самый обыкновенный кот.
«Ну и что ты рефлексируешь?» – спросил он меня мысленно, и я невольно хихикнула, услышав от магического кошака земную психологическую терминологию.
«Страшно. Он – бог, понимаешь? И чего-то от меня явно хочет…Обряд ещё этот…» – я ответила тоже мысленно, так как если Домиану с Хантером можно, то почему нам с Ромео нельзя?
«И что? – Ромео зевнул, продемонстрировав совершенно не магические зубы и розовую пасть. – Он о тебе заботится, создаёт все условия, пылинки практически сдувает – ну и чего тебе ещё надо? Странные вы существа – женщины…»
– Лиз, – окликнул меня Домиан, – я хочу, чтобы ты приняла моё предложение и стала моей избранницей…
– Ээээ… – промямлила я, растерянно глядя на Ромео, который мне подмигнул и отвернулся, – а чем мне это грозит?
– Ничем, – ответил Домиан слишком быстро для того, чтобы я поверила, – но если, точнее, когда ты согласишься, ты получишь силу, равную моей… Разве ты не хочешь быть богиней… всемогущей?
– Нет, – тут же ответила я, вызвав удивлённые взгляды мужчин и даже Ромео, – что я с этой силой буду делать? Это же как обезьяна с гранатой!
– То есть ты мне отказываешь? – нахмурился Домиан, и радостно светившее за окном солнце куда-то резко исчезло, небо потемнело, резко рванул ветер, согнув чуть ли не пополам гигантские ели, а в чаще радостно и тревожно взвыли какие-то монстры…
– Нет, я не отказываю, – тут же передумала впечатлённая я, – но мне надо подумать: это как-то слишком неожиданно…
– Человеческие женщины всегда так делают, – поддержал меня Ромео, – у них не принято сразу соглашаться… Это как брачные танцы у филиморов. Понимаешь?
Я благоразумно не стала спрашивать, кто такие филиморы, просто благодарно посмотрел на кота, и он ответил мне понимающим взглядом.
– Да? – солнышко высунулось из-за тучки, а зверьё в чаще разочарованно заскулило. – А ты будешь долго думать? Как филимор или меньше?
– Дай мне время освоиться, ладно? – я просительно улыбнулась уже почти расслабившемуся Домиану. – К тому же меня беспокоит Ференц… Да и вообще… – я покрутила пальцами в воздухе, – я не могу так быстро…
– Хорошо, Лиз, – Домиан снова был безмятежен, чего я не могла сказать о себе.
Реджинальд
Боль приходила каждое утро, приближалась издали, словно морской прибой, подбиралась, примеривалась и накрывала с головой: в такие минуты мне казалось, что в окружающем мире нет ничего кроме боли. Обжигающей, тянущей, проникающей внутрь каждой мышцы, каждой клеточки и косточки. Она наполняла собой тело, разум, мешала мыслить и осознавать себя в окружающем пространстве.
Вот и сейчас я лежал на покрытой чем-то вроде мха широкой лавке и прислушивался к окружающим меня звукам, чувствуя, что где-то рядом так же неспешно просыпается она – моя боль. Но пока ещё она дремала, сонно потягиваясь, я слушал звуки, отражающие жизнь вокруг меня. Вот просвистел где-то за стеной ветер, и в ответ ему заскрипели огромные столетние ели. А вот какой-то небольшой зверёк пробежал и острыми коготками проверил на прочность толстые бревенчатые стены. Просвистела крыльями какая-то ночная птица, прячась на день в дупло или нору.
Я уже не удивлялся тому, что слышу все эти звуки: за время, проведённое в этой зелёной лесной не то темнице, не то избушке, я начал привыкать к тому, что мой слух невероятно обострился. Я спокойно мог слышать движение даже мелких зверей достаточно далеко от моего убежища, мой новый слух легко улавливал даже шёпот травы и журчание далёкого ручья. Все эти звуки переплетались, смешивались, создавая некий раньше недоступный моему сознанию узор мира: сложный, разноцветный и прекрасный.
Шевельнувшись, я совершил роковую ошибку: боль поняла, что я проснулся и тут же радостно впилась в меня миллионами острых иголочек. Когда я усилием воли смог разогнать кровавый туман, плавающий у меня перед глазами, то увидел сидящего на столе крысюка, который так и не назвал мне своего имени, но отзывался на Крыса.
Он сидел, свесив со стола длинный розовый хвост, и что-то сосредоточенно помешивал в большой кружке.
– Доброе утро, – с трудом прохрипел я, так как почему-то говорить с каждым днём становилось всё тяжелее, а мысленная речь давалась мне пока с колоссальным трудом.
– Ничего оно не доброе, – хмуро отозвался Крыс, что уже было само по себе удивительно: обычно он не утруждал себя ответом на мои слова, – придётся двигаться ускоренными темпами. События развиваются несколько быстрее, чем мы предполагали. Даргеро уже нашёл девчонку, хотя не должен был бы, а старая курица готова её отпустить.
Мне было так больно, что никакие девчонки, которых отыскал Каспер Даргеро меня не волновали: ну нашёл и боги с ними обоими. При чём здесь я и моя попытка выжить?
– При чём здесь я? – всё же вытолкнул я из пересохшего горла вопрос.
– Да так, ни при чём, – уколов меня быстрым взглядом, ответил Крыс, и будь я в нормальном состоянии, то непременно обратил бы внимание на его нарочито равнодушный тон, но мне было не до голосовых тонкостей.
– Завтрак заключённому полагается? – мрачно пошутил я, замечая, что прежняя одежда почему-то стала тесна в плечах, а рукава оказались коротковаты. Странно: вроде бы я давно вышел из возраста, когда мальчишки вырастают из собственной одежды. Тем не менее, когда я повернулся к умывальнику, чтобы зачерпнуть ледяной воды и, умывшись, хоть чуть разогнать наполняющий голову болезненный туман, рубашка треснула на левом плече.
– Что со мной? – хрипло спросил я у Крыса, который смотрел на меня своими глазами-бусинками с неким научным интересом.
– Начинается процесс трансформации, – сообщил он мне, перебираясь на широкий подоконник, наличие которого все эти дни ставило меня в тупик: зачем подоконник, если нет окна.
– Транс-фор-ма-ци-и? – еле выговорил я, прилагая нечеловеческие усилия для того, чтобы произнести хотя бы слово.
– Ты превращаешься, – любезно пояснил Крыс, заняв, видимо, наиболее удобную наблюдательную позицию.
Я хотел было спросить – в кого, но не успел, заворожённый невозможным и бесконечно пугающим зрелищем. Мою руку, которой я опирался о стену, вдруг пронзило острой болью, и она прямо на моих глазах стала покрываться чем-то вроде мягкой эластичной крупной чешуи тёмно-зелёного цвета. Ровные одинаковые чешуйки аккуратными рядами выступали на коже: сначала контуром, затем медленно проявлялись и делались чуть выпуклыми, а затем наливались прочностью и приобретали цвет.
Зрелище было настолько диким и в то же время завораживающим, что я молча смотрел, как меняется моя рука и молчал. Крыс с не меньшим интересом наблюдал, как мои руки постепенно превращаются в покрытые плотной чешуёй конечности: и не лапы, но уже и не
