— О чем вы говорите, эфенди? — удивился торговец, в силу профессии знавший множество языков. — Я совсем разорен и не веду никаких дел.
— Вы хотите обсуждать их на глазах у всей улицы?
— Заходите, — пожал плечами старик. — Прошу меня простить, но из-за неурядиц последних дней я совсем забыл о гостеприимстве.
Как оказалось, одетый по-европейски офицер пришел не один, а вместе с черкешенкой в дорогом наряде. Но ни слуг, ни воинов в провожатых с ними не было. Работорговец привычно скользнул по девушке оценивающим взглядом, но так и не пришел к выводу потратил бы он на нее деньги. Уж слишком независимый взгляд был у спутницы франка, от таких обычно одни неприятности! К тому же она очень худа, а руки, как бы она не прятала их, хорошо знакомы с тяжелой работой.
Восточные мужчины любят пышных женщин, с крепкими бедрами и высокой грудью. Чтобы те танцевали и пели, услаждая зрение и слух своего повелителя, а если шли, то походкой раненной верблюдицы, от которой в чреслах разгорается любовный жар. Те же, кому по душе худенькие, предпочитают девочек помладше или даже мальчиков, с наивными и доверчивыми глазами.
— В прежние времена, я предложил бы таким уважаемым гостям щербет и пахлаву, но война совсем разорила бедного Ахмета, так что давайте сразу перейдем к делу. Что привело вас в мой дом?
— Меня зовут Вацлав Попел и я служу его величеству. И теперь нахожусь здесь, выполняя повеление русского царя.
— Для меня большая честь принимать такого почтенного гостя. Но я не понимаю, чем могу помочь столь важным людям?
— Вы ведь занимались работорговлей, не так ли?
— Я прожил долгую жизнь и торговал многими товарами. Да среди них были и рабы. Законы моей страны это не запрещают.
— О, я совершенно не собираюсь осуждать вас. Но мне нужно найти одного человека и я надеюсь на вашу помощь.
— Через мои руки прошло так много рабов, что всех и не упомнить, — пожал плечами старик, после чего пытливо взглянул на спутницу Попела. — Вы, верно, ищите кого-то из своих родных?
— Ты не узнал меня, старый ишак?! — звенящим от ненависти голосом осведомилась Нахат.
Вацлаву стоило не малых усилий уговорить ее не набрасываться с ходу на купца, а попробовать решить дело миром. В конце концов, им нужна информация, а не кровь… но у гордой черкешенки было на этот счет свое мнение.
— Ты была моей рабыней? — высоко поднял брови Ахмет. — Нет, не помню. Слишком много вас было!
— Четыре года назад, ты, сын шакала, продал меня Азовскому паше!
— О, это большой человек, его я помню. Я действительно продал ему нескольких девушек. Ты была среди них?
— Да!
— И что же ты хочешь от меня?
— Я хочу узнать, где моя княжна Шатэ?
— Княжна?
— Не притворяйся, грязный ублюдок. Нас вдвоем привез к тебе этот негодяй Исмаил.
— Ах, да, припоминаю. Ее припоминаю. Очень красивая девочка из натухайцев. У Азовского паши не хватило на нее денег, и он хотел совсем уйти, но потом передумал и купил парочку грязных служанок. Так одна из них была ты?
— Говори, где моя княжна? Кому ты, старый ишак ее продал?
— Никому, — скривил губы в презрительной усмешке работорговец.
— Что это значит? — вздрогнула как от удара девушка. — Она умерла?
— Отчего же, вовсе нет. Ее забрал главный евнух из гарема Джанибека Гирея.
— Как забрал? — спросил внимательно прислушивавшийся к их разговору Попел. — Вы же сказали, что никому не продали ее?
— Вы, эфенди, чужеземец в наших краях, — счел необходимым пояснить ему Ахмет. — Крымский хан не просто имеет право на часть добычи своих воинов, но так же может забрать у них любую понравившуюся ему вещь. Обычно это происходит еще на Перекопе, но княжну и вашу подружку доставили по морю из Тамани. Я имел неосторожность купить их, надеясь на большую прибыль. Но пленница оказалась так хороша собой, что слава о ее красоте и дивной грации разнеслась от Кафы, да самой последней кибитки в Буджацкой орде. Узнал об этом и хан, после чего у меня появились его люди.
— Так ее забрали у вас?
