Я полз вперед рывками, переваливаясь из стороны в стороны, как паук. Перед глазами плясали красные мошки, в груди свистело и булькало, будто в бронхи залили горячего шоколада, а легкие тщетно пытались зацепить из окружающего вечера хоть чуть-чуть еще свежего воздуха. В голове стучали молоточки, по внутреннему зрению ползла, как в рекламе, одна единственная завязшая там строчка: «легко ковыляя от слова до слова, дай Бог нам здоровья до смерти дожить, легко ковыляя от слова до слова…» Ковылялось, кстати, совсем не легко. Но я все же ушел, я уже практически оторвался от тех, кто убил Ленку, и теперь…
Что-то совсем не больно клюнуло в шею сзади, и тело перестало слушаться окончательно.
***
Я снова сидел на берегу, и передо мной вязким потоком струилась ткань мира. А где-то внизу опять текла невидимая во тьме река, куда нельзя было попасть ни в коем случае. Но было и кое-что новое — неприятная тяжесть в груди, безболезненная, но некомфортная.
Что-то вроде прерывистого дыхания щекотало кожу под ключицами, в нос проникал слабый запах, от которого хотелось чихать. И голоса за спиной в этот раз были слышны чуть лучше.
— Сколько?
— Уже почти пятнадцать минут.
«Вытащи меня из этого ада»
— Давление падает.
— Массаж сердца. Я вас учить должен?
Захотелось откашляться. Но в пустой Вселенной это выглядело бы глупо. Хотя вот, кажется, за спиной послышались легкие шаги. Это Славя, я знаю. Очень хорошая девушка. Она поможет, она всем помогает, а значит, и мне.
— Кальций внутрисердечно.
— Может, есть смысл сразу…
— Надеюсь, обойдется без этого. Адреналин!
Стало жарко. Голова закружилась. Откуда-то пробила дрожь. Рядом со мной сидела Лена и грустно улыбалась. Не спас я ее, не получилось у меня никого спасти. В руках у девушки было длинное лезвие, мрачно поблескивающее в никогда не кончающихся здесь сумерках. Виски пульсировали, голова была готова лопнуть.
— Идет фибрилляция.
— Дефибриллятор на три тысячи. Разряд!
Алиса… Волны рыжего пламени, смешные хвостики, мимолетная улыбка. Боже, какая же она красивая.
— Остановка сердца.
— Пять тысяч. Разряд!
«А ты умеешь играть на гитаре?» Река, пляж, капельки воды на раскаленной коже. Солнце. Бесконечное лето. Мы будем вместе. Всегда.
— Пульса нет.
— Вентиляция легких.
«Плей!» задорно кричит Алиса, сверкая зубами на ярком солнце, и, прежде чем я успеваю ответить, бросает мяч в воздух.
«Аут!» отвечаю я, радуясь ее ошибке.
— Шесть тысяч. Разряд!
Солнце наливается красным цветом. От воды поднимается пар. Мы никогда не играли с ней в теннис. Но разве это важно, когда мы вместе, и у нас наконец все хорошо?
— Нитевидный пульс.
— Глюкозу и Рингера, шесть кубиков. Через десять минут проверить состояние. Все.
И действительно, все.
***
Глава 7
Живой — Психотерапия — В порядке бреда — Товарищ старлей — Якоря и Ключи — Мальчик, Который…
У меня иногда складывается впечатление, что весь мир, все человечество медленно, осторожно идет по тонкой проволоке, натянутой над пропастью. И с боков этой проволоки — пустота, вверху рай, а внизу ад. И все, в общем, понятно. Упасть — никак нельзя. Но и наверх ты никак не запрыгнешь, хотя там хорошо, наверное. И в итоге все, что остается — это пугливо идти по проволоке, помня про ад, и надеясь, что вот за углом, вот за поворотом рай внезапно окажется чуть ближе. Ну хоть на ладошку. Ну чтобы хоть одним глазком.
Так к чему я это все. Сейчас мне почему-то кажется, что в 1984 году человечество, стоя на туго натянутой проволоке над адом, пошатнулось. Оно еще может восстановить равновесие, еще может удержаться. Но будет это непросто.
А ведь какое наслаждение, какое блаженство в полете! И пусть это даже полет с натянутой проволоки в адское пламя. Но за этот короткий миг, когда чувствуешь себя птицей, когда ты летишь — ты можешь отдать многое. Пусть даже ты летишь к смерти.
К смерти.
Лена!
Я открыл глаза. И ничего не понял. Белое вокруг все, сверкающее, расплывчатое, и ветерок обдувает. Где я вообще? «Я проснулся рано утром, я увидел небо в открытую дверь». Вот еще одна мысль — сейчас светло, значит, это день. А под землей мы бродили несколько часов, не больше. То есть примерно с восьми вечера до настоящего момента в моей памяти имеется дыра. Это не очень хорошо. Но и не очень плохо, я отлично помню и находки в репозитории, и наше задержание, и попытку побега.
«Прости, девочка».
И это тоже. Но я жив, относительно адекватен, сохранил память и рассудок. А это значит, ничего еще не закончилось. Это значит, еще повоюем.
В поле зрения вплывает что-то пахнущее лекарствами и еще чем-то. О, это же Виола. Значит, это что? Это медпункт. А я тут всего раз был до этого, в первый день, и ровно пять минут, поэтому и не опознал сначала.
— Я тебя, конечно, вчера просила подежурить в медпункте, — сообщает Виола, задумчиво глядя на меня сквозь очки своими гетерохромными глазами. — Но не предполагала, что ты для этого умудришься получить нарушение мозгового кровообращения, в просторечии микроинсульт. Тут ты меня удивил, пионер.
