— А что же руководство?
— Не знаю. Ты мне лучше скажи, где искать нашего Горчакова? Вряд ли он в курсе. А ждать целые сутки...
— Сообщить в милицию. У него здесь кто-то из родственников живет. Дальних.
Офицер кивнул.
— Ладно, Савельев! Возвращайся к своим, вам есть о чем поговорить... В ближайшее время наша судьба будет определена окончательно.
Я козырнул, развернулся и вышел из кабинета.
Отправился в свой кубрик. Внутри обнаружил Денисова.
— А, Леха! — едва увидев меня, тот сразу поднялся с места. — Новость слышал?
— Какую?
— Наши завалили испытание.
— Серьезно? — слегка удивился я. — А ты?
— А я не участвовал, — нахмурился тот. — Мне перед самым началом стало плохо, отправили в лазарет.
— Понятно, — я бросил свой военник и пропуск на одеяло. — Думаю, это не самая плохая новость, которая нас ожидает в ближайшие дни.
— Что? Ты о чем?
— Пока ни о чем... — у меня не было никакого желания рассказывать Денисову о том, что я узнал. Какой смысл с ним что-то обсуждать. Все предыдущие тренировки и вводные задания показали, кто есть кто. Денисов не входил в число тех, с кем я хотел бы обсуждать проблемы. — Ладно, я в душ.
Несомненно, большим плюсом службы в учебном центре было наличие горячего душа и ходить туда можно было каждый день. При этом не нужно клянчить разрешение или пресмыкаться перед старшиной... Тем более, что у нас обязанности старшины исполнял Артем Горчаков.
Мне было, над чем подумать.
Первым делом я зациклился на своем письме, которое как-то перехватили комитетские сотрудники. Интересно, зачем и почему они это сделали? Уж не потому ли, что переписку ученых, особенно работавших в области атомной энергетики, тщательно контролировали, чтобы не допустить утечку информации? Ведь все, что касалось этой темы, приравнивалось к государственной тайне. И правительство очень боялось, что советские ученые могут перебежать на другую сторону, а заодно унести с собой пару секретов.
А вообще, я изначально поступил неправильно. Отправленное мной письмо должно было идти не от коллег Легасова... Но тогда он не воспринял бы его всерьез, если бы вообще стал читать. Тут вообще сложно придумать, как было бы вернее. Родственников, с которыми он мог поддерживать отношения, у него вроде бы не было... Хотя, не скрою, я не сильно интересовался биографией Валерия Алексеевича. Да и не факт, что личная переписка не подверглась бы проверке.
А для чего я его вообще писал?
Конечно же о дефектах реактора РБМК знали задолго до Чернобыльской аварии. В семьдесят шестом году, почти за десять лет до самой крупной техногенной катастрофы на ядерном объекте, уже была проведена серия анализов и расчетов, в следствие чего был создан специальный отчет, в котором подробно расписывалось, из-за чего произошла авария на Ленинградской АЭС... Но отчет приняли, небрежно упрятали в секретный архив, а тех кто выявил проблему, просто уволили или посадили... А Легасов не знал, потому что это была не совсем его специальность, да и предпосылок тоже не было.
Но мое письмо не дошло, каким-то мистическим образом попало в кабинет на Лубянке, где его и обнаружили. Значит, полковник Андрей имеет отношение к атомной энергетике... А в комитете есть специальный отдел, занимающийся атомной контрразведкой. Кажется, вот и ответ, кто такой Андрей...
Черт, как будто кто-то намеренно пытается убирать людей из комитета, имеющих свой интерес в Чернобыле. И ведь это не просто так. Неужели враг забрался настолько глубоко, что имеет давление даже на Лубянку и видит все, что делается в отдельных департаментах? Что если Андрею просто умело перекрыли кислород? Или вообще подставили, чтобы не мешал!
Это было похоже на правду. Хорошо, хоть меня ни к чему не приплели. Но каким боком здесь замешан отец Генки? Вот уж совсем не думал, что он тоже имеет отношение к КГБ, а поди ж ты...
