— Подойдет, товарищ Сталин. Нам бы в эту группу еще одного Мессинга, Вольфа. Со слов Строителя этот товарищ всё равно у нас оказался, так может быть…
— Вот когда он у нас окажется, мы его и привлечём, а пока что нам лишний шум, как и лишние люди не нужны. На вас одного Мессинга хватит. С избытком. Что необходимо сделать для того, чтобы выявить и изолировать другие феномены, если они появятся, товарищ Смирнов?
— Думаю, необходимо направить в психиатрические больницы группы проверяющих, в составе человека от наркмздрава и нашего сотрудника. Прошерстить на наличие таких объектов, дать короткий опросник, сориентировать на определенные имена или названия, которые могут выдать человека из будущего и под подписку обязать вызывать сотрудников нашего Следственного отдела, если такие обнаружатся. Обязать ГУЛАГ сообщать о подобных случаях, органов на местах о непонятных пророках и таком прочем. Зачем? Скажем о новом направлении в лечении шизофрении с выраженным бредом. Собираем людей для тестирования новых лекарств.
— Хорошо. Когда можно будет работать с объектом Строитель?
— Завтра. Он сеанс гипноза перенёс хорошо, думаю, никаких проблем с ним не будет.
— Ну что ж, одевайте новую форму и начинайте работать! Товарищ Поскрёбышев поможет вам устроиться. Судя по всему, времени у нас не так уж и много, товарищи.
Глава вторая. По ком звонят твои колокола
Глава вторая
По ком звонят твои колокола
Москва. Кремль. Помещение 26−11
14 июня 1932 года
Как я тут очутился? Стоп! А где это тут? Последнее, что я помню, это как я поздоровался с товарищем Сталиным в его кабинете. И что потом? Ничего не помню. Голова вот болит. Мне бы аспирин принять. Только его тут нет, от слова совсем. Я что, опять в больнице? Если так, то дела мои плохи. А если я не в больнице, а на Лубянке? Тогда мои дела совсем уже хреново. Пить? Нет, не хочу. Значит это не повторение приступов, нет, тут что-то другое. И всё-таки, где же я оказался? Если это больничная палата, то довольно необычная. Дурдом? Но тут окон нет, насколько я помню, в психиатрических лечебницах все-таки палаты с окнами. Даже у главврача. Обстановка более чем спартанская: кровать, тумбочка, ночник на оной, электрическая лампочка под потолком в самом простеньком абажуре. Я лежу на кровати, руки ноги на месте, а вот пошевелить ими не могу. Голова… да, могу повернуть, рассмотреть потолок, стены, вот, дверь напротив, похоже, что металлическая. Значит, скорее всего, всё-таки худший из двух вариантов. Интересно, где и когда я так прокололся? Не пойму, что происходит, но тут свет стал немного ярче, дверь открылась и в камеру (уже не сомневаюсь, что это камера-одиночка) вошли два человека в форме наркомата внутренних дел.
Они были чем-то похоже, при всех своих отличиях. Один чуть покрупнее, внушительнее, с очень хищными чертами лица и черными глазами, которые буквально высверливали в тебе дырку.
(Михаил Кунин)
Он заговорил со мной первым. Интересно, из них двоих он — злой следователь или добрый? Нет, скорее всего злой.
— Ну что, Михаил Евдокимович, как самочувствие?
Так, кажется, я спалился, точно, спалился. И что же мне делать? Б…ь, врать? Так, скорее всего, всё уже знают, но что всё, и что знают? На меня накатывала паника. Стоп! Миша, соберись!
— Голова болит. И шевелиться как-то не получается.
— Голова болит? Это да, вполне возможно. Минуточку.
Мой посетитель усмехнулся, потом провел рукой у меня над головой. Сразу же прояснилось. Куда-то делась боль. «Кольцов, ты тут? Что случилось, в курсе?» «Я сам охреневаю»…
— Ну что, говорить готовы?
— А куда я денусь?
— Тогда хорошо. Сейчас вы встанете, сможете ходить и писать.
И мой визави щелкнул пальцами. Блин! Руки и ноги… как кандалы свалились. Теперь я мог двигаться, поэтому стал, не обращая внимание на пришедших, двигаться, растирать руки, ноги.
