Очень правильное замечание. Я уже который день так делаю.
Что ж, как бы то ни было, а, несмотря, на грозные обещания Руди, отсутствие паникующих толп на улицах не такого уж и большого района внушает пока осторожный оптимизм — быть может, его возможности и впрямь не столь велики, может, нам еще удастся удержать ситуацию от сползания в кромешный мрак и хаос, может, все еще не стало совсем плохо…
Лысый Фергюсон жмет на тормоза так резко, что я в очередной раз гашу инерцию лбом о стекло. Если не шишка, то синяк мне тут в ближайшее время гарантирован. Как только вернемся обратно, нужно будет запудрить, солдат «Хеллсинга» с фингалом во лбу — нонсенс и позор на все вооруженные силы Ее Величества, так что запудрить, однозначно.
Если мы, конечно, вернемся.
Потому что посреди улицы стоит, покачиваясь и уставившись в нас прозрачным бессмысленным взглядом, самый настоящий упырь. Кому-то он, конечно, показался бы простым парнем в измятой сорочке и заляпанным чем-то темным дорогом пиджаке, изрядно пьяным, что немного необычно для этого района, но в целом — порой случается и такое, а потому любой порядочный лондонец, сдержанно фыркнув, просто отвернулся бы от неприглядного зрелища и забыл бы про него через несколько секунд.
Скорее всего, это стало бы его последним осмысленным действием.
Тварь была голодна. Так часто бывает со свежими упырями. Остатки гаснущего сознания, подавляемые вирусом, испуганно тычутся в темноте мертвого и более не повинующегося ему мозга, не могут найти объяснения происходящему, не укладывающемуся ни в какие знакомые схемы, и как-то сами собой приходят к самым базовым инстинктам. Двигаться. Пить. Есть.
Зараженный глухо ворчит. Отупевшие рецепторы исправно передают информацию, но между лобными долями у новоявленного упыря царит пока что полный диссонанс. Атаковать? Бежать? Опасность? Добыча? Вирусу не до того, он пытается взять под контроль нервную систему и спинной мозг, и на внешние раздражители пока что не обращает внимания.
Это очень кстати.
— У-ти боже мой, какая лапочка, посмотри, Вика, — с широкой, прямо-таки вампирской ухмылкой цедит Влада. — Младенчик прямо. До чего же милашный! На вот тебе, младенчик, покушай.
И прямо из окна влепляет упырю пулю в лоб.
* * *
Труп мы, между прочим, подхватили, нечего ему посреди дороги валяться. Провоцирует негативные общественные настроения, если выражаться казенным языком. Да, как подумаешь теперь, какой мы ерундой занимались — оторопь берет. Но нам это тогда показалось очень важным. Не допускать паники. Сохранять спокойствие и уверенность.
Ну, пускай нам двум показалось, мне и Фергюсону. Влада просто пожала плечами, но присоединилось. Наверное, ее этот вопрос не особенно занимал.
«Район оцеплен, — сообщил по телефону Алукард. — Натурально, с броневиками, собаками и пулеметами. Из Белгравии никому не вырваться, во всяком случае, пока. Так что работайте оперативно, делайте то, что должны, главная задача сейчас — не допустить распространения заражения за пределы района».
Влада хихикнула. Громко, не скрываясь. После чего выдернула из уха гарнитуру и уставилась на меня.
— Понимаешь, что нам сейчас сказали, подруга? — поинтересовалась она весело. — Понимаешь, да?
— Нет, — призналась я. — То есть я поняла, что он сказал. Но не соображаю, отчего ты так радуешься.
— Все ты понимаешь, — вздохнула Влада, и воткнула наушник обратно. — Просто признаться себе боишься. Ну, а мне-то теперь и вовсе грех жаловаться.
А мы пока добрались до точки рандеву — Кадоган-холла, красивого такого, невысокого здания из гладкого серого камня. Старого, наверное, и, как все здесь, ужасно престижного. Но нам престижность была сейчас не очень важна, нас тут уже ждали. Угрюмый темно-зеленый грузовик с эмблемой желтой подводной лодки, припаркованный в тупике. Не то, чтобы Пип и его люди так усердно маскировались, скорее просто схватили то, что первым попалось под руку.
Упырям, по большому счету, все равно, какой логотип будет на ощетинившейся автоматами машине.
— Здрасьте, девчонки! — на удивление бодро рявкнул Пип в наушниках. — Рад видеть вас в добром здравии. Точнее, вижу я, конечно, не вас, а ваш джип, но это то же самое, а «рад видеть ваш джип» звучало бы еще более странно. Как добрались, никто не приставал?
