Я стянул с себя куртку и стал использовать её как фильтр. На некоторое время это помогло, однако концентрация хлорки в воздухе постепенно увеличивалась, и моя самодеятельность уже не справлялась. Лёгкие распирало, горло запершило так, словно кто-то сунул в него ёршик и принялся проворачивать, потом начался надрывный кашель.
Санников говорил, что на «губе» слабаков не любят. Ха, посмотрел бы я на того, кто сейчас оказался бы на моём месте, на сколько бы его хватило!
Я заколотил руками и ногами по двери. Кричать благоразумно не стал: открывать рот было опасно, мог хватануть лишку отравленного воздуха. Отчаяние придавало мне силы, я барабанил так, что в двери могли появиться вмятины. Но никакие Чип или Дейл не спешили прийти на помощь. Не лязгал дверной засов, не скрипели засовы.
Отчаяние захлестнуло меня с ног до головы. Да, тут было тесно, не разогнаться, но я приспособился и стал кидаться всем телом на проклятую дверь.
Бах! – плечо кольнуло так, словно по нему шарахнуло током. Бах! Бабах! Я превращался в обезумевший кусок мяса, все мысли были только об одном: вынести к хренам собачьим эту долбозлючую дверь, вырваться из душной ловушки, вдохнуть хоть каплю нормального воздуха.
Бах! Бах! Бабах! Боль, ужасная мучительная боль, способная свести с ума. Сердце колотится так часто, что норовит выпрыгнуть из грудной клетки. В висках пульсирующая боль. Приступы кашля выворачивают наизнанку, желудок скручивается спазмом, но я не сдаюсь…
По телу прокатывается знакомая тёплая волна, невидимая игла впрыскивает в кровь бешеную дозу адреналина, в мозгу происходит атомный взрыв, перед глазами мелькают разноцветные вспышки. Хренак! Не понимая, что происходит, я вываливаюсь вместе с дверью в коридор, падаю на четвереньки, отползаю как можно дальше от ужасной ловушки, где меня так долго держали, одновременно втягивая в себя воздух, который кажется самой сладкой вещью на свете.
Слышу чей-то злой крик. Кто-то подбегает ко мне, лупит что есть мочи под рёбра носком ботинка. Но я словно под наркозом и не ощущаю боли: самый мощный удар причиняет столько же беспокойства, сколько поглаживание.
Губы растягиваются в довольной улыбке. Я выжил назло вам, суки позорные!
– Встать! А ну, встать! – орут над ухом.
Подходит кто-то ещё. Я ничего не понимаю, просто догадываюсь, что обстановка меняется. Крики пропадают, меня обхватывают с двух сторон, отрывают от пола и куда-то тащат. И мне абсолютно всё равно куда, лишь бы прочь от этого места. Больше всего на свете я боюсь отрубиться и потерять сознание. Тогда меня снова кинут в «собачник» и опять заставят дышать хлоркой. Второго раза я не перенесу и потому продолжаю находиться на стрёме, краешком сознания мониторя ситуацию.
Меня затаскивают в другое помещение, более светлое и чистое. Включается обоняние (а я думал, что всё, потерял его), ноздри чувствуют специфические запахи медучреждения. От этой мысли становится легче. Даже военные медики дают клятву Гиппократа, ну не станут же надо мной и здесь издеваться…
Двое парней в форме – в одном узнаю выводного – укладывают меня на кушетку. Появляется кто-то в белом халате. Никак не могу сконцентрироваться на лице, оно расплывается пятном. Но это явно женщина. В её руках шприц. Вот его я почему-то вижу отчётливо. Палец давит на поршень – из иглы прыскает тонкая струйка.
Моё плечо протирают спиртом. Рука у медика лёгкая: укол я не ощущаю. Или это тело уже перестало реагировать… Накатывает жуткая апатия. Она ломает последние остатки воли. Глаза слипаются сами собой. Темнота…
Понятия не имею, сколько прошло времени, но сознание выныривает на поверхность. Открываю глаза. Оказывается, я больше не лежу на кушетке, а сижу в кресле, чем-то похожем на зубоврачебное. Только напротив меня отнюдь не стоматолог, а человек с очень неприятным лицом. Я инстинктивно ощущаю исходящую от него опасность. На нём голубой жандармский мундир, один синий просвет на светлом погоне и нет звёздочек. Понятно, ротмистр.
