Я приподнялся в стременах и еще раз неторопливо огляделся. Дождь, к счастью, немного поутих, и хоть не с первого взгляда, но более темную линию, уходящую вдаль, там, где травы еще стояли в полный рост, я смог заметить.
– Там? – не слишком уверенно указал направление.
– Добро… – запорожец вроде как удивился. – Ну, давай, веди дальше. Коль такой глазастый.
Приказ командира – закон для подчиненного. Тем более курсанта.
Двинулись по следу. Не очень четкому, но если приноровиться – вполне заметному. Дождь почти совсем утих, зато повеяло ветерком. А Василий ни разу не подгонял коня.
– Может, быстрее поедем? Как бы ветер траву не подсушил.
– Быстрее?.. Гм… А скажи мне, Петро. Татарин быстро бежал?
– Ну да… А что?
– И как долго, по-твоему, сын степей, выросший в седле, сможет пробежать, еще и со всех ног?
Я не специалист по легкой атлетике. Да и татарина того только издали, мельком видел. Но, исходя из общих соображений, думаю, километра на два его хватит. О чем Василию и сообщил. Тот согласился и спросил снова:
– А как притомится, что сделает?
Вопрос явно был с подковыркой. Что делает человек, когда устанет? Отдыхает…
Как там у смурфа Лентяя? «Зачем бежать, если можно ходить? Зачем ходить, если можно стоять? Зачем стоять, если можно сидеть? Зачем сидеть, если можно лежать? Зачем бодрствовать, если можно поспать».
Ну, положим, после такого стресса до «поспать» вряд ли дойдет. Во всяком случае, так быстро. А до чего дойдет?..
Василий поглядывал с хитринкой в глазах, но молчал и не торопил.
Черт? Еще раз… Все погибли, я чудом спасся? Что я стану делать?… О! Чудом! Значит, я просто обязан поблагодарить Господа за спасение… Ну, разумеется, Аллаха… что сути дела не меняет.
– Я думаю… татарин сейчас молится…
– И опять молодец! – Василий прямо сиял от удовольствия. Будто ему губы медом намазали. Десятилетней выдержки… – Все верно. А если б не в себя смотрел, а вокруг – еще раньше ответ бы нашел… – казак указал плеткой вперед.
Я посмотрел в указанном направлении и увидел коленопреклоненную фигуру. Обращенную к нам спиной.
– Так что ум хорошо, но глазами тоже пользоваться не мешает. Держи… – казак протянул мне сложенную кольцами волосяную веревку – аркан. – Ты выследил, тебе и ловить.
– Но… Но я не умею…
– Уверен? Или снова не помнишь?
– Уверен…
– Ну, ладно… В общем-то он нам и не шибко нужен живой. Выкуп не возьмешь. А в лагерь приведем – бабы его живым выпотрошат. Может, голомозый и заслужил не такую смерть, но месть опустошает душу. Не женское это дело…
Запорожец послал коня вперед, с каждым шагом увеличивая скорость. Татарин не мог его не слышать, но даже не оглянулся. Я глядел, как Полупуд приближается к нему, а сердце отбивало перестук лошадиных копыт. Бу-бух, бу-бух… Василий пустил коня левее, поравнялся с татарином, слегка наклонился и взмахнул саблей.
«Довлеет дневи злоба его…»
Расхожая библейская фраза, которую мне случалось слышать достаточно часто в прошлой жизни. Смысл вроде понятный и особого разъяснения не требующий. А задуматься над ним, ощутить в полной мере пришлось впервые только здесь. Потому что там я жил в потоке своего времени, и проблемы, с которыми сталкивался, были из того же набора – пусть неприятной, но обыденности. Тогда как в этом мире я постоянно ощущаю себя… образно говоря, рыбой, приглашенной на строительство гнезда. Причем не в качестве «подай-принеси», а как минимум прораба…
В общем, малоприятная перспектива для человека цивилизованного, образованного и где-то в общем неглупого, но почти ничего не смыслящего в нюансах сельской жизни. Тем более – XVI столетия.
Шагнув из лоджии девятиэтажки в прошлое, я с ходу окунулся в такой водоворот событий, что только успевай поворачиваться. Соответственно, решения принимал не трезвым рассудком, а исключительно благородством порывов. Но, вопреки расхожему мнению, сожалеть не пришлось. Если бы не покровительство запорожского казака Василия Полупуда, меня ожидала судьба деревенского дурачка. Для этого даже не пришлось бы напяливать на голову семь шапок и седлать палку. А так, слетев с лошади, я оказался не рохлей, наоборот – попал в разряд героев, пострадавших за общество.
