнадцатом отделе, который занимался организационно-партийной работой. Должность тоже хорошая: заместитель начальника сектора по работе с общественными организациями, различными Советами и конечно комсомолом. За это время оброс нужными связями, так что не пройдет и года, как он прочно усядется в кресло начальника своего сектора (тот пойдет на повышение).
Весело насвистывая мотив «Теплохода», который совсем недавно крутили «В рабочий полдень», Ситников нос к носу столкнулся с какими-то девицами, которые спускались вниз по лестнице. Одетые в джинсу и обвешанные крикливой бижутерией, (с большими разноцветными стекляшками), они сразу ему не понравились, дорогу тоже не уступили, прошмандовки долбаные.
— Вы что себе позволяете, вырядились в американское шмотье, да ещё нацепили эту вульгарщину, — Никонор Валерьянович ткнул пальцем на висевший у блондинки кулон, выполненный в форме крыльев.
— Так и вы одеты не в отечественный костюм, а судя по фасону в английский, — нагло ответила девица, вторая согласно закивала.
Такого Ситников стерпеть не мог, чтобы ему указывали какие-то малолетки! Судя по возрасту и одежде, это обыкновенные практикантки, мелочь не заслуживающая внимания. Почему так решил, так детишки у высших носят золото, а не этот ширпотреб, который продается в ларьках для голодранцев. Джинса в спецраспределителе стоит не так дорого, всего три десятка рублей, не то что его фирменный костюм «Ben Sherman».
— Никанор Валерьяныч, что-то случилось? — спросил второй заместитель отдела культуры, бодро поднимаясь по лестнице.
С ним Ситников был хорошо знаком, этим летом вместе отдыхали с семьями на море. Бесплатные путевки в санаторий ЦК выделялись почти каждый год, так что успел со многими там свести знакомство. Рассказал приятелю о безобразном поведении практиканок, ещё раз ткнул на кричащие стекляшки (ну не бриллианты же в самом деле, да ещё такие большие). Посовещавшись с приятелем решили аннулировать пропуска этих наглых девиц, для этого нужно будет спустится в бюро пропусков, а уже оттуда сделать заявку в отдел кадров. Работа с молодежью лежала на его секторе, так что выводы очевидны: этим перерожденкам не работать в аппарате КПСС, да и родственникам можно поставить на вид, если конечно будут зарываться. Все благие планы пошли прахом, девицы оказались не простые, одна так вообще достала корки инспектора партконтроля ЦК, выданное за подписью самого Пельше! Дальше хуже, блондинка потребовала у них партбилеты, которые потом забрала, небрежно кинула в свою сумку. Спорить с ней побоялись, поэтому сразу отправились к заведующим своих секторов, те обещали во всем разобраться (пришлось писать объяснительную и заявление) Следующий день стал самым черным в их жизни, из партии исключили (притом задним числом), с работы уволили по тридцать третьей. Начальники лишь разводили руками, спорить с Партконтролем дураков не нашлось, ибо чревато. Супругу из райкома тоже попросили, хорошо ещё по собственному, а не как его, за несоответствие занимаемой должности. Теперь пришлось работать истопником в бане, с зарплатой сто двадцать (больше никуда не брали, разве что в сторожа или грузчиком), жена чудом устроилась на приеме стеклотары, оклад не больше семидесяти пяти, плюс премия в червонец. Доходы упали не то что на половину, а наверное на три четверти, к тому же без привычных товаров и пайков из спецраспределителя. Об икре и буженине можно смело забыть, как и об импортной одежде. С сыночком тоже беда, не успели пристроить в институт, теперь придется идти в ПТУ, учиться на слесаря сантехника.
— Как же так вышло? — шептал про себя Ситников, бросая в топку очередную лопату угля.
Встреченный на лестничном марше скандалист здорово подпортил мне настроение. Мало того что он шел напролом, выставив своё упитанное брюхо, так ещё и начал высказываться по поводу наших с Катей джинсовых костюмов, а драгоценности так вообще обозвал вульгарщиной. Я бы может стерпела, потому что прекрасно представляю как живут простые люди, но этот толстопуз был одет в дорогой импортный костюм, а не от фабрики «Большевичка». Дальше появился ещё один