— Меня зовут Николай Смирнов, моего коллегу Михаил Кунин. Мы оба сотрудники особой следственной группы при НКВД СССР. И теперь именно мы будем работать с вами, Михаил. Точнее, с вами обоими. И с товарищем Кольцовым и с гражданином Пятницыным.
(К сожалению, другой фотографии Орнальдо я не нашел)
(Хотя… вот еще Орнальдо за работой)
— На чем же я прокололся?
Спрашиваю, стараясь как можно дольше держать хвост пистолетом. Вообще-то ни я, ни Кольцов таким недостатком, как хладнокровие, не страдаем. Блин, вспомню, какой был адреналин, когда я с Троцким… в общем, да. Киллер из меня получился так себе, ниже среднего. Не Пьер Ришар в «Уколе зонтиком», но близко к этому.
Смирнов улыбнулся.
— Вообще-то мелких проколов было множество, но… секс.
— А… вот оно что, значит, эта девочка в Париже была всё-таки не случайной встречей.
— Догадались? Да.
— Ну а потом мы опросили ваших жён. — встрял в разговор Кунин. — Настоящую и бывшую.
При слове о настоящей жене я почувствовал, как скривилась морда Кольцова, хорошо, что это чувствовал только я. Но настроение от этого у меня пошло чуть-чуть в плюс. Вот, сделал кому гадость, даже не ты. А тебе это в радость! Ага! Достал меня Кольцов своим нудёжем, а говорят, что любви с первого взгляда не бывает. Бывает! Причём ещё и до гроба!
Конечно, с Паолой сексом занимался я, а не Миша, вот тебя, дурак и подловили на медовой ловушке. И вроде в разговорах с ней не попалился. Точно, не попалился, иначе бы уже моё хладное тело обнаружили где-то под Парижем, если бы обнаружили вообще. Следовательно, всё-таки секс. Смирнов вывел меня из состояния глубокой задумчивости.
— Понимаете, Михаил, вы своими «письмами» итак привлекли к себе очень много пристального внимания. Очень много. Так что, вас рассматривали буквально под микроскопом. Вот и стали вылезать мелкие детали. А по сумме, так их стало критически много.
— И тогда меня подвели под гипноз. А я-то думал. Что за дурацкий метроном в кабинете у вождя, блин, как мальчика сделали, чес слово…
— Видите, какой умный еврейский мальчик! — с иронией выдал Кунин.
— Ага, птица говорун отличается умом и сообразительностью. — на автомате выдал я, пытаясь словить мысль, которая как-то всё время от меня ускользала. Нет, словил! Вот только мне не дали ее обдумать как следует.
— Что это за хрень, гражданин Пятницын?
— Это… фразеологизм, из моего времени. — уточняю, глядя на обеих. Да, они оба в курсе.
— Миша, вы там это, с фразами и словечками из вашего времени осторожней. Не надо привлекать к себе внимание. В том числе наше. — Это уже Смирнов, причем взглянул на своего сотоварища немного осуждающе.
— Каюсь, грешен! — поднял руки в жесте сдающегося.
— Хватит, Миша, мы тут должны решить, что с вами делать, а вы паясничаете, как клоун в цирке. — Кунин пытается давить меня своей аурой. Ну да, парень, я, между прочим и Сталину в глаза смотрел, вот у того аура! Вот он как глянет, так не по себе становится. Ты-то тоже молодец, но я-то уже твои штуки просёк. И я из другого времени. У нас там уже искусственный интеллект своих операторов мочит не хуже терминатора, так что ты, умный еврейский дядя не на того напал!
— Ой, да не смешите мои седины! Если бы решение по мне не было принято, и не вами, то мы бы тут не разговаривали. Если бы меня решили пустить в расход, то вас пустили вместе со мной, это ведь вы меня кололи в кабинете вождя? И как я вас не заметил? А раз мы с вами говорим, то решение уже принято. Как я понимаю, операцию «Серая папка» никто останавливать не хочет? Ну, и что мы тогда тут делаем? Тору читаем? Так она длинная, долго читать будем, скоро умаемся.