Бабы ненавязчиво подкладывали «болезному страдальцу» в миску лучшие куски, мужики старались не привлекать к работе, а девки бросали украдкой весьма заинтересованные взгляды. Особенно Иванка. Как только заметит, что я на нее смотрю, что бы ни делала, тут же остановится и косу теребит, словно ждет, пока я подойду.
Коса толстая, длинная… Думаю, если расплести, то укроет девушку, как шатром, ниже коленок. Вот бы поглядеть на такую красоту… единолично… особенно когда на ней больше ничего не будет… Во время переправы мокрые сорочки мало что прятали, и я хоть не глазел нарочно, но ведь не слепой. Так что примерное представление имею…
В своем мире я бы ситуацию в тот же вечер пробил. Дело нехитрое. Пара пошлых шуток, два-три комплимента как можно примитивнее, долгий и недвусмысленный взгляд, чтоб у девушки и тени сомнения не возникло, какие «достопримечательности» меня интересуют в первую очередь, и дело в шляпе. Если моя личность ей индифферентна – пошлет или уйдет, а если останется и шутку поддержит, значит, согласна на… второй тур марлезонского балета. Хватай и тащи…
Но это там, в мире победившей охлократии, а как здесь за девушками ухаживают – тайна за семью печатями. Может, еще проще. А может, наоборот – гораздо сложнее?.. И за «большой и чистой любовью» сиротка на сеновал вместе с кузнецом придет!..
В целом не смертельно – овчинка выделки стоит, такую красавицу не на всяком «глянце» увидишь. Но пока тема бракосочетания меня не греет… Я на Запорожье хочу. А туда, между прочим, женщинам вход запрещен под страхом смертной казни. Поэтому не будем смешивать кокосовые опилки и райское наслаждение.
Если я здесь не проездом, если загремел в прошлое всерьез и надолго – то над вопросом любви и семейного гнездышка раньше или позже придется подумать. Если доживу, конечно… А пока нечего тень на плетень наводить. Короче, «первым делом самолеты…», дальше видно будет.
Спасибо Василию… Будто почувствовал, что от безделья одни проблемы рисуются, и не делал «для ранетого» никаких поблажек. Под предлогом, что лошадям надо отдохнуть перед дальней дорогой, он на несколько дней отложил отъезд на Запорожье и посвятил все это время моему обучению.
Ворчливо изрекая народные мудрости о том, что «за одного битого двух небитых дают, а убитых так и вовсе целую копу», «умение на вороту не виснет», а «под лежачий камень и вода не течет», он часами заставлял меня упражняться в казацкой науке… Ездить верхом. Бегать, прыгать, ползать… Фехтовать, стрелять из лука (из-за небольшого запаса пуль и пороха мушкет мне дали только подержать и почистить). И особенно – бросать аркан. Втыкал в землю копье и глядел, как я ловлю его волосяной петлей. Стоя, сидя, лежа… На ходу и на бегу. Подпрыгивая на месте и стоя на одной ноге. Ну и само собой – с седла, на всех аллюрах. Иной раз у меня даже получалось…
Позабыв о том, что молчание золото, я не удержался и тоже как-то продемонстрировал обширное знание фольклора. Без запинки выдав самые расхожие в студенческой среде пословицы… Ученье свет, а неученье тьма. Тяжело в ученье, легко в бою. Сытое брюхо к науке глухо…
Последние два изречения заслужили одобрительный кивок запорожца, но прямых репрессий, к счастью, не последовало. Впрочем, уже немного поняв натуру казака, я мог быть уверен, что расплата за избыток знаний не за горами. Спасибо и на том, что он не заставлял меня тренироваться на виду у переселенцев, а с этой целью каждое утро мы отправлялись то на рыбалку, то на ловы. И уже там Василий гонял меня до седьмого пота. Так что после окончания тренировки я не мог даже плавать, а ужом сползал с берега в воду по шею и отмокал.
Наслаждаясь прохладой, невесомостью и покоем. Прислушиваясь к ноющим мышцам и радуясь жизни. Без преувеличения.
Да, пока еще многое было непонятно, а еще больше – непривычно. Часто не хватало самых обыденных вещей, типа зубной щетки или туалетной бумаги. Все время хотелось сладкого и, как это ни парадоксально – городского шума. Даже уши закладывало… Но в то же время я не мог не признать, что эта жизнь мне нравится гораздо больше, чем прошлая суета.
В том мире, без солидного стартового капитала и родичей-депутатов, я был обречен на безликое прозябание, перманентное безденежье типичного представителя офисного планктона, с весьма сомнительной перспективой карьерного роста. Или – муть мелкого частного предпринимательства, весь доход которого – мнимая независимость и букет нервных болезней. Банальная судьба одного из миллионов винтиков, легко заменимых и унифицированных до полного обезличивания, в урбанизированном сообществе периода накопления первичного капитала.
