Когда ты в облике животного, поневоле перенимаешь его поведение. Чего хотел, Ярослав?
— Мне очень надо знать, чей я сын.
— Зачем? — гигант опускает лапу и широко зевает.
— Графом хочу стать.
— Графом, да? — Кот причмокивает и облизывает усы. — Зачем?
— Блин, да хочу я так!
— А я хочу нормально поспать, чтобы меня не тревожили.
Пушистый бог снова зевает, потом вдруг падает набок и потягивается.
— Ладно, давай взглянем на это по-другому, — говорю. — Когда я стану графом, то смогу ещё быстрее набирать силу. Я женюсь, заделаю детей, наберу себе слуг и гвардейцев, и все эти люди будут поклоняться тебе.
— Му-р-р, да, звучит интересно… Но ты вот только собираешься стать графом, а другие уже графы. Зачем мне именно ты?
— А я уникальный. Я за несколько месяцев в этом мире сделал столько, сколько другие за всю жизнь не делают.
Кот переворачивается на живот и долго смотрит на меня своими огромными глазищами.
— Преувеличиваешь, конечно. Но всё же да, ты стал значительно сильнее… И мне это нравится. Ладно, подожди.
Кот садится ровно, как статуэтка, и закрывает глаза. Терпеливо жду, хотя со временем начинает казаться, что божественный мурлыка просто задремал.
— Как любопытно, — наконец, говорит он и открывает глаза. — Я не могу увидеть, чей ты сын.
— Почему?
— Не знаю, и меня это бесит, — хмурится здоровяк и нервно облизывает нос. — Хотя нет, всё понятно. Ты же подселенец, не родная для этого тела душа. Вот поэтому я ничего и не вижу. Придётся тебе, Ярослав, самому искать родителей, человеческими способами. Но если что, помогу, чем смогу. Только часто ко мне не лезь…
— Не буду, — соглашаюсь, потому что выбора всё равно нет.
— Прекрасно. Ну, пока! — кот взмахивает лапой, и меня выкидывает в реальный мир.
Вот так. Обидно, но ничего не поделаешь. Придётся как-нибудь крутиться самому.
Покидаем со Светой губернаторское поместье. Спору нет, здесь жить гораздо комфортнее. Но я никогда не любил пользоваться чужими благами, и предпочитал добывать свои.
Рассказывать Светику про своё происхождение не спешу. Во-первых, ещё не точно, во-вторых, чем меньше людей знают, тем лучше. Светочке я доверяю, конечно, да и кому она расскажет? Но всё равно, лучше не разбрасывать такую информацию направо и налево. Мало ли.
Я несколько дней не был в спортклубе, но, когда захожу, вижу работников на месте. Ребята молодцы, ответственные. Да и Бернард наверняка приезжал, проверял, как идут дела.
Он и сейчас, кстати, здесь. Идёт навстречу, вопросительно разводя татуированными руками.
— Котов! Ты где пропадал? Здравствуй, Света.
— Здравствуйте! — Светочка освещает улыбкой всё вокруг. — Ярослав, я пойду наверх, ладно? Надо что-нибудь поесть приготовить! Бернард Хенрикович, вы останетесь?
— Как я могу отказаться, — подмигивает тренер.
Мы с ним осматриваем оба зала и убеждаемся, что ремонт почти окончен. Остались мелочи, и можно будет приступать к чистовой отделке, а затем заносить снаряды, тренажёры и прочее оборудование.
— Думаю, что через две-три недели откроемся, — говорит датчанин.
— Будет здорово. Не переживайте, к тому времени мы съедем. Света, конечно, всё тут обустроила, но лучше нам найти нормальную квартиру.
— Да я и не переживаю. Оставайтесь сколько хотите, никому мешать не будете.
Может, и не будем. Но одно дело жить в пустом здании, а другое — когда сюда начнут приходить посетители, будут шастать работники и так далее. Будет как минимум некомфортно.
Светик на скорую руку готовит рагу, которое мы все с аппетитом уплетаем, а потом всей дружной компанией отправляемся в интернат. Тренер думает, что мы хотим повидаться с друзьями, Отчасти так и есть. В отношении Светочки — на все сто процентов. А вот у меня ещё есть разговор к Августине Филипповне насчёт Степана…
Приезжаем уже к вечеру. Бернард говорит, что нам могут выделить отдельную спальню — парочка комнат для персонала пустует. Вот и замечательно, не хочется ехать обратно в город посреди ночи.
— Как насчёт тренировки, Котов? — Хенрикович с силой хлопает меня по плечу. — А то совсем, поди, перестал заниматься. Я из-за поездки на вечер перенёс, все парни придут.
— С радостью, ваша светлость!
Я не был в приюте всего несколько недель, а ощущение такое, будто вернулся из далёкого путешествия. Эх, родные коридоры… Для меня-то, положим, они не особо родные. Но память Ярослава невольно вызывает ностальгию. В конце концов, здесь он вырос.
