— Надо, Копанёв. Чтоб в следующий раз или ты подумал, прежде чем на Чермет с самогоном лезть, или они тебя ссаными тряпками гнали из бытовки. Так что иди, и чтоб я тебя больше не видел.
Кто-то скажет, превышение полномочий и волюнтаризм, но Фролов искренне считал, что удары по карману самые действенные. И лучше наказать подчиненного сейчас, чем потом собирать по путям фарш из пьяного составителя. Живой пример этому имелся — Петровичев, составитель с сортировки, которого он увольнял за пьянку на рабочем месте. В своё время вроде всё правильно сделал: и отстранил от работы, и самолично отконвоировал в больницу на медицинское освидетельствование, и объяснение взял письменное с составителя, пока тот тёпленький был. А всё одно, хороший адвокат и народный судья восстановили человека на работе. Судья так и сказал — я народный судья, я всегда за народ. Адвокату удалось зацепиться за один мелкий косячок — на момент взятия крови у его подзащитного отделенческая железнодорожная больница не успела продлить лицензию на проведение тестов Рапопорта. Отличный адвокат делом доказал свою репутацию, а Петровичев уже год лежит в состоянии овоща и пускает слюни. Потому как очередной раз принял на грудь во время работы и сунул голову туда, куда местный дурачок пипиську совать боится.
Фролов каждый такой случай принимал как собственное поражение в борьбе за жизни своих людей. Ему очень не хотелось, чтобы рабочие гибли или получали травмы даже по собственной дури. За шесть лет работы замом на Сортировке у него погиб один составитель, этого более, чем достаточно. Здесь на Чермете уже скоро год, как ни одной смерти в цехе, по местным понятиям небывалый результат. Совпадение ли, что именно столько времени Пётр работает тут начальником эксплуатации?
Несмотря на эксцесс с бывшим составителем, на утреннюю планёрку Пётр почти не опоздал.
— Фролов, опаздываешь — лёгкое недовольство в тоне Лузгина.
— Он не опаздывает, он задерживается — тонна сарказмы в словах заместителя начальника цеха Большова. Тот вообще в последнее время начал смотреть на Петра волком.
— Прошу прощения, дисциплину подтягивал.
— Что-то серьёзное?
— Да нет, бывший наш работник прокрался в бытовки с целью организации пьянки на территории завода. Пресёк, разогнал, накажу.
— Как ты его накажешь, он же уволен. Опять же, если бы задержал и охране сдал… А так одна болтовня — продолжил наезд Александр Большов.
— Достаточно всем показать, что за его выходки страдать будут его товарищи. Круговую поруку никто не отменял. Накажу на премию, донесу посыл на технических занятиях, поймут.
— Так, ладно! Фролов знает, что делает. Сейчас на повестке другой вопрос — прекратил прения начальник цеха. — Все вы знаете, что старый мэр Тулы выборы проиграл. И цех крупного бетонного литья, оставшись без его поддержки, сдался. Вчера была завершена сделка по его переходу в собственность Чермета. Цех ванадия тоже в процессе торга, но я вам этого не говорил.
Началось весёлое обсуждения крутизны родного предприятия, дальнейших перспектив роста. Кое-кто даже заговорил неимоверный авторитет завода в Туле. Мол, теперь они трижды подумают, прежде чем Чермету палки в колёса совать. Кто такие они, при этом не уточнялось. Общее на планёрке оживление, вызванное неподдельным патриотизмом, не разделял только Пётр. И почему-то это не осталось незамеченным.
— Фролов, а ты чего такой нерадостный? Или ЖБИ лично у тебя отжали?
— Я радуюсь. Но вижу впереди некую проблему.
— Поделись болью, глазастый ты наш!
— Паровоз. Его цех ЖБИ брал в аренду у Московской дороги. Теперь нам его придется возвращать.
В кабинете начальника железнодорожного цеха повисла гнетущая тишина. Зимняя эпопея с проталкиванием паровоза через весь завод почти никого из присутствующих не оставила в стороне.
— Я продолжу. Мало того, что мы захреначили тот паровоз на площадь. Когда мы его будем выталкивать на пути общего пользования, коллеги из МПС начнут рассматривать колеса на предмет «возможных» сходов с рельс. Вы представляете, что они там увидят?
