— Здесь ли можно увидеть Великого Князя Московского Иоанна Васильевича?
— Здесь, — коротко ответил Самарин.
Опять долгая пауза. Гость держит фасон, не желая признавать себя нижестоящим:
— Как мне его увидеть?
— А ты кто? — Андрею Михайловичу не нужна была ссора, но точки в нужных местах расставить необходимо.
И снова молчание. Затем неохотное:
— Окольничий Великого Князя Василия Васильевича Иван Евстафьевич Еропка, князь Изборский.
Ого, никак родовитую птицу сюда попутным ветром занесло? Рюрикович, небось в пятидесятом с половиной колене? Что же, нужно соответствовать, всё равно никто не сможет проверить и не предъявит претензии.
— Думный боярин Великого Князя Московского Иоанна Васильевича и его опекун, князь Самарии и Антальи, старший воевода Андрей Михайлович Самарин!
Сзади, со стороны артиллерийской позиции, донеслось сдавленное хрюканье Дионисия и восторженное оханье деревенских ополченцев. Плевать, в самозванстве есть определённая привлекательность.
— Где такие земли? — удивился Изборский.
— В Палестине. Ныне под сарацинами.
— Так ты из латинян, что Гроб Господень воевали? — подозрительно прищурился Иван Евграфович.
Пришлось импровизировать, решительно отвергая приверженность к католической вере:
— Задолго до них! Я из исконных самаритян, что в Писании помянуты.
— Понятно, как у меня, значит… Княжеское достоинство вроде как есть, а само княжество в нетях числится. Да со мной все такие, — Иван Евграфович показал на приставшие выше по течению лодьи. — Третьи-четвёртые сыновьи в поисках лучшей доли, сироты дружинных воев. Как грамотку получили, так и…
— Это вы правильно сделали, — кивнул Андрей Михайлович, и крикнул через плечо. — Боярин Дионисий, вели нам с князем зелена вина принести!
Упали срезанные ветки, открывая направленные в лицо жерла пушек, и послышался топот босых ног посланного за ворота гонца.
— Пойдём, Иван Евграфович, за жизнь потолкуем.
— А я? — подал голос Дионисий.
— Молод ещё с князьями пить! — сурово отрезал Самарин и подмигнул Изборскому. — Остаёшься за главного.
Вечером, когда прибывшие сотни разместили у костров и озаботили приготовлением позднего ужина, князь Изборский рассказал свою историю, больше похожую на приключенческий роман, чем на реальную жизнь. Там были погони, перестрелки, штурмы крепостей, грандиозные битвы, попадание в литовский плен при опущенных подробностях, побег, и, как кульминация, торжественное прибытие в Дмитров, где и была получена грамотка от нижегородских бояр. Известие о скоропостижной кончине Василия Васильевича крайне огорчило князя Ивана Евграфовича, ведь со смертью Великого Князя он терял высокую должность и надежды на будущее. Тем более припомнят литовское пленение и с удовольствием отодвинут от кормушки. Кто припомнит? Да мало ли у юного Великого Князя родственников?
Но это же огорчение заставило думать в нужном направлении. Раз уж волей судьбы попал в Дмитров, то удачу следовало использовать в полной мере. Дело в том, что город традиционно становился вотчиной старшего сына Великого Князя Московского до самого вступления на отеческий престол, и здравый смысл велит хранить ему верность. Ведь княжич рано или поздно повзрослеет, а самые лучшие детские воспоминания сохранятся. А это и подати меньше, и мыто на волоках, и… и прочее. Быть верным — выгодно!
Однако, близость Москвы сыграла свою роль. Пойти на прямой конфликт с Шемякой себе дороже, поэтому приняли компромиссное решение — под начало князя Еропки отдали безусых юнцов, одели в прадедовские кольчуги, помнившие Куликово поле, и благословили на дорожку. Правда, приличное оружие для кровиночек не пожалели.
— Раненые откуда? — спросил Самарин.
— У Владимира пытались перехватить, псы безродные, — поморщился Иван Евграфович. — Но то дело прошлое, а сейчас скажи мне, князь Андрей Михайлович, когда я Иоанна Васильевича смогу увидеть?
— Утром и увидишь. Я разве не говорил? Может быть, за ночь ещё кто подтянется.
