нашёл для него подходящий мотив.
В комнату вошла Волкова. Она вынула из пачки сигарету, чиркнула зажигалкой. Закуталась в халат и унесла пепельницу к окну. Распахнула форточку, выдохнула за окно струю дыма.
— Ваня, я так и не уловила посыл твоего письма, — сказала она. — Нет, его содержание поняла, конечно. Но…
Волкова пожала плечами, махнула рукой — прочертила дымом в воздухе полосу, которая тут же превратилась в серое облако.
— … Почему ты отправляешь мои стихи Андропову? — спросила она. — Зачем? Для чего?
Мне почудилось, что её голос дрогнул. Видел, как Алина затянулась дымом. Отметил, что её пальцы едва заметно дрожали.
Сказал:
— Во-первых, я ничего и никуда не отправляю. Пока. Без твоего разрешения.
Я поправил очки (подарок директора школы). Провёл пальцем по струнам. Наблюдал за тем, как Волкова нервно курила.
— Лишь предложил показать твои стихотворения новому критику, — сказал я.
Алина усмехнулась — невесело.
— Какому критику? — спросила она. — Председателю Комитета государственной безопасности СССР?
Вместо ответа я улыбнулся и отыграл начальные ноты мелодии «В траве сидел кузнечик».
— Ваня, это была такая шутка?
Я покачал головой, ответил:
— Никаких шуток.
Заметил: котёнок внимательно наблюдал, как я шевелил пальцем ноги. Будто следил за добычей.
— Алина, в КГБ знают, кто ты и где живёшь, — сказал я. — И всегда знали.
Развёл руками и добавил:
— Это не хорошо и не плохо. Это просто факт.
Волкова кивнула. Она постучала дымящейся сигаретой по краю пепельницы. Похожие на снежинки светлые хлопья закружили в воздухе около её руки.
Я улыбнулся и сообщил:
— Но это теперь известный и нам факт.
Снова провёл рукой по струнам.
— А ещё мы знаем, что Латунский… тьфу… Лившиц сбежал за границу, — заявил я, — и больше не выдаст журналистам свои критические рассуждения. Он теперь нерукопожатная личность в нашей стране. Да и вообще: придерживаться с ним одного мнения по какому-либо поводу сейчас выглядит едва ли не как измена Родине.
Гитарные струны вновь коротко брякнули.
— Так что повторять его слова не будут, — сказал я, — в том числе и сказанные Лившицем раньше.
Волкова пожала плечами.
— И что с того? — спросила она.
Поднесла к губам сигарету, смотрела на меня сквозь прозрачную дымовую завесу.
— Может, и ничего, — сказал я. — А может…
Сыграл короткий перебор к песне Валерия Кипелова «Я свободен!»
— … А может, пришло время разобраться в твоём нынешнем статусе, — заявил я. — Задумайся, Алина. В следующем году ты окончишь школу. И что дальше? Литературный институт? А если там…
Замолчал: мысленно подбирал верные и «мягкие» слова.
— Не примут меня? — сказала Волкова.
— Сейчас ты школьница, — сказал я, — из того самого города, который совсем недавно был на слуху если не у руководства страны, то уж точно — у начальника КГБ: у Андропова. И ты из «того самого» класса.
Звякнул струной.
— Одним только своим нынешним временным статусом мы привлечём к себе внимание КГБ. Когда отправим письмо. Я вижу неплохой шанс на то, что Юрий Владимирович наше письмо заметит…
— Зачем⁈ — спросила Волкова.
Мне почудилось, что её голос дрогнул.
— Почему бы и нет? — сказал я. — Что мы теряем? В КГБ о тебе уже знают всё: где ты и чем сейчас занимаешься. В худшем случае наше письмо попросту отправят в урну…
— А в лучшем? — спросила Волкова.
— А в лучшем: у твоего таланта появится могущественный покровитель. У него проснётся совесть. И он просигналит кому следует: ты не злодейка, а талантливая поэтесса.
— Покровитель из КГБ⁈
Я развёл руками и ответил:
— Там тоже работают люди, а не машины. И среди них наверняка есть любители поэзии. Ты уже почти четыре года живёшь спокойно: тише воды и ниже травы. Политикой не увлекаешься. А главное, Алина: у тебя замечательные стихи!
Волкова постучала сигаретой по пепельнице, нервно усмехнулась.
— Кого в КГБ волнуют мои стихи? — сказала она.
Покачала головой.
— Вот это мы и выясним, — ответил я. — Пока ты выделяешься из толпы: по причине своего возраста и после того случая с захватом заложников в школе. И хорошо бы, чтобы именно теперь там, на самом верху…
Пальцем указал на потолок.
— … Узнали, как сейчас поживает Алина Солнечная. Быть может… я допускаю и такое… они заинтересуются твоим творчеством: как читатели, а не как хранители правопорядка. И вычеркнут тебя из чёрных списков.
Волкова хмыкнула.
— Не верю в такое, — сказала она.
Я улыбнулся, звякнул струной — Барсик пугливо прижал к голове уши.
— Вопросы веры мы с тобой, Алина, сейчас не обсуждаем. Только взвешиваем все «за» и «против». «За» моё предложение не так много доводов. Но они есть, пусть и полуфантастические. А вот «против» я не вижу ни одного.
Отстучал по корпусу гитары барабанную дробь.
Добавил:
— Кроме твоих страхов, конечно.
Повторил:
— Но я считаю, что они беспочвенны. Алина, я уверен: в Комитете государственной безопасности все, кому положено, о твоём местонахождении и без моего письма осведомлены. Твои стихи не содержат в себе политических посланий. К тому же, их ругал сбежавший из страны критик, что немаловажно. И они действительно прекрасны! Кукушкина не даст соврать!
Снова продемонстрировал Волковой ладони.
— Так почему бы нам не показать твои работы хорошим людям? — спросил я. — Сейчас. Хотя бы те стихи, которые ты приготовила для отправки в Литературный институт. Этим щедрым жестом ты наверняка сделаешь чью-то жизнь лучше, пусть и ненадолго. Только представь, Алина, сколько советских офицеров прочтут твои стихотворения, прежде чем те лягут на стол Андропова!
Я улыбнулся, провёл пальцем по струнам и громко продекламировал:
— Сбрехнул какой-то лиходей, как будто портит власть людей…
* * *
Мы решили, что отправим не одно, а два письма.
Во вторник после уроков я прогулялся на почту, приобрёл конверты. Положил в них сопроводительные записки и по двадцать Алининых стихотворений. Наклеил марки.
На одном конверте указал адрес: 'Москва, улица Дзержинского, дом 2, Председателю Комитета государственной безопасности СССР Юрию Владимировичу Андропову.
Второе письмо я адресовал начальнику рудогорского районного отдела Комитета государственной безопасности Николаю Григорьевичу Райчуку: отправил на его рабочий адрес.
Я мысленно пометил дату отправки: шестнадцатое декабря.
* * *
Восемнадцатого декабря, в пятницу, в самом начале урока литературы в класс заглянул
