— Серёжа, ты как сюда… — прошептала она, когда я закрыл дверь и быстро направился к ней.
— Оля, не надо слов, — сказал я и, подхватив девушку за ягодицы, усадил на стол.
— Подожди, подожди, — шипела мне она в ухо, когда я осыпал поцелуями её шею. — Тут не всё так просто…
— Конечно, не… просто, — ответил я, снимая с себя рубашку и майку. — Отдай сюда книгу и займись, наконец, делом.
При этих словах я отложил в сторону Шекспира, и нежно начал целовать девушку. Чувствую, что внутри меня бьются два зверя — ласковый и свирепый.
Одному, хочется доставить девушке несказанное удовольствие, лаская каждый кусочек нежного тела. Я его чувствую каждой своей клеткой. При любом прикосновении боишься обжечь Олю, а каждым поцелуем, будто зализываешь ей место ожога.
Она что-то шепчет, но я продолжаю нежно целовать её грудь, которую уже освободил от оков нижнего белья. А каждое моё движение пальцем у неё между ног заставляет её сладко стонать.
— Ты… такой… — прошептала она мне на ухо, и в этот момент во мне проснулся второй зверь. Альтер-эго, которое готово поглотить меня с головой.
Свирепый зверь, поглотивший мой разум, заставил меня полностью сорвать всю одежду с Оли и спустить свои штаны.
— И только попробуй сказать, что ты не хочешь, — прошептал я и резко вошёл в неё.
Вскрик и протяжный сладкий стон был издан нами одновременно. Именно это заставляет моего свирепого зверя двигаться и двигаться быстрее. Чем сильнее руки Оли впиваются в мою спину, тем жёстче хочется в неё входить.
И вновь вступает в работу зверь ласковый. Темп слегка замедляется, давая нам обоим возможность насладиться друг другом.
— Это… так… замечательно! Серёжа, мы… с тобой… так… долго… — шептала Оля.
Теперь я был уже сзади и вновь начал увеличивать скорость. И это только заводило Олю ещё сильнее. Я чувствовал, как она стала слегка подыгрывать мне, двигаясь со мной в такт.
— Невероятно долго хотели! — сказал я, разворачивая Олю к себе лицом.
Мои движения становились все ритмичнее и ритмичнее. Лицо, грудь и живот Оли обильно покрылись бисеринками пота и сверкали при свете настольной лампы. Светильник ёрзал по столу и должен был уже упасть. И он мелким скольжением двигался к этому.
Я смотрел на Олю, которая прикусывала губу и жадно глотала воздух от наслаждения. Она вновь перевернулась на спину и сильно прижала меня к себе. Намёк я понял и стал ускоряться. Ускорилась и лампа, смещавшаяся к краю стола.
— Кажется… кажется… только не останавливайся! — чуть громче сказала Оля, схватившись двумя руками за мои ягодицы.
Ещё немного и я точно не смогу остановиться. Какое же это наслаждение!
Ещё пара резких движений и… разум мой улетел в небо, включив чрезвычайный режим. Оля запрокинула голову, её ноздри расширились от возбуждения. Наши тела судорожно дёрнулись несколько раз и без сил распластались на столе.
— Серёж… тут такое дело…
— Оля, не ломай кайф, — сказал я и заметил, как лампа вот-вот должна упасть на пол.
Дверь в комнату открылась и на пороге показалась женщина в белой ночнушке. По её лицу пробежало такое расстройство, что она бы всё променяла, чтобы оказаться на месте Ольги. Разочарованию не было предела!
— Оль, ну, похоже, мы спалились, — сказал я, выпрямляясь во весь рост.
Женщина не сводила глаз с моего хозяйства, которое, видимо, уже было готово ко второму раунду с Олей. Мы с Вещевой ожидали какого-то слова от вошедшей женщины, но она продолжала смотреть на меня. И похоже в ней тоже сейчас проснётся зверь. Только будет он точно не ласковый, а сразу свирепый.
— А давайте… чаю попьём? — предложил я, натягивая на себя штаны.
Женщина в ночнушке, продолжавшая стоять с открытым ртом кивнула.
— Я за кипяточком только схожу, — сказала она и вышла за дверь.
— Дорогая Оля, я катапультируюсь, — подскочил я к ней, нежно поцеловав в губы, грудь и щёчки.