— Может, — согласился Изборский. — Вроде Звенигород поднимается, и в Стародубе, когда мимо проходили, набат звонил.
— Вот видишь, князь, а ты торопишься.
За ворота посторонних решили не пускать, даже самых родовитых вроде Изборского, который действительно оказался рюриковичем в каком-то там колене. Стол накрыли прямо на берегу с видом на Клязьму, подсветили его светодиодными фонариками, и спокойно коротали время за разговором, одновременно присматривая за вооружённым молодняком. Юный Великий Князь остался в доме с Полиной Дмитриевной готовиться к завтрашнему торжественному выходу, благо давно заказанная посылка с Али-экспресса пришла удивительно вовремя.
Сидели вчетвером — два князя, Изборский-Еропка и Самарин, боярин Дионисий Кутузов, и будущий митрополит Московский и личный духовник Иоанна Васильевича отец Евлогий. Дениску Андрей Михайлович решил произвести в бояре своей властью, справедливо полагая, что к ближнику Великого Князя ни у кого вопросов не возникнет. И с боярским званием сейчас удобнее разговаривать с любым спесивым болваном, ведущим происхождения от любимого мерина какого-нибудь древнего повелителя трёх болот и шести моховых кочек.
Прислуживал за столом староста Филин, гордый оказанной честью, и наряженный по такому случаю в алую рубаху из искусственного шёлка и заправленные в берцы полосатые штаны из плотного матрасного тика. Он же и передал шёпотом просьбу Полины Дмитриевны вернуться в дом и разобраться с припёршимися среди ночи сарацинами.
— С кем? — громко удивился Самарин.
— Ну эти… — пояснил староста. — Которые давеча тут копошились. Все грязные, напуганные, и шайтана поминают.
— Хрень какая-то. Ладно, передай, что сейчас приду.
Глава 11
— Вы как хотите, Андрей Михайлович, но я отказываюсь работать в такой обстановке! — у бригадира строителей нервно дёргался правый глаз, заплывающий багровой опухолью. — Как в девяностые, если не хуже!
— Да что случилось, Виктор Петрович? Ты можешь не орать, а объяснить нормально?
— Могу. Я, Андрей Михайлович, даже аванс могу вернуть, чтобы здесь больше не появляться. Тем более меня об этом убедительно попросили.
— Кто?
— Не назвались, но сказали напомнить про должок.
— Нахер загадки, Петрович, как есть, так и рассказывай.
— Я и рассказываю, — огрызнулся бригадир. — Всё по порядку.
А дело было так… Пазик с рабочими весело гремел подвеской по лесной дороге и как всегда ничего не предвещало неприятностей, но на одной из живописных полянок автобус провалился по самые двери в выкопанную и замаскированную канаву с жидкой грязью. В принципе, для преодоления такой преграды четырёх десятков работящих таджиков вполне достаточно, но попытки поднять Пазик на руки и перетащить его потерпели поражение. То есть, через одну ловушку перенесли, но через пятьдесят метров угодили в следующую. Им бы подумать и вернуться, но трудолюбие взяло верх над здравым смыслом. Так и корячились до темноты.
— После третьей канавы нас начали бить, — бригадира передёрнуло от неприятных воспоминаний. — Толпа в полсотни рыл с палками, велосипедными цепями и обрезками арматуры. Точно вам говорю, Андрей Михайлович, я такого и в девяностые годы не видел. Гороховец маленький и тихий, беспредела по минимуму. Эти отметелили моих работяг, автобус раскурочили, и попросили передать…
— Прилизанный мужичок в дорогом костюме и лаковых ботинках? — уточнил Самарин, заранее зная ответ.
— Ага, интеллигентный такой и вежливый до тошноты. Представляете, Андрей Михайлович, в лесу ковёр постелен, на ковре кресло чуть ли не музейное, а в кресле этот тип с сигарой и бокалом в руке. Сказал, что будет ждать до утра, но включает счётчик на две тысячи евро в час. Утром обещал перейти к радикальным мерам.
Полина Дмитриевна, присутствующая при разговоре, сняла со стены двустволку:
— Не знаю как ты, Андрюша, но за такие деньги я их сама в лесу закопаю и никто даже с собаками не найдёт, если вообще искать будут.
