– Вот, жри!
Новым днем лес закончился, началась степь. К счастью, весенняя – с зеленой травой, роскошным ковром тюльпанов и влажной землей. Не пришлось мучиться хотя бы от зноя и пыли.
На ночлег путники опять остановились рано, солнце стояло еще высоко. Видимо, удобный путь был рассчитан так в незапамятные времена – переходами от ручья до ручья, от водопоя до водопоя. И опять возок колдуна оказался недалеко от берега. Аккурат, чтобы веревки хватало. Иритыш старался устраивать все так, чтобы раб сам заботился о себе. Минимум хлопот – кинул урюка утром и вечером, да в пути пару раз плетью огрел. Вот и вся забота.
Только четвертый переход оказался долгим – до глубокой темноты. И завершился возле обложенного валунами колодца.
– Поставь раба, пусть воду тягает! – предложил кто-то впереди.
– Не велено развязывать, – отозвался Иритыш.
– Тогда пусть траву сосет! – Скифы засмеялись.
Андрей ничуть не удивился бы, если б его и вправду оставили мучиться жаждой. Но кто-то из обозников все же смилостивился – отвязал и привел к луже с мутной глинистой водой.
Что годилось для лошадей, должно сойти и рабу…
Крым обоз покинул на одиннадцатый день – узкий переешек Перекопа было трудно не заметить и не узнать. Дальше скифы повернули направо, и через день к их обозу присоединился еще один, из трех повозок с одним рабом. Бедолагу сразу перевязали рядом с Андреем – чтобы на привалах только одну телегу возле воды ставить.
– Откуда ты, брат? – спросил паренек, едва скифы оставили их одних.
Невольник выглядел намного моложе пришельца из будущего – лет пятнадцать, не более. Тощий, волосы растрепаны, под глазом синяк, лицо и тело исцарапаны. Одежды, понятно, никакой. Андрея это ничуть не удивило.
– С севера… – односложно ответил колдун.
– Все мы здесь с севера, – пожал плечами паренек. – Из каких мест?
Студент промолчал. Его не тянуло к беседе. Андрей все никак не мог свыкнуться с неизвестностью. Сколько он пробыл изваянием? Месяцы или годы? Насколько хватило терпения прародительнице скифов? Заметит ли это Большой алтарь, как теперь изменится время? Может статься, его Катя уже давно состарилась и забыла о юношеской авантюре? Может, ее и вовсе больше нет? А он питает пустые надежды, бегая по этому злобному, взбесившемуся миру, не признающему никаких правил!
Хотя всегда остается надежда, что здешние века по ту сторону алтаря окажутся равны секундам! Поди угадай… Андрей ведь первым в мире пробил толщу времени. Все придется узнавать на своей шкуре.
– Меня варяги у реки подловили. За выдрой погнался, да по склону соскользнул. Тут они меня, словно карася из садка, и вытянули, – посетовал паренек. – Поперва на север везли, там на че-то сменяли, потом еще поменяли. Потом ужо на юг сплавили. За котелок медный скифам отдали. Теперь сюда вот пригнали. А ты как здесь очутился? Тебя как зовут? Меня Ченосиком. Ты как в рабство попал?
– По дурости, – вздохнул колдун.
– Все по глупости попадают. По беспечности да невезению. А зовут тебя как? – повторил паренек.
– Андрей, – все же ответил ему студент.
– Еундрей? Странное какое имя. Первый раз такое слышу. Оно чего означает? Меня вот, например, Ченосиком родители нарекли, ибо на ежика, сказывают, был похож.
Колдун невольно повернул голову к собрату по несчастью. Какая связь между словом «Ченосик» и ежом – он при всем желании понять не смог.
А паренек говорил, говорил и говорил, практически не останавливаясь. Похоже, бедолага провел в плену уже много месяцев и истосковался по собеседнику. Вряд ли скифы тратили время на общение с рабом. Ченосик говорил и говорил, а Андрей, устало вытянувшись на траве, предавался своим мыслям и воспоминаниям.
И понесло же его в прошлое, в этот безумный и совершенно неправильный мир!
Воистину, от добра добра не ищут. В двадцать первом веке он был сильным колдуном, целителем, волхвом достойного русского рода, настоящим арийцем. Чего ему не хватало? Слишком мало силы, власти, известности? Захотел перевернуть реальность, переделать ее под себя?
Переделал. Был достойным человеком с хорошим будущим, стал ничтожным позорным рабом, обреченным сгнить в темных рудниках…
Внезапно его ухо уловило в монологе Ченосика нечто неожиданное, и Андрей открыл глаза.
– …погнали сих бортников. Но славяне вскорости одних токмо мужей крепких чуть не полсотни привели! Как же они на нас все разом навалились!.. Так бежать и пришлось. Уходить от реки. К духам предков, в чащу. Пропало в общем кочевье. Ни пасеки, ни…
– Так ты не из славян? – перебил его колдун.