— Лети, пташка ты моя! Только…
Не успела она мне это сказать, как я сильно дёрнул на себя за ручку окно, и оно со скрипом открылось.
— Вот блин! — хлопнула себя Оля по бедру. — Чего оно раньше не открывалось?
— Качаться надо, принцесса! — помахал я ей рукой и выпрыгнул на улицу.
Глава 19
Утром вставать с кровати не хотелось. Не покидали меня парящие бабочки в животе и душе, да и в других частях тела было много подобной живности. Сразу захотелось сделать зарядку, облить себя холодной водой и покричать от радости. Это я собственно и делал прямо сейчас на улице.
— Родин, ты чего? С девушкой вчера был что ли? — спросил у меня сонный Буянов, вышедший на крыльцо. — До завтрака ещё час, а ты уже скачешь, как горный козёл.
— Иван Гаврилыч, так утро сегодня, смотрите какое… хорошее, — махнул я рукой в сторону горных вершин, из-за которых пробивались лучи афганского солнца. — Радует и бодрит такой вид.
— Неправильно мыслишь. Ничто так не бодрит с утра как пару часов дополнительного сна, — сказал Буянов, присаживаясь на ступеньки и закуривая сигарету. — А лучше целых три часа, но у нас их нет.
Кажется, вчерашнее общение с Ребровым передало Буянову долю ораторского таланта моего командира эскадрильи в Белогорске. Начинает красивые фразы толкать Гаврилович!
Я ещё пару раз окунул голову в ведро с водой и вылил его на себя. Однозначно бодрит лучше сна!
— Надеюсь, Сергей, ты парень серьёзный и девчонку обижать не будешь.
— Товарищ подполковник…
— Вот давай сейчас без стандартных фраз: «у меня это серьёзно», «я однолюб», «люблю, троллейбус куплю», и всё такое прочее, — махнул рукой Гаврилович. — Сам был в юности гулёной. Весело до поры до времени. Потом приходится оглянуться, а тебе уже за 30 и ни детей, ни жены, ни уюта в доме.
О да! Как я его сейчас понимаю. В своей прошлой жизни такие мысли мне в голову только начинали приходить, что надо жениться и остепениться. А в этой попробовал довести дело до конца и… судьба не позволила.
— Чего задумался, Сергей? — спросил Буянов, заметив, что я слегка завис от своих воспоминаний про Женю.
— Хотел… — прервался я на полуслове, поскольку передумал продолжать разговор о семейной жизни. — Спросить хотел, кто из начальства сегодня прибывает в Баграм?
— Много кто. Командующий должен прибыть со своей свитой. Будут что-то рассказывать и ставить задачу.
— Как я понял, просто так важное начальство никогда не приезжает? Намечается серьёзная операция? — спросил я, присаживаясь на перевёрнутое ведро.
— Похоже на то, — ответил Гаврилович, поднялся и начал ходить вдоль крыльца. — Один крендель уже припёрся вчера.
— Это кто же? — поинтересовался я, пододвинувшись ближе к крыльцу.
— Познакомишься. Я с утра слышал, как он у мотострелков уже ошивался и указания раздавал. Кретин редкостный! Но это всё ерунда.
— Есть что-то поважнее?
— Заметь, Сергей, мы слишком часто начали встречаться в небе с пакистанцами, испытателей подключили к бомбёжкам. Ну и просто так не нагнали бы почти ещё целый полк на один аэродром. Да так много, что можно весь Афганистан с землёй сравнять.
— Ну не с Пакистаном же нам воевать?
— Меньше вопросов, Серёжа. В армии тебе обычно говорят, что именно делать. Эти же люди и думают за тебя. Правда, не всегда они это делают головой.
Стоящее замечание про голову. Некоторые командиры во время войны в Афганистане заботились по большей части о себе. Желание заработать большие звёзды, продвинуться по службе и получить высокую награду порой преобладало над осознанными и грамотными действиями по руководству подразделениями. Такие беспечности часто оплачивались жизнями солдат и офицеров.
— Бари луйс, славяне! — вышел в одних трусах на крыльцо Бажанян, почёсывая заросшую грудь. — Чайку и на работу?
— Доброе, Араратыч! Вот с Родиным беседу ведём по вчерашнему вечеру, — сказал Буянов и ехидно улыбнулся.
— Ай, Гаврилыч, давай не тяни! Было? — с некоторым расстройством спросил зам по лётной подготовке нашего полка.