В этом было что-то слегка противоестественное — Пип, болтающий так, будто мы были знакомы сто лет, пытающийся шутить шуточки и быть любезным. Но потом я сообразила. Капитан Бернадотте очень сильно нервничал. Его люди и он сам находились посреди квартала, захваченного, или почти захваченного упырями. Сидячая утка, вот как это называется. В любой момент какой-нибудь особо эволюционировавший вампир мог наброситься на их грузовик, разодрать крышу и забрать с собой одного-двух солдат. Не то, чтобы это было таким уж вероятным исходом. Но возможность оставалась.
И Пипу это очень не нравилось.
— Все нормально, — коротко ответила я, потому что Влада только фыркнула и показала невидимому капитану средний палец. Да, как-то сразу у них взаимоотношения не задались.
— Нормально? Ха! — развеселился Бернадотте. Чуть-чуть слишком бурно, чтобы это выглядело естественно. — Значит, у вас все в сто раз лучше, чем здесь. Потому что я хрен бы описал нашу ситуацию как нормальную! Сидеть на одном месте, как чертова приманка, вместо того, чтобы воевать, как положено честным наемникам — нет уж, спасибо, может, в другой раз.
Честно, такой Пип мне нравился куда больше, чем наглый хлыщ, которого я впервые увидела на полигоне. Он был нервным, взвинченным, агрессивным. Он не был нормальным, совершенно очевидно, но он был, по крайней мере, адекватным, в отличие от девушки, которая сидела в метре от меня и строила самой себе глазки в зеркальце.
Что поделать, мы живем в такое время, когда даже норма уже является недостижимым идеалом.
Но в одном капитан был прав. И он, и его люди, да и мы с Владой тоже, по большому счету, прибыли сюда с единственной целью — заманить к Кадоган-холлу как можно большее количество упырей и вампиров. Если потребуется, то и ценой своей жизни.
* * *
Черт. А холодно здесь, между прочим. Зима в северном Лондоне — это и так не слишком весело само по себе, а уж на высоте двадцати с чем-то метров, и подавно. Редкие снежинки пикируют мимо, я высовываю язык, чтобы поймать хоть одну, как в детстве, но резкий ветер заносит в рот только какую-то морозную стылую гадость.
Все-таки то, что было в детстве — пускай остается там же.
— Развлекаешься? — Влада показала мне язык. — Глупо выглядишь. Как… хм… как малолетка, впервые увидевшая снег. И потерявшая голову от восторга.
Я-то догадывалась, что она собиралась сказать сначала. Но потом проявила тактичность. Очень непохоже на Владу, на самом деле.
— Может, мне нравится видеть снег, — сказала я все-таки. — Визуально наблюдать замерзшие осадки. У нас тут, если ты не заметила, с этим довольно туго.
Легко у меня это вышло. «У нас». А ведь так и есть. И этот вымороченный, угрюмый, погибающей от неизвестный болезни город, этот старый серый Лондон — теперь и мой тоже. Моя ответственность. Моя земля. И, значит, именно мне придется ее защищать. Просто потому, что других героев вокруг как-то не видно. Сплошь вампиры, упыри, психопаты и маньяки.
Кадоган-тауэр, башня с колоколом, венчающая здание, оказалась идеальным наблюдательным пунктом, отлично подходящим для осмотра окрестностей, неспешного созерцания Слоун-сквер или Церкви святой Троицы.
Для снайперской засады, впрочем, она тоже вполне годилась.
Под нами, в клетчатом разнообразии красного кирпича и белого камня, дымили несколько покрышек, пара-тройка файеров и еще какая-то мелочь. Дымили не то чтобы интенсивно, но заметно, люди капитана свое дело знали туго. Ближние упыри на такое наверняка должны были навестись, а наведясь — привлечь внимание остальных, не таких внимательных тварей. Дальнейший план действий предполагал подачу звуковых сигналов, должных, по идее, заинтересовать даже наиболее равнодушных, но и здесь Пип решил по-своему.
Он откопал где-то здоровенные старые колонки, подсоединил их к автомагнитоле и включил первую попавшуюся радиостанцию. А первой попалась — не знаю, случайно или нет — «Абсолют Радио Классик», с их вечным ассортиментом старого рока. И вот сейчас мы сидели на холодной, продуваемой всеми лондонскими ветрами, колокольне, настороженно оглядывая пустые, затаившиеся в предчувствии нехорошего, улицы в свои прицелы, натягивая на уши шерстяные шапочки и стирая с ресниц мокрые снежинки, ожидая худшего — а внизу перебирал струны гитары невидимый «Пинк Флойд»:
So, so you think you can tell Heaven from Hell, blue skies from pain.
Can you tell a green field from a cold steel rail?
A smile from a veil?
Do you think you can tell?
Хорошая песня, кстати. В прежней жизни мне такая музыка никогда не нравилась, я как-то больше по панку и дэт-металу заезжала, нашему и буржуйскому. А тут, можно сказать, выросла над собой. Может, это заглохшая в последнее время настоящая Виктория подает голос, подсовывая свои вкусы, вместо моих, родных?