— Кысмет [3] — развел руками работорговец.
— И теперь она в Бахчисарае?
— Наверное.
— Но она жива?
— Один Аллах знает!
— Я сейчас его зарежу! — прошипела Нахат, схватившись за рукоять своего маленького кинжала.
— Зачем? — поморщился Попел. — Своей княжне ты этим не поможешь…
— Если бы не такие, как он, никто не похищал бы людей и не продавал в рабство.
— А разве ваш князь не воевал с соседями и не угонял их людей? — презрительно усмехнулся работорговец. — Или, может быть, казаки не захватывают ясырь? А может быть, рабов нет у русского царя, которому вы служите? Разве вы пришли сюда не грабить и убивать? Кто вас звал сюда? Зачем вы пришли в мой дом? Убирайтесь!
Последние слова потерявший обычную осторожность старик почти выкрикнул в лицо своим гостям, яростно потрясая руками и брызгая слюной.
— Замолчи, грязная крыса! — не выдержала Нахат. — Не смей сравнивать благородных воинов с тобой, питающимся объедками с их стола. Я дочь благородного уорка, и ты даже не имеешь права сидеть в моем присутствии. На колени!
— Тише-тише, — попытался урезонить ее Вацлав. — Пошли отсюда, нам нечего больше тут делать…
— Нет, уж погодите, — раздался от порога хриплый голос, от которого все вздрогнули.
В комнату зашел уже знакомый им Михаил Рожков, а вместе с ним еще несколько человек, по виду тоже бывших пленников.
— Где вы пропадали столько времени? — удивился его появлению Попел. — Я слышал, что государь неоднократно справлялся о вас, но никто не мог ему сообщить хоть что-то положительное.
— Сына искал, — выдохнул тот. — Три дня не ел, не пил, глаз не сомкнул. Всех работорговцев обошел, все их укрытки обыскал…
— Ты, кажется, был управляющим в одном из поместий клана Ширин? — прищурил глаза Ахмет.
— Верно, — кивнул тот.
— И что же тебе надо?
— У меня отняли сына. Я хочу вернуть его назад.
— Убирайся, у меня никого нет!
— Я с тебя кожу с живого сдеру! — посулил измученный разлукой с сыном отец. — Хватайте его ребята!
Пришедшие с Рожковом товарищи недолго думая схватили работорговца и принялись сдирать с него халат.
— Ты с ума сошел, сын иблиса! — завопил старик. — Говорю же тебе, нет у меня больше рабов. Все ушли! Я разорен!
— В самом деле, господин Рожков, — вступился за купца Попел. — Государь обещал защиту мирным жителям. Вы не можете нарушить его слово!
— Уйди, лекарь!
— Я уйду, но вернусь с солдатами. Это мой долг!
— Ладно, — сдался Михаил. — Пусть покажет все свои клети. Пока сам не посмотрю, не поверю!
— Это разумное требование, — согласился с ним Вацлав, и обратился к купцу. — Покажите этим людям все, что они требуют. Это в ваших же интересах!
— Хорошо, — кряхтя, согласился Ахмет. — Смотрите, мне нечего скрывать.
Рожков и пришедшие с ним люди бросились в дом, оставив работорговца на попечение чеха и его подружки, и буквально перевернули все верх дном. Заглянули в каждый уголок от крыши, да погреба. Осмотрели все сундуки и кладовки и даже проверили котлы на кухне, но тщетно. В конце концов, убитый горем отец схватил топор и принялся крушить все вокруг, вымещая свое бессилие и зовя сына, — «Коля! Николенька! Сыночек! Где ты? Отзовись!», дойдя до полного изнеможения, он остановился и отбросил в сторону оружие.
— Все зря, все зря, — простонал несчастный отец, сжав голову руками.
— Пошли что ли? — спросил кто-то из его товарищей.
— Тише, — внезапно подала голос Нахат. — Я что-то услышала!
Все буквально замерли, и через несколько секунд уже не одной черкешенке показалось, что откуда-то из-под земли донесся еле различимый шум.
— Говори, откуда? — К Рожкову эта призрачная тень надежды вернула силы. Подскочил к работорговцу и вцепился скрюченными как когти пальцами, тряся турка как тряпичную куклу.
Голова Ахмета болталась на худой шее, редкие желтые зубы обнажились в оскале, но он толи от испуга, толи из упрямства продолжал молчать.