– Конечно, нет!!! – возмущенно вскинулся раб. – Я Ченосик из рода росомахи, кровь от крови зверя храбрейшего! Неужели по мне не видно?
Андрей отрицательно покачал головой, и паренек тут же обмяк, словно из него выпустили воздух:
– Ну да… Оброс, голый. Всю зиму почти не жрамши… Но кровь росомахи себя еще покажет! – вдруг вскинул он подбородок. – Поверь мне, Еундрей, так просто все это не кончится!
– Андрей, – машинально поправил его студент, снова откинул голову на траву и опустил веки.
Долгих десять дней обоз катился на восток, от ручья к реке, от реки к колодцу. В пути к нему присоединились еще с десяток возков и несколько рабов. Мужчины разного возраста, но, в отличие от Ченосика, довольно крепкие. Из их хмурых переговоров Андрей понял, что все принадлежали к разным звериным родам: бобрам, рысям, лисицам, лосям и даже волкам. Славян среди пленников не оказалось ни одного. Все они были…
– Жрите, лесовики, – сказал однажды скиф, кинув на всех мешок кураги, и колдун сразу вспомнил: «лесовики»! Именно так назвали варяги напавших из березняка разбойников. Народ, про который Андрей в своем будущем и вовсе никогда ничего не слышал.
Разросшийся обоз наконец-то докатился до могучей полноводной реки, каковая могла быть только Доном. Скифы развязали всех рабов, кроме Андрея, и погнали разгружать повозки на бревенчатые плоты. Телеги с грузом эти примитивные паромы, похоже, не выдерживали. В несколько ходок все тюки, корзины и бочки были переправлены на восточный берег. Следом наступила очередь пустых колымаг.
Лошадей степняки заставили переплыть самих: сидели на краю плота и удерживали за морды, не давая хлебнуть воды и помогая двигаться.
Закончился весь этот тяжкий труд только ночью. Усталые люди расселись у костров, подкрепляя силы, – связанный колдун, как всегда, валялся в темноте возле телеги.
Неожиданно Андрей ощутил щекочущий аромат запеченной рыбы, услышал осторожные шаги…
– Еундрей, ты где?
– Ченосик? – отозвался студент.
– А-а, вижу… – Паренек уселся рядом, положил на траву тушку крупного окуня, аккуратно разломил вдоль хребта. – Обижаются люди на тебя, Еундрей. Тяжело всем приходится. Работы много, ладони в кровь. А ты лежишь и ничего не делаешь. Я им сказываю, ненавидят тебя сильно скифы, оттого и не развязывают. Вон, даже удавка с колдовскими рунами на шее и голове. А они мыслят, что за себя и тебя трудиться вышло.
Он отломил ломтик рыбы, положил колдуну в рот.
Андрей прожевал угощение и торопливо предложил:
– Развяжите меня! Я вам сразу покажу, чего умею!
– Поздно уже. – Ченосик дал ему еще рыбы.
– Развяжи, не пожалеешь!
– Видел я твои путы. Наглухо затянуты. Их резать надо.
– Ты развязан, чего не бежишь? – спросил его студент.
– Куда? – развел руками Ченосик. – Тут степь, прятаться некуда. Выследят скифы да изувечат, дабы прочим неповадно было.
– Развяжи, я проведу! Мне бы только освободиться!
– Ты же северянин, Еундрей, – покачал головой паренек. – Откуда тебе здешние тропы знать? – Лесовик положил ему в рот остатки рыбы и поднялся. – Пойду. Вестимо, всех уже на ночь вяжут.
С рассветом рабы, понукаемые плетьми и грозными окриками, загрузили телеги, собрались возле Андрея, бросая на него недовольные взгляды.
– Ничего, чужак. Мы тебе твою лень еще попомним… – пообещал кто-то из них.
Студент не ответил. Скифов рабы, понятно, боялись. Вот и решили отыграться на том, кто неспособен дать отпор.
Степняки скрутили невольникам руки за спины, прихватили шеи одной длинной веревкой и двинулись в путь, куда-то в северо-восточном направлении.
Путь по восточному берегу оказался намного тяжелее, нежели до переправы. Здесь длиннющий обоз шел от рассвета до заката и останавливался возле колодцев. Каждый вечер обозники забирали рабов и ставили их черпать воду. Вволю напоить две сотни лошадей удавалось только к полуночи, лесовики возвращались на привязь вымотанные и злые – и любви к вечно «отдыхающему» молодому чародею это не добавляло.
– Проклятый чужак! – Иначе о нем уже не вспоминали. И кабы не доброта Ченосика, быть бы Андрею всегда голодным. Именно паренек, когда невольники разбирали вечернюю или утреннюю пайку, урывал немного кураги или вяленых груш для связанного товарища, быстро напихивая ему полный рот.
