горячится Сорока. – У нас в станице на масленицу и не по одному зубу вышибали, как стенка на стенку сойдутся потешиться.
- За то господина штабс-ротмистра на гауптическую вахту и определили, это заведение благородное, для нашего брата и розог достаточно[1], - вступает в разговор Бубнов, - а вот в контрразведку его по другому поводу потащили.
- За то, что с китаёзами общался? – спрашивает Сорока.
Бубнов кивает.
- Так не с япошками же.
- А ты враз отличишь одного узкоглазого от другого?
Сорока смущённо чешет затылок.
- Хочешь сказать, Савельич, - вступает в разговор Лукашин-старший, - господин штабс-ротмистр японским шпионам продался?
- Упаси, тя Господь, Тимоша. Ты мне чужих мыслей в башку не вкладывай. А хотел я сказать, робяты, что то, чего не понимаешь, всегда подозрительно. Вот ты, Сорока, забыл, как шашкой их благородие порубать хотел?
Сорока краснеет, но тут же хлопает себя по колену.
.- Дурной был. Поумнел. С господином штабс-ротмистром и служба интереснее пошла.
Хлопнула входная дверь особняка, все оглянулись. К разведчикам шёл ординарец командира Скоробут, держась за левую скулу ладонью. Подошёл, ладонь убрал, а глаз уже фиолетовым заплывает. Неподбитым глазом оглядел товарищей и вздохнул.
- Силен их высокобродь драться.
- Спрашивал-то о чём?
- Известно о чём. Вспоминай, грит, Скоробут, как трёх товарищей потеряли, как склад брали, часовых снимали. Про поезд опять же, про япошек с их демонами, забодай их корова. Да всё по часа, по минутам. А особливо при китайцев расспрашивал и про китаяночку.
Дверь особняка снова грохнула, часовой при входе вытянулся во фрунт. На крыльцо вышел Дзатоев, окинул взглядом команду Гордеева, поманил пальцем.
- Унтер, ко мне!
Бубнов оправил мундир под ремнём, перекрестился и двинулся строевым шагом к Дзатоеву.
***
Дзатоев сидел за столом, перечитывая и сличая рапорта-показания-объяснения команды охотников штабс-ротмистра Гордеева. Он искал нестыковки, противоречия, неточности в этих бесхитростных рассказах полутора десятков людей, которые бы помогли ему уличить Гордеева во лжи и доказать, что тот японский агент. Это был бы для контрразведчика шанс всерьёз продвинуть карьеру, ранее срока выслуги получить производство в следующий чин, и возможно перебраться с бригадного уровня на более высокий. Да и Вержбицкий обещал, если удастся доказать, что Гордеев вражеский агент, немалую сумму в знак благодарности. Почему не заработать и не принести пользу Родине?
Мелкие шероховатости в рассказах подчинённых Гордеева имелись. Но Дзатоев не обольщался, он знал, что это естественно для свидетелей и очевидцев событий – каждый видит через собственную призму представлений, веры и знаний. В главном же рассказ о рейде бойцов сходились с тем, что написал в своём рапорте Гордеев.
Но Дзатоев не мог избавиться от ощущения, что с этим Гордеевым что-то не то.
В дверь постучали. Дзатоев убрал бумаги в папку, короткими движениями помассировал затылок и виски.
- Войдите.
В дверь пошёл ротмистр. Козырнул с достоинством.
- Господин ротмистр? Ротмистр Филимонов, вы хотели меня видеть?
Дзатоев указал гостю на стул.
- Присаживайтесь, господин ротмистр. Вы ведь Тверское кавалерийское училище окончили?
- Имел честь. В тысяча восемьсот девяносто втором.
- Гордеева Николая помните?
- Да. Что с ним?
- Геройствует в тылах противника. Инициативен, смел, изобретателен. Он в училище такой же был?
Филимонов задумался.
- Смелости и озорства у него хватало. А вот насчёт изобретательности… Особо звёзд с неба Николя не хватал.
- А давайте устроим ему сюрприз? – Дзатоев проникновенно заглянул в глаза Филимонова. – Розыгрыш…
Глава 15
Ночь. Лежу на нарах, сна ни в одном глазу. Во-первых, сосед-пехотинец храпит так, что хоть уши трубочкой сворачивай. Во-вторых, решаю сложную морально-этическую проблему: принять предложение моей китаянки и пойти на рывок от контрразведки и всей армии Его Императорского Величества Николая намба ту или ждать, пока справедливость восторжествует и меня с извинениями отпустят и дальше командовать моими архаровцами?
В обоих вариантах есть плюсы и минусы. Рисковать офицерской честью ради жизни и любви или рисковать жизнью ради чести и доброго имени.
И ещё: интересный вопрос – как мой вакидзаси оказался у японского тайи, чтобы помочь ему совершить ритуальное самоубийство? Я его оставил в своём вещмешке в своей комнате в китайской фанзе, где квартировал. И было это ровно перед тем, как я отправился на доклад к Али Кули Мирзе.
Без японского агента выкрасть вакидзаси и передать его для сэпукку японцу невозможно. В наличие японского агента среди своих бойцов верится мало. Зато среди китайцев… очень даже верится.
Теоретически, любого/любую можно подцепить на деньги, боязнь за близких, «медовую ловушку». Даже на ненависти к русским – мы для китайцев такие же «варвары», как и все остальные иностранцы. За что им нас любить? Того и гляди норовим какие-то территории себе оттяпать от Серединной империи.
Японским агентом может оказаться и сам японец – переоделся китайцем, прицепил на волосы косу, и родная мама не отличит одного азиата от другого.
Сокамерник мой, предполагаемая «наседка» завозился на своих нарах под шинелью, зачмокал губами, перевернулся на другой бок и затих.
Гадать кто, можно бесконечно, у меня слишком мало данных. Доступ в дом имеет неограниченно широкий круг лиц: хозяева, торговцы, профессиональные воры – криминальный элемент для вербовки вполне подходит. Проник злодей в дом, когда никто не видит, или не обращает внимания, порылся в моих вещах – и вот уже нет вакидзаси в моём вещмешке.
Как они его японцу передали? Ну мне же моя китаяночка как-то передала записку через раздатчика пищи.
С гипотетических поисков японских шпионов в своём окружении перехожу на мысли о Ли Юань-Фэн. Вспоминаю нашу с ней единственную ночь, и сладкое томление охватывает весь организм. Нет этот сладкий морок надо как--то разогнать, а то добра не доведёт. Осторожно слезаю с нар, делаю простейшие гимнастические упражнения, чтобы физическим напряжением нивелировать напряжение сексуальное.
Чувствую на себе пристальный взгляд. Так и есть, сосед проснулся. Оборачиваюсь.
- Тело затекло, решил немного разогнать кровь. Если помешал, не обессудьте.
- Да какое помешал. Вы правы, не у мамы на пуховых перинах ночуем.
Сосед, кряхтя, слезает со своих нар.
- Не против, если присоединюсь?
Пожимаю плечами. Пусть разминается. Машем руками, ногами, крутим туловищем. Сокамерник, явно, знаком с какой-то системой физподготовки. Или как её тут называют – гимнастикой.
- Гляжу и не могу понять, -