В моем теперешнем положении очень сложно сделать правильные выводы просто потому, что я почти ничего не знаю. Выходит, мой единственный козырь в лице полковника, уже им не является! Ну а мне-то теперь что делать? Если наш центр расформируют, мне придется вернуться на железнодорожную станцию Янов, обратно в строительный батальон... А там у меня будут связаны руки. Нет, туда мне точно нельзя. Но что я могу?
Все эти мысли крутились в голове, пока я откисал под душем. Условия душевых, конечно, так себе, но мне бы жаловаться... До конца девяностых даже солдатские бани не во всех воинских частях будут, а про отдельные душевые кабины можно и не заикаться.
Было уже поздно. Я почувствовал накопившуюся за день усталость.
На вечерней проверке выяснилось, что Горчаков так и не вернулся с увольнения. Конечно, адрес места жительства у командира был, поэтому старлей Корнеев на служебной машине отправился на указанный адрес. Наверняка, сверху пришло четкое указание вернуть всех «гуляющих» обратно в центр. Но кто теперь курирует подразделение «Барьер»?
Дождавшись отбоя, рухнул на кровать и откинув мысли, мгновенно заснул.
Довольно давно я не видел снов. А те, что были, касались только самой аварии или частично захватывали саму АЭС... В них я видел то некую мотивацию, если она у меня проседала, то моральную поддержку, чтобы быстрее принять верное решение. То просто, своими глазами видел всю жуть того, что бывает, когда мирный атом вырывается из-под контроля... Но этот сон, или видение, если угодно, оказался совсем другим, причем во всех смыслах.
Я был на Янове. Стоял на железнодорожной станции, в гражданской одежде, с рюкзаком на плече. Внимательно смотрел на виднеющуюся вдалеке вентиляционную трубу четвертого энергоблока... Она так далеко, но даже когда я был близко, все равно ничего не мог сделать. А время шло, приближался восемьдесят шестой год... В том, что за аварией кто-то стоит, я уже не сомневался...
Мне нужно было действовать радикально. Но мыслей на этот счет у меня не было. Пока не было. Однако оно пришло уже в следующую секунду... Мне нужно бежать из строительного батальона, все равно ничего полезного я там не сделаю. Да и в скором времени, наверняка придет указание убрать с объекта строительства военных.
К этой мысли я пришел неожиданно. Ведь в моем восемьдесят шестом году, у железнодорожной станции уже никаких строительных батальонов не было. Значит, не будет и в этом времени. Нужно только подстегнуть это решение...
Но быть может, что-то изменится и меня перекинут еще куда-нибудь? Например, во внутренние войска, обеспечивающие охрану Чернобыльской АЭС? Опыт есть, и он куда шире, чем у дуболомов, вроде того же Сипкина...
Наверное, это все же не сон. Что-то иное. Совокупность моих мыслей, переживаний и нерешительности.
Я и сам не понял, как проснулся. Просто очнулся уже за завтраком, в столовой.
Нас по-прежнему было шестеро. Горчакова все еще не было и это показалось мне странным — куда он запропастился?
Говорить ни с кем не хотелось. Я просто доел свою овсяную кашу, принялся за чай. Вдруг, на входе появился старший лейтенант Озеров.
— Закончить прием пищи! Встать! Построение на плацу перед казармой, через три минуты. Время пошло!
Все шестеро оставили тарелки, надели головные уборы и бегом бросились к выходу. Уложились точно в срок — перед казармой уже стояли офицеры, во главе с командиром. Справа от них я увидел старшину Горчакова.
— Становись, равняйсь! Смирно! — скомандовал Корнеев.
— Товарищи курсанты! — слово взял капитан Гнездов. Голос у него был мрачный. — У меня для вас плохие новости. Командованием принято решение расформировать наше подразделение!
Из строя посыпались вопросы.
— Что? Но почему?
— Да как так-то?
— Отставить разговоры в строю! — рявкнул Озеров.
— Однако! — продолжил командир подразделения, окидывая нас взглядом. — Вы закончите обучение! Учебному центру дали срок — два месяца. До первого сентября восемьдесят пятого года, «Барьер» расформирован не будет! Что будет дальше, загадывать не буду...