Появляясь на тренировке, вызываю настоящий фурор. Пацаны кричат и свистят, лезут обниматься. Замечаю среди них Данила — надо же, долговязый до сих пор не бросил заниматься. Молодец.
Крепко пожимаю руку Порохову и хлопаю его по спине:
— Как вы тут, засранцы?
— Замечательно! — отвечает Гриха. — А у тебя как дела? Обустроился в городе?
— Ага. В «Ураган» устроился. Зацени, — показываю значок охотника восьмого класса.
— Да ну нафиг! Серьёзно⁈ Слышь, а тебе ствол дали? Котя, сколько монстров завалил⁈ — звучат со всех сторон вопросы.
— Тишина! — рявкает Бернард. — Построились, побежали!
Приятно, что ни говори. Знакомый запах дерева и пота, скрип подошв о пол, смешки парней и строгие приказы тренера. Где-где, а в спортивном зале я точно чувствую себя как дома.
После занятий, как и раньше, топаем все вместе в душ, а потом ужинать. Тамара Фёдоровна, завидев меня в зале, бледнеет. Подмигиваю кухарке, а она спешит скрыться.
После ужина топаю напрямую в комнату Августины Филипповны. У себя в кабинете она в это время уже не сидит, а в её личные покои воспитанникам вход закрыт. Только я-то больше не воспитанник. Могу и нанести дружеский визит.
— Кто там? — грозно спрашивает директриса, когда я стучу в дверь.
— Ярослав Котов, ваше благородие!
Слышу шаги, и распахивается дверь. У-ля-ля… Августина, видимо, уже готовилась ко сну. На ней весьма короткий шёлковый халатик, и лифчика под ним нет. Лёгкая ткань обтягивает упругие бархатные холмы. С трудом заставляю себя не пялиться на них.
— Не думала, что ты так быстро захочешь нас навестить, — хмыкает директриса. — Хотел чего-то?
— Поговорить. Можно войти?
Женщина зачем-то осматривает меня с головы до ног и кивает.
— Ну, входи, раз пришёл.
«Только не включать Обольщение, не включать Обольщение», — мысленно приказываю себе.
«А почему-у?» — хитро интересуется Люсиль. — «Какая сочная женщина, неужто не хочешь с ней поразвлечься? У неё наверняка богатый опыт, найдёт чем тебя удивить…»
«Люся, умоляю. Я запал на её сиськи, как только увидел. Но сейчас мне нужно совсем другое».
«Так узнай, что хочешь, а потом…»
— Нет, — рычу.
— Что? — смотрит на меня Августина. — Чай будешь?
— Нет! То есть, да. Спасибо, ваше благородие.
Правда, приходится и себя, и её обслужить самому. Директриса всё-таки из благородного рода, не может ухаживать за простолюдином. Это нанесёт урон её чести и всё такое.
Ну, мне не сложно. Разливаю заварку и кипяток по чашкам, открываю сахарницу, подаю чай Августине Филипповне. Та кивает и спрашивает:
— Так что тебе нужно, Котов?
— Я хотел поговорить насчёт Степана Карповича. Вы знаете, где он скончался? Вернее, где его убили?
Директриса делает глоток чая, не спуская с меня глаз.
— Знаю. А тебе зачем?
— Хочу разобраться. Видите ли, его убили из-за меня.
— Что это значит? — хмурится женщина.
— Степан искал информацию о моём происхождении. И вроде как узнал, что я бастард некого дворянского рода. Поехал узнавать подробности, ну и вот, — развожу руками, — не вернулся. Полагаю, кое-кто из рода не хотел, чтобы он добыл их подноготную.
— Что за род? — ещё глубже хмурится директриса.
— А вы сами как думаете? — отвечаю вопросом на вопрос.
Августина ставит чашку на стол и строго говорит:
— Ты со мной не играй. Отвечай, что за род?
— Котёнкины с Алтая. Судя по всему, я сын прошлого графа, ныне покойного, и графини Ирисовой.
Директриса смотрит на меня долгим взглядом, а потом качает головой и вздыхает.
— Докопались всё-таки до правды. И как только Степану удалось… Впрочем, я так и думала, что дело в этом.
— Вы что-то знаете? — мигом оживляюсь я.
— Послушай, Котов. Лучше тебе не лезть.
— Сам решу, — отрезаю я.
— Зачем тебе это? Думаешь, захотят принять в семью, после всего, что случилось?
— А что случилось?
— Много плохого. Много крови пролилось… Раз уж знаешь, чей ты сын, то вот тебе подробности. Когда дочь графа Ирисова умерла, рожая тебя, тот пошёл на графа Котёнкина войной. Считал, что твой отец изнасиловал его дочь и поэтому послужил причиной её смерти.
— Он правда
