слышать?
Все заглушал тот же дикий гул.
И тогда Миха увидел её.
Женщину, что сидела на огромном дощатом щите. Щит держали четверо темнокожих гигантов. Их лица, расписанные белыми и синими полосами, казались уродливыми масками. Бугрились мышцы, выталкивали шрамы, из которых складывался сложный рисунок. И он сам по себе гляделся одеждой.
Миха отступил в тень полуразвалившегося барака.
Но его то ли не заметили, то ли не сочли опасным. Гиганты стояли. Женщина стучала по маленьким барабанам, стоявшим на коленях, целиком сосредоточившись на этом занятии. И лицо её, застывшее, неподвижное, ужасало.
Она не была молодой.
Скорее наоборот. Миха отметил седые космы, такие яркие на фоне черной кожи. И обвисшую грудь. Складки на боках. И руки, что взлетали и опускались, едва-едва касаясь поверхности барабанов. Но каждое прикосновение порождало гул.
И гул отражался в голове.
Он вызывал боль и ненависть. И пелена ярости вновь упала на глаза, заставив отступить.
Миха заворчал и заставил себя шагнуть вперед.
— Прекрати, — сказал он женщине, ничуть не сомневаясь, что будет понят. И она услышала. Оскалилась, обнажив такие острые зубы. А гиганты, что держали щит, открыли глаза.
Миха увидел налитые кровью белки и черные точки зрачков.
— Прекрати. Не знаю, чего добиваешься, но мертвецов много.
Женщина засмеялась.
— Сотворенный! — она говорила на другом языке, которого Миха не мог знать, но он прекрасно понял её. — На тебе кровь проклятых!
— На мне много какой крови, — признался он и почесал за ухом. Кровь теперь ощущалась липкой пленкой, которая, застыв, намертво въестся в кожу.
— Ты убил сотворившего. Хорошо, — женщина оскалилась больше, и Миха увидел острые подпиленные зубы. У людей это ненормально.
Люди — это млекопитающие. А значит, зубы у них дифференцированы на клыки, резцы и еще что-то там, чего он уже не помнит.
Он сделал шаг, не сводя с гигантов настороженного взгляда, готовый ударить.
— Не бойся. Мои сыновья не причинят вреда.
— Зачем? — только и спросил Миха.
— Они пришли в мой дом. Они разорили его. Они убили моих детей и детей их детей. Они должны умереть сами.
— Все? — Миха обвел рукой городок, который уже тонул в дымах. — Ты убила всех из мести?
— Месть? — старуха покачала головой и по белой губе её скользнул язык. — Не месть. Все здесь.
Сухой кулак коснулся груди.
— Я лишь выпустила это на свободу. А дальше они сами. Но ты… ты убил проклятого. Однако не избавился от печати. Когда барабаны в голове твоей замолчат, тебе станет плохо. И ты умрешь.
Не было печали.
Почему-то новость не испугала, но слегка огорчила.
— Я помогу. Подойди. Ближе.
Гиганты молча опустили помост, а Миха шагнул меж ними. Да он им до плеча не достанет. Старуха же поднялась. Её ноги, кривоватые, оказались сухими и тонкими.
Тело же покачивалось на них, явно с трудом удерживаясь на весу.
Палец коснулся лба. И от прикосновения этого в голове взревели барабаны. Они оглушили. Ослепили. Они полностью раскололи Миху на осколки, чтобы позволить собраться вновь.
— Теперь хорошо. Будет плохо. Но не умрешь, — старуха убрала руку.
— Уходите, — Миха покачал головой, которая еще болела, но уже вполне терпимо. — Скоро здесь будут другие. Маги. И вы умрете.
— Мы уже мертвы, чужак, — она покачала головой и, сняв с шеи нить, на которой висел осколок бурого камня, протянула. — Возьми.
— Спасибо.
Отказываться Миха не стал. Он вообще чувствовал себя до крайности странно.
— Что взамен?
— Проклятые. Убивай. До кого дотянешься.
Что ж, не сказать, чтобы вовсе невыполнимо или как-то противоречит собственным желаниям Михи. А потому он склонил голову.
— Иди туда, — старуха указала вдоль реки. — Дальше лес. Спеши. Мне нужно играть, пока во мне осталась жизнь. Дети матери Мохо прольют сегодня много крови.
Она вновь уселась на грязные доски и пальцы коснулись барабанов, пробуждая их голоса. И безумие.
Миха отступил.
И еще отступил.
И только оказавшись в тени барака, который уже совсем неплохо горел, Миха позволил себе повернуться к старухе спиной. Впрочем, она о нем, кажется, забыла. Барабаны били.
Но теперь голоса их не вызывали в Михе прежней ярости.
И он, вдохнув дымный воздух, принял разумное решение: убираться и подальше.
Восстание рабов, небывалое по размаху, подавили лишь к закату, и то для того пришлось вывести в поле полдюжины боевых големов высшего уровня защиты. Големов сопровождала полная звезда магов, которые скорее присутствовали, чем принимали участие.
Ульграх тоже наблюдал.
— Что ж, рад обнаружить вас живым и невредимым, — с некоторой насмешкой произнес Магистр Урвар, подавая руку. Ульграх не стал отказываться.
Он выбрался из развалин, отряхнулся.
И огляделся.
— Удручающее зрелище, — заметил он, сдавив голову руками.
Нет, он, конечно, знал, что сакхемские барабанщицы на многое способны, но знать — это одно, а ощутить на собственной шкуре — совсем другое.
Голова раскалывалась.
Во рту поселился странный привкус рвоты. Да и перед глазами все плыло.
— Как вообще это получилось? — задал Ульграх вопрос, который явно мучил не только его.
— Разберемся, — магистр поморщился и взмахом руки выпустил пламя, очищая путь големам. Те двигались неспешно и, послушные слову погонщиков, методично добивали всех, кто мог представлять потенциальную опасность. — На днях прибыл берберийский корабль. Они оставили заявку на организацию аукциона. Были приглашены многие уважаемые люди. У вас кровь из носа идет.
— Ничего, — Ульграх поспешно прижал к носу обрывок тряпки. — Значит, не повезло?
— Скорее уж наоборот, — магистр ступал неспешно, то и дело останавливаясь. Он морщился, явно пытаясь оценить размер нанесенного ущерба. — Аукцион должен был состояться завтра.
Кровь текла сквозь тряпку.
По губам.
И на вкус была соленой.
Ульграх слизывал капли, понимая, что это не совсем нормально. Но голова еще гудела, словно в ней поселились те