Гнетущая тишина, висевшая до того, трансформировалась в еще более гнетущий статус. Желание ёрничать у Большого пропало напрочь, он тоже осознал глубину предстоящего ужаса.
— Какие у кого будут предложения в свете озвученной Фроловым проблемы? — Лузгин оказался на высоте и перевёл совещание в конструктивные рамки.
— Дык чего думать, жопа она и есть жопа, — резюмировал Мошонкин — нам теперь или выкупать тот паровоз, или приводить в божеский вид.
— Поскольку мы уже знаем, что нас ожидает, можно начать готовиться.
— Пётр, давай конкретику.
— Разобрать сцепку паровоза с тендером. Вытаскивать поодиночке. Подшаманить колёса, а потом соединить на станции Заводская.
— А мы сможем?
— Выталкивать ночью. Тогда на Присадах принимать будут простые приёмосдатчицы и вагонники, которые ничего в паровозах не соображают. Даже если чего не так скрутим…
— Точно! Скажем, что паровоз сдан без замечаний, а что они потом наворотили на своих путях — не наша забота! Может получиться. — При этом соглашался Большов с явным неудовольствием, сидящие рядом начальник вагонной службы и начальник локомотивного депо составляли ему молчаливую поддержку.
Фролов впервые осознал, что не настолько уж он вписался в коллектив, как думал. А еще он понял, что стал частью какой-то интриги. И этот узел не разрубить молодецким ударом меча, любезно предоставленного Сашей Стецько. Вот как так выходит, просто работаю и думаю о работе. И снова какая-то возня, политика, вражда на производственной почве. Неужели без всей этой ерунды нельзя?
Продолжением его мыслей стал разговор с Лузгиным, состоявшийся буквально через несколько минут после планёрки. Шеф попросил Петра задержаться сакраментальной фразой из сериала про Штирлица.
— Пётр, я тебе скажу прямо — ты по профессиональному уровню выше их всех. Я уж не говорю про то, что с высшим образованием ты в цеху вообще один из руководства. Тебе после меня прямая дорога в начальники цеха. Ребята это чувствуют, начинают беситься. Сам понимаешь расклады. Если что, тебя надо будет над ними ставить. Имей это в виду и веди себя соответствующе. И не особо надейся, что твои новые знакомые прикроют. Пока ты не вошел в команду акционера и у туляков своим не стал. Еще и держишься особняком, нос задираешь. Слухи всякие про тебя ходят.
— Какие слухи?
— Говорю же, всякие.
— Понял. Спасибо за подсказку. Я тогда пойду, чтоб слухи не плодить?
— Иди.
И Фролов ушел, в голове у него сейчас на первом месте была задача по передаче дел помощникам перед отпуском. До долгожданного отдыха оставалась всего неделя, а всяких неотложных дел было как нарочно целая куча. Впрочем, так происходит всегда, как в отпуск, так Мироздание прямо корёжить начинает от желания вывалить на голову завтрашнего отпускника побольше всяких задач. То, что еще позавчера было отдалённой перспективой и неважным делом, перед твоим отпуском моментально становится неотложным делом. Жизнь, почему ты такая сука?
Глава 18 Застывший свет солнца
Долгие и оживленные дебаты в семействе Фроловых привели к неожиданному решению — вместо запланированного путешествия по Средней Полосе, вернее сплава по Оке на надувном катамаране свой отпуск семья собралась проводить на Рижском взморье, что бы это не означало. Оказывается, супруга не настолько стара, чтоб позволить себя топить в реке и одновременно не настолько молода, чтобы подкармливать собой местных комаров. Опять же детям полезно море. И никого не волнует, что думает об этом Фролов. Раньше волновало, а конкретно сейчас — нет! Вот и пришлось срочно вспоминать про такое полезное Балтийское море, в котором не плавают какашки местных вперемешку с приезжими. Новые области России, бывшие когда-то союзными республиками, постепенно свыклись с мыслью, что их не отпустили в свободный полёт и снова стали «всероссийской здравницей». Отдельные националистические выходки на западных территориях достаточно эффективно купировались КГБ РФ, опирающимся на русскоязычное население. Тамошний народ смотрел на то, что творилось в отделившихся республиках и ёжился от осознания, что у них могло быть то же самое. Тот же развал промышленности и обнищание народа, тот же национализм и ненависть к русским, то же падение уровня жизни и опереточный суверенитет.