Рядом пожилой мужчина в штатском. Вид у него, как у киношного профессора: седые, слегка взлохмаченные волосы, очки в толстой оправе и слегка рассеянный, однако очень живой и умный, взгляд. А ещё он маг, и, видать, не из последних: вокруг него переливается довольно плотная аура.
– Что скажете, господин Гагарин? – интересуется жандарм.
От такой родной и знакомой фамилии я невольно улыбаюсь. Хотя, конечно, никакого отношения к Юрию Гагарину маг не имеет. Гагарины – княжеский род. Не самый знатный, конечно, но представленный в Сенате, как и моя семья… Бывшая семья, к которой у меня даже не было возможности привыкнуть.
– Он очнулся. Вы хотите, чтобы я говорил при нём? – удивляется князь.
– Но вы же потом сделаете всё, чтобы Ланской забыл о нашем разговоре, – замечает собеседник.
– Сделаю, конечно, только не понимаю, зачем расходовать ману для случаев, когда можно преспокойно обойтись без неё?
– Давайте я буду решать такие вопросы, – недовольно морщится жандарм.
– Хорошо, господин ротмистр. Отвечаю на ваш вопрос: обряд шельмования был проведён безукоризненно, Ланской не может принимать ману и использовать её.
– Это точно?
– Вы меня обижаете, ротмистр.
– Хм… – Лицо жандарма становится задумчивым. – Тогда как вы объясните тот факт, что он вынес металлическую дверь на гауптвахте?
– А вы видели эту дверь? – усмехается Гагарин. – Нет? А я на неё смотрел. Там же все петли проржавели. И держалась она на одном чистом слове. Не надо искать магию там, где всё объясняется естественными причинами. – В голосе князя появилось раздражение. – И, пожалуйста, не надо больше дёргать меня по пустякам и надуманным поводам.
– Хорошо, ваше сиятельство. Приму это к сведению. Большое спасибо, что помогли успокоиться. А теперь сделайте, пожалуйста, так, чтобы это событие было вычеркнуто навсегда из памяти Ланского.
– Только из уважения к вам.
Князь склонился надо мной и что-то забормотал. Темнота… опять темнота.
Снова будто щёлкнула невидимая лампочка. Я пробудился, но уже не в «кабинете стоматолога». Камера, явно одиночка. Судя по знакомому зелёному цвету стен – та самая «гауптическая вахта», куда меня упекли. Странное, очень странное чувство в голове: она слишком лёгкая и пустая. Такого обычно не бывает даже после хорошего секса.
И тут снова всплывает недавняя сценка с жандармом и Гагариным. Оп-па! А ведь я всё помню, причём не отрывками. Да, в моей голове хотели покопаться, но что-то пошло не так. Ни хрена-то я не забыл! Помню, кто я и откуда, как попал в этот мир и из-за кого. Тюрьма, армия, увольнение, драка с юнкерами, жаркая ночь с Олей. «Губа», зауряд-прапорщик, которому, наверное, мечтает набить морду весь гарнизон (и однажды это всё-таки произойдёт), «собачник» с хлоркой. Медсестра со шприцем, жандарм и инопланетяне… – тьфу ты! – жандарм и князь Гагарин!
Не так уж и просто сломать товарища Ланского! Не каждая магия смогёт или сможет. Какой-никакой, а повод для гордости. А ещё я, кажется, понял, что происходит со мной, откуда берутся те странные силы, которых, как все считают, быть не должно.
В секунды беды и отчаяния, когда мне грозит настоящая опасность, верх над моим сознанием берёт настоящий Ланской – тот, в чьём теле я оказался не по своей воле. Именно он управляет мной и творит эти чудеса. А почему? Скорее всего, потому, что шельмование отрезало от магии его, а не меня. А он черпает её через мои ресурсы.
Сделав это открытие, я похолодел: что, если настоящий Ланской постепенно станет сильнее и каким-то чудом возьмёт верх надо мной? Неужели тогда я исчезну и растворюсь в нигде? Нет, ну вас на хрен, господа хорошие! Побуду-ка я эгоистом. Если я не владею магией сам, значит, этому надо научиться. Для этого необходимо понять основные принципы и как это происходит.
Да, но где можно отыскать ближайшего учителя? До кого я могу дотянуться, находясь в части? Разве только до поручика Шереметевой… Кстати, в последнее время она явно стала выделять меня и как-то странно поглядывать в мою сторону. Выходит, карты сами прут мне в руки…
